Shoqan – Н.М. Ядринцев. Первые светила из национальных окраин

Книга Н. М. Ядринцева

Вопрос об образовании инородцев с первого раза выдвигает несколько практических вопросов, требующих внимательного отношения и сообразования с положением народностей. Эти вопросы состоят, во-первых, в средствах, на которые должны содержаться школы, во-вторых, в принудительности, обязательности или свободном привлечении к образованию и, в-третьих, в самом характере преподавания для инородцев, причем появляется вопрос о выгодах распространения знаний на русском или инородческом языках. Что касается средств, на которые должны быть создаваемы школы, то весьма обширная переписка об этом предмете в 1853 г. привела к одному заключению, что создание школ у бродячих звероловов на счет инородцев невозможно и неосуществимо ввиду крайне жалкого быта и бедности большинства, находящегося в положении дикарей; всякие новые налоги и тягости угрожают им окончательным разорением. Несомненно, что создание этих школ должно быть обязанностью высшей расы, имеющей в виду привитие цивилизации. На предложение инородцам завести школы они отвечали обыкновенно отказом и просьбами их не заводить, будучи предубежденными и испытав в своей жизни горькие последствия всевозможных мероприятий. С этим же связан вопрос об обязательности и принуждении обучения инородцев. Обыкновенно доселе от инородцев детей отбирали насильственно. Нечего говорить, как это вооружило инородцев против образования. Мысль об обязательности, а особенно принудительность образования, не применимая ни к какому населению, могла вытекать только из диких взглядов местного культуртрегерства. Она мало того, что не полезна в смысле образования, по не гуманна сама по себе и нарушает всякую законность. Между тем, другой системы местная земская администрация никогда по понимала: отсюда вытекала масса злоупотреблений именем просвещения. «Давай деньги, как отступное, или возьмем детей у тебя и сделаем русскими, обратим в иную веру и отдадим в солдаты!» Понятно, какой ужас могло навести на инородцев такое просвещение. И вот инородцы доселе находятся под влиянием такой мысли, внушенной им «просвещенной» сибирской администрацией. Недавно в некоторых школах и интернатах Киргизской степи вынуждаемые инородцы прибегли к покупке детей у бедняков и отдаче их в школы, которые кажутся им гибелью. Вопрос русифицирования как жгучий вопрос национальностей, неумело и грубо применяемый, порождает весьма часто только насилие и возбуждает отвращение. К сожалению, эта русификация также предлагается по отношению к инородческим школам без размышления о последствиях. Если народность весьма сблизилась с русскими и даже усвоила русский язык, тогда нет никаких препятствий, конечно, к обучению на русском языке, и вопрос обучения здесь сливается с обыкновенным сельским образованием. Другое дело относительно народностей и племен, весьма склонных удерживать свою национальность, свой язык, свои верования, страшащихся нарушения их всяким принуждением. Для таких племен полезнее привитие знания на природном языке и перевод учебников как самого священного писания на инородческом языке; при этом, смотря по предубеждению и характеру народностей, нужно обсудить, что должно предшествовать грамотности: развитие ума как начало дальнейшего образования и знакомства с высшим миросозерцанием, которое явится само собою при знакомстве с наукой. Нам кажется, что вопрос образования и знакомство с наукой должны быть выделены для инородцев как относительно всех племен, держащихся иных вероисповеданий, где предполагается постепенное подготовление к иной религии, а не навязывание ее, могущее дать обратные результаты. Просвещение на инородческом языке и знакомство с наукою, надо заметить, нимало не оттолкнут образованного инородца от русского языка и национальности, но более сблизят его, так как развернувшаяся любознательность заставит его познакомиться не только с жизнью русского просвещенного мира, но и европейского. Мы видим, что успехи развития и просвещения шли у инородцев быстрее, когда книги переводились на инородческие языки. Еще к более высшей просветительной деятельности мы должны отнести опыты переводов руководств на бурятский язык в 1800 г. Болдоновым и школу Пирожкова и т. д. Таким образом, вопрос об инородческой школе является весьма важным и очередным в Сибири, так как насильственное привитие к инородцам русского языка и обязательное преподавание на нем одном терпит много неудач. Такие школы и заведения вызывают ныне только жалобы, а со стороны русских сторонников просвещения полное осуждение. Так, например, недавно заявлено о плачевном состоянии образования среди якутов, где не только первоначальное обучение на русском языке, но гимназическое не приносит никаких плодов, но служит истинною мукою для учеников.

Николай Михайлович Ядринцев

В Якутске основана, например, классическая прогимназия на деньги якутов, где якутам предлагается сразу изучение четырех языков: все эти языки преподаются людьми, не знающими ни слова по-якутски и не умеющими объясняться с учениками. «Это горькая насмешка над населением, — говорит один из очевидцев. — Для якута даже русский язык труднее, чем для русского латинский и греческий. Между тем у населения нельзя отнять, [что есть] жажда к знаниям, оно хочет учиться. Кроме прогимназии существуют в улусах несколько начальных школ с полуграмотными учителями. Влияние этих школ ничтожно, потому что учителя их мало знакомы с преподаванием при полном отсутствии какого-либо намека на страстное, любовное отношение к делу, а, во-вторых, все учебники и книжки для первоначального чтения трактуют на неизвестном языке еще менее известную природу и жизнь. Что принесет подобное образование!» Подобные же неудачные попытки преподавания на русском языке бывали и среди киргизов; мы не говорим уже о созданных искусственных пансионах для них. Обрусевшие инородцы в лице переводчиков азиатских школ, писаря и проч. являются обыкновенно самым дурным элементом и эксплуаторами, взяточниками и совершенно не имеют никакого благотворного влияния на среду инородцев. Таким образом, привлечение инородцев к школе и знанию без насилия, добровольно, не отталкивая от просвещения, само собою связывается с первоначальным преподаванием на инородческом языке, с созданием особых инородческих школ и подготовлением учителей из самих инородцев, знающих свою народность, ее характер и желающих ей блага. «От школы требуется, чтобы она вложила в инородца любовь к науке и просвещению, но в нем уже есть любовь к окружающей природе и к своему племени, — говорит один из знатоков инородческого быта. — Школа должна воспользоваться этой воспитанной помимо ее любовью, она должна перенести эту любовь на науку. Дайте ему прежде всего описание его жизни, его кочевья, описание его племени, его нравов и его истории, пусть он увидит описанным самого себя и то, что к нему ближе, пусть он узнает, что его племя совершило, и что ему следует совершить. Вам нужно, чтобы инородец начал понимать те идеи о будущем, какие волнуют образованного европейского человека, дайте ему наперед представление о его племени»*. Этими словами указывается [на то], что истинное образование инородца не должно порывать его связь со своим народом. Целью образования должно быть: внушение любви к своему племени, к судьбе его, а не стремление оттолкнуть его от прежней семьи, вырвать его и предоставить массе ту же нищету, несчастья и вымирание. Только весьма немногие образованные инородцы сохраняли связи со своим племенем и желали посвятить себя его развитию. В числе этих имен должно упомянуть Банзарова*, Пирожкова, Болдонова* и Дорожеева из бурятов, Николаева*, якута, и Чокана Валиханова из киргизов, Натанова* из минусинских инородцев. Как Валиханов, так и Банзаров получили высшее образование, они были даровитейшими учеными даже в европейской среде, и тем не менее их симпатии оставались на стороне их несчастного племени. К сожалению, такие личности только случайно пробивались из инородческой среды. Высшее европейское образование оставалось чуждо большинству инородцев, а между тем такие личности более всего могли бы принести услуг инородческому просвещению и позаботиться о судьбе своей народности. В пробуждении инстинкта любознательности, духовной жизни, в сознательном отношении к своему настоящему и будущему будут лежать залоги сохранения племен от вымирания и гибели. Мы думаем, что такое просвещение будет источником жизни и спасителем, который воскресит легендарного, умирающего от голода и бедствий самоеда. Дух сибирского инородца остается угнетенным, глубокая меланхолия лежит на нем, мрачная безнадежность сковывает его сердце, нет веры в лучшее, нет надежды на будущее. Вот эту-то веру, эту общечеловеческую надежду должно создать инородческое просвещение. Когда инородец не увидит никакого насилия и опасности в деле привития образования, он научится уважать его. Мы видим, что инородцы охотно иногда отдавали детей в средние учебные заведения, как в Омский кадетский корпус. Буряты иногда отдавали детей в гимназию. Примеры получения высшего образования среди инородцев теперь редки, но будем надеяться, что местный Сибирский университет привлечет сюда и представителей инородческой среды. Инородцы, как Дорджи Банзаров, Валиханов, ныне Катанов оказали уже услугу русской науке. Не забыв свой язык, они явились наиболее способными учеными-ориенталистами и внесли неоценимые вклады в этнографию, изучая родственные племена и географию близких им окраин. Еще больший контингент таких ученых-ориенталистов может дать восточный факультет в Сибири. Переводчики и драгоманы могут формироваться в среде инородцев, и если необходимы посредники для привития цивилизации к соседним азиатским племенам, окружающим Сибирь, то, конечно, эта роль лучше всего подходит к нашим инородцам. Мы не говорим уже, что развернувшиеся способности инородцев, обнаруживающиеся даже теперь в исключительных и редких случаях, могут проявиться когда-нибудь шире и богаче, внеся свои вклады в общую сокровищницу знания в общечеловеческой цивилизации.

Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 290-294