Shoqan – П.М. Мелиоранский. Сказание о Едиге и Токтамыше по рукописи принадлежайщей Валиханову

Титульный лист издания Сказания о Едыгее и Токтамыше 1905 года

Издаваемая киргизская рукопись состоит из двадцати пяти листов форматом немного более четверти обыкновенного листа писчей бумаги (22х19 см). Переплет черный, картонный. Текстом сказания о Тохтамыше и Едыге заняты листы 2-24 (включительно), а на первом и последнем листах помещены только кое-какие приписки, по большей части не имеющие никакого значения. Рукопись не носит никакого киргизского заглавия; заглавие «Едыге бий» дано мною*. При издании текста мы сочли за л. 1 ту страницу рукописи, с которой начинается текст сказания. В изданных под редакцией проф. Н. И. Веселовского в XXIX томе «Записок по отделению этнографии Императорского Русского географического общества» Сочинениях Чокана Чингисовича Валиханова (стр. 223-225) мы находим следующие сведения об издаваемой рукописи: «В первый раз Ч. Валиханов услышал эту былину или, как он ее называет, рапсодию в Аман-Карагайском округе, в кочевьях небольшого аула керлеут-кыпчаков от акына Джумагула в 1841 г.; первый список был сделан султаном Чингисом Валихановым со слов…* кыпчака Джумагула, второй сделан им же с добавлениями из устных преданий разных лиц, третий список был сделан со слов Арсланбая, и, наконец, из этих трех списков Чокан вместе с Чингисом составили в 1842 г. свод, переписанный Ахмедом, с которого, по всей вероятности, и был сделан перевод, помещенный на стр. 233-264 Сочинений Ч. Ч. Валиханова. Перевод этот остался недоделанным, а потому небезупречным, хотя, конечно, общий ход рассказа передан правильно, и многие трудные частности верно истолкованы; с другой стороны, есть места, неверно переведенные*. Вследствие этого издаваемый ныне текст является особенно ценным. Рукопись, переписанная вышеупомянутым Ахмедом, была, несомненно, просмотрена еще раз, по всей вероятности, Ч. Валихановым, который снабдил ее довольно большим числом поправок, добавлений и внес их чернилами и карандашом. Все, что поддалось разбору и представляло интерес по этой части, включено в наше издание*. Наиболее важна заметка на полях л. 10а, на котором и в текст внесено тою же рукою несколько вариантов; заметка эта гласит: «Султан Чоканның китабиде шу», т. е. «Так в книге (т. е. списке) султана Чокана». Из этой заметки видно, что существовал еще какой-то список или версия Чокана*; не из него ли внесены вообще все варианты текста, имеющиеся в нашей рукописи? Что касается разметок, [с помощью] которых Ч. Валиханов хотел, по-видимому, изменить кое-где порядок стихов, то, к сожалению, они делались им «для себя», а потому постороннему человеку очень трудно в них разобраться. Безусловной необходимости в перестановке стихов мы нигде не нашли и, не зная, чем руководствовался Ч. Валиханов в своих разметках, предпочли напечатать текст в первоначальном порядке самой рукописи. Как кажется, особенно желал Ч. Валиханов исправить в этом отношении текст начала прощальной песни Тохтамыша (лл. 17в и 18а), но нам и тут не удалось проникнуть в его намерения; вообще же говоря, таких разметок в рукописи очень немного. На первой странице рукописи (т. е. на лицевой стороне первого листа, не занятого текстом былины) имеется запись: «Эдыге. Джир. 1841 г. Декабрь (sic!). Звериноголовская станица». На последней странице читается (неизвестно чья) заметка: T. e. 67 года седьмого* июля прибыв в аул султана Чингиса и прогостив (там) около полутора месяцев, мы благополучно возвратились к народу (т. е. домой). Другие заметки на свободных от текста страницах и переплете ровно никакого интереса не представляют. Как и большинство киргизских былин, былина о Тохтамыше и Едыге оказывается отчасти прозою, отчасти стихами. Стихотворных отрывков (по-киргизски — джыр) значительно больше, чем прозы*. Для отделения стихов друг от друга в рукописи употребляются особые розетки, переданные в нашем издании звездочками. Этими же розетками отделяются иногда друг от друга более значительные отделы текста, вследствие этого деление на стихи местами не вполне ясно. Как известно, народное киргизское стихосложение (особенно размер джыра) научно еще не вполне исследовано, а потому и нам не удалось всюду провести деление текста на стихи. Там, где параллелизм, одинаковость окончаний стихов и тому подобные признаки делали расчленение текста на стихи несомненным, нами были добавлены упомянутые разделительные звездочки, но кое-где мы сочли за лучшее от этого отказаться. В ( ) заключены некоторые вставки в текст, сделанные нами. Орфография нашей рукописи оставляет желать очень многого с точки зрения не только арабско-персидской, но даже джагатайкой или литературно-татарской грамотности*. Однако в этом отношении мы воздержались от каких бы то ни было поправок. Как и все киргизские рукописи, наша рукопись в то же время не вполне свободна от влияния татарского литературного правописания; чисто киргизские фонетические переходы в ней не везде переданы буквами и т. п. Необходимо упомянуть отдельно об одной особенности почерка (тоже далеко не красивого с точки зрения людей, привыкших иметь дело с «хорошими» джагатайскими или персидскими рукописями): буквы, особенно состоящие из зубчика или нескольких зубчиков, соединяются со следующей буквой часто не прямо, а при посредстве особой, лишней соединительной черточки, которую трудно, иногда даже невозможно отличить от зубчика. Если принять во внимание, что точки местами расставлены небрежно, а кое-где положительно являются лишними, мы в подобных случаях прямо придерживались обычной орфографии. С другой стороны, зубчики, изображающие буквы, нередко совсем не ставятся, и буква изображается одними точками; в этих случаях мы также ставили надлежащие буквы полностью. Язык рукописи также несколько отличается от чисто киргизского современного народного языка, образцы которого собраны В. В. Радловым в третьем томе его «Образцов народной литературы тюркских племен» (стр. 1-335). Так, напр., в нашей рукописи встречается неупотребительное в народном языке деепричастие ғашдан — кашдан, малоупотребительное (особенно в смысле будущего времени) древнее джагатайское будущее ғай — кай и т. п. Особенно интересна форма боғай (вместо болғай), много раз употребленная на л. 8в. Ввиду большого сходства всего отрывка с параллельным местом ногайской редакции «Предания о Тохтамыш-хане» (см. у Османова *, стр. 35) можно думать, что по крайней мере эта часть былины возникла именно у ногайцев и от них уже перешла к киргизам. Найдутся и еще некоторые признаки ногайского влияния, так что весьма вероятно, что и вообще родиною этой былины были Ногайские, а не Киргизские степи*, что с исторической точки зрения представляется весьма правдоподобным. Впрочем, полный анализ сказания — дело будущего, так что подобные мысли — пока не более как предположения. К особенностям языка (или только орфографии?) принадлежит и окончание саң для второго лица единственного числа будущего времени вместо обычного сын. В языке сказания встречается немало редких вообще древних слов и выражений, а также сильно искаженных арабских и персидских слов*, что делает его местами трудным для понимания. Несмотря на то, что еще Ч. Валиханов немало потрудился над своим переводом, и мы, в свою очередь, тщательно искали объяснений различным темным местам сказания и имели удовольствие пользоваться при этом любезным содействием г. Жиганшаха Сейдалина (киргиза родом, состоявшего в 1903/4 учебном году на IV курсе юридического факультета С.-Петербургского университета), все-таки некоторые слова и выражения остались для нас неясными. Все они, равно как и вообще различные редкие, искаженные и вследствие этого нелегкие для понимания слова, помещены ниже в особом глоссарии. Объяснения, при которых стоит С., принадлежат г. Ж. Сейдалину.

Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 368-371