Shoqan – Труды: [О формах казахской народной поэзии]

Черновая работа, составленная из нескольких разрозненных листков, найденных среди бумаг Шокана Уалиханова, представляющая собой записи о происхождении казахской народной поэзии. Датируется 1855-1856 гг. Заглавие дается условно, так как в самой рукописи этот отрывок никак не озаглавлен. Не полностью и под другим заголовком эта работа была опубликована в «Сочинениях Чокана Валиханова», изданных под редакцией Н. И. Веселовского в 1904 году.

Баксы – исполнитель кюев с кобызом. Рис. Ш. Уалиханова

Песнь, путешествуя по миру, однажды остановилась ночевать в стойбищах каракалпаков, по ту сторону р. Сыру. Весть о прибытии невиданной и неслыханной гостьи разнеслась с быстротою стрелы во все стороны.

Бесчисленное множество каракалпаков, собравшись в счастливом ауле, слушали дивную гостью с самого начала вечера и до самой утренней зари, пока наконец Песня устала и легла спать. Тысячи рассказов, повестей, песен и историй голосистой гостьи сохранили в памяти бесчисленные каракалпаки. Киргизы и трухменцы, стоявшие далеко вверх по р. Сыру на краю стойбища, – все родные племена тогда кочевали вместе, – прибыли поздно ночью и слышали только окончание чудных звуков. […]

Джир, собственно, значит рапсодия. Глагол джирламак значит «говорить речитативом». Все степные джиры обыкновенно поются речитативом под аккомпанемент кобыза. Предметами джира обыкновенно бывают жизнь и подвиги какого-нибудь известного в древности народного витязя. При этом должно заметить, что события жизни витязя, его подвиги, словом все, что составляет собственно повествование, рассказывается прозою, стихи же употребляются только в то время, когда герой поэмы или главные участвующие в ней лица должны говорить.

Между киргизами мне известны еще два джира, один называется «Эркокче-Эркосай». В нем описываются подвиги витязя из рода уваков, Эркокче, и сына его Эркосая в войне против сильного кипчакского племени. Эта рапсодия не имеет исторического интереса, самые имена витязей, в ней действующих, совершенно нам не знакомы, между тем, стихи чрезвычайно сильны и звучны. Вся рапсодия заключает в себе беспрерывный интерес, и еще тем более замечательна, что герой первой ее части проигрывает сражение и умирает, покрытый ранами. Сын его Эркосай отомщает потом кипчакам. Эта рапсодия занимательна была бы только разве потому, что в ней подробно излагается вся тактика и стратегия древних степных воинов.

В мое время в степи помнил эту рапсодию один только человек: киргиз Кокчетавского округа Койлы-Атыгаевской волости Арсланбай. К несчастию, я не имел времени списать эту занимательную рапсодию.

Другой джир называется «Урак-батыр». В нем повествуются похождения Урак-батыра, родом караульца, который, отправившись в набег на Россию, был взят русскими в плен и содержался в тюрьме 10 лет, потом женился в России, прижил детей, но соскучился по родному аулу, опять уехал в степь и там остался.

Кажется, что у нас есть фамилия Ураковых. Джир Урака-батыра знают многие киргизы, но только отрывками, всю же поэму я слышал однажды в Малой орде от песенника Нурумбая, он родом алчин, но почти постоянно живет в кочевьях кипчаков при султане Ахмете Джантюрине.

Чтобы дать понятие о мере стихов, которые употребляются в джирах, я привожу здесь пример. Девять тохтамышевых богатырей догнали Идыге, и Кен-Джанбай говорит ему:

Ай Едіге сен енді қайт сана

Қайтып Еділ өт сана.

Еңсесі биік боз орда

Еңкейіп сәлем бер сана.

Еріні жұқа сары аяқ

Ер сарқытын іш сана;

Жаурындары жакталы,

Түйме бауы тартпалы,

Ал қара кіс үстіңе

Тон береді ки сана.

Көк ала жорға ат мініп,

Көн дабылпаз байланып,

Тұтам бауы сом алтын

Ақ сұңқар құс береді, –

Көл айнала чүй сана! и т. д.

Джир «Идыге» по событиям относится к концу XIV века, [но] должен быть составлен в начале XV. Это доказывается многими старинными словами и оборотами, которых теперь нет в языке, примечательно также и то, что в целой рапсодии нет ни одного персидского или арабского слова, тогда как теперь, с распространением магометанской религии, даже в обыкновенном разговоре между простым народом вошли в употребление слова из этих языков.

В последнее время моего пребывания в степи джиры почитались уже устарелою формою поэзии. Форма джиров, как и самый кобыз, осталась теперь только достоянием баксы. Они только еще сохраняют эту форму стихов, употребляя ее при заклинании джинов. Можно утвердительно сказать, что форма джира и употребление кобыза вышли из моды со смертью знаменитого певца-импровизатора Джанака, он был родом кара-кесек отделения камбар, состоящего теперь в составе Каркаралинского округа.

Хотя существующие теперь певцы употребляют его напев и повторяют слово в слово его импровизации, но для аккомпанемента употребляют наиболее балалайку о двух струнах.

Кобыз – род двухструнного альта, струны делаются из конских волос, и играют на них смычком. Кобыз имеет ту разницу против наших струнных инструментов, что у него нет верхней деки, корпус имеет фигуру круглую, ручка так вытянута, что струн нельзя к ней прижимать, берутся же разные тоны флажолетом. Вообще это очень трудный и приятный инструмент, хотя он не очень звучен.

Балалайка и новейшие песни выжили теперь совершенно джир и кобыз. В степи существуют теперь следующие формы поэзии:

1. Джир, который достаточно объяснен мною.

2. Джилав – надгробная песнь. Она обыкновенно изобретается женщинами и очень часто импровизируется. Размер употребляется тот же, как и в джире. Между всеми известными джилавами самые трогательные и известнейшие в Средней орде суть: «Плач матери, ханши Айханым Валиевой, о смерти старшего ее сына Мамеке, умершего от оспы в 1833 году» и джилав известной впоследствии певицы-импровизатрисы, импровизированный ею на поминках мужа, когда ей было только 14 лет.

3. Каим – песни, употребляемые при свадьбах, состоящие в вопросах и ответах между молодыми людьми и девицами; они состоят из четырехстиший, в которых рифмуют первые два стиха с четвертым. Эти песни заключают иногда в себе загадки, эпиграммы и, наконец, шуточную брань, доходящую до самого отчаянного цинизма выражений.

4. Кара-улен – обыкновенная песня, она состоит из четырехстиший, заключающих в себе каждая отдельную идею. Эти песни поются более для голоса. Часто четырехстишие не имеет никакого смысла.

5. Улен. Эта форма употребляется теперь всеми новейшими поэтами как для импровизации, так и для поэм, а наиболее введена в употребление певцами Орунбай, рода караул, отделения атеке-дживир, и слепым певцом Чодже, рода атыгай, отделения джана-кыргыз, постоянно находящимися при султане Абулхаире Габбасове.

Предметом этих песен есть большею частью какое-нибудь религиозное повествование. Они поют теперь подвиги Сеит Батала ходжи и любовь Юсупа и Зюлейки, жизнь Ибрагима и проч., все эти повести по фанатизму идей и чудовищности изображения чрезвычайно скучны.

Форму улена певцы употребляют также для импровизации как самую удобную, и к которой они теперь как бы более привыкли. Известная поэма «Кузу-Курпеч и Баян-Сулу» пересказана мне была знаменитым Джанаком в форме улена.

Песня (улен) вошла в употребление в киргизской степи не более 50 лет назад, когда степь сделалась доступной тобольским и казанским татарам. Прежде беглецов и выходцев татарских киргизы продавали, как баранов, в Китае, Бухаре и Ташкенте, но по мере водворения магометанской религии татарские выходцы сделались в степи неприкосновенными мучениками мнений и религии. Формы татарской поэзии начали преобладать над первобытной формой кыргызского героического джира, полной [гар]монии звуков и мыслей.

Улен (песня) состоит из четырех стихов, два первые и четвертый суть силлабические, кончающиеся на одну рифму; третий не рифмуют. Я представляю для примера первое четырехстишие из «Кузу-Курпеча» для наших ориенталистов, чтобы доказать, что не по всем размерам восточной поэзии удобно применяема арабская мера.

1) Во всех наречиях, происходящих от татарского или, следуя ученым, от тюркского корня, существует слово «игит» – джигит , но в разных странах оно имеет, кроме различного произношения, и разный смысл. На Кавказе, в Анатолии у курдов это слово значит лихач, молодец, наездник; в этом же смысле оно принято и в Константинополе – если говорят о военных маневрах и удальствах кавалеристов; в кочующих же татарских племенах Средней Азии слово джигит значит парень, молодец (парубок). Лета джигита не определены, потому что в степи до 80 лет можно быть даже ребенком ( ). Слово джигит не употребляется у оседлых татар казанских и тобольских, оно заменилось словом малай ( ) (малой), которое означает полуприказчика и полураба.

2) Слова азаматтар, чоралар () употребляются весьма часто в древних киргизских поэмах (джир). Азамат собою означает человека свободного, имеющего жену и независимое от родственников состояние, человека совершеннолетнего и выделенного из имущества [отца]. Чора – синоним азамат, но слово это делается несколько привольным, будучи употреблено само по себе без прибавления слова азамат. Чора азамат – слова чисто военные, и по-русски их можно перевести: товарищ, дружина.

3) Сказка про Кузу-Курпеча и Баян прекрасную существует во всех татарских и монгольских племенах Средней Азии, разумеется, с разными изменениями мест и времени. Профессор Эрдманн издал «Кузу-Курпеча» на персидском языке с комментариями, я не читал ее, потому что не знаю персидского языка. Потом «Кузу-Курпеч» была переведена кем-то в Оренбурге с башкирского языка и издана в небольшом количестве экземпляров.

В Киргизской степи она существует в изустном предании между песенниками.

Формы, в которые облекается киргизская поэзия, суть следующие: улен – песня, вновь импровизированная или созданная прежде каким-нибудь знаменитым песенником (уленчи) и передаваемая сколь возможно ближе к подлинному при аккомпанементе балалайки, кобыза или жестов; уленчи, который поет песню (улен), вправе прибавить от себя вступление и заключение повести. В этом переводе четыре первые куплета принадлежат песеннику Джанаку, происходящему из кара-кесеков, отделения камбар, остальное же – чистое предание неизвестного поэта старых времен.

***

Заметки Ш. Валиханова о казахской народной музыке 1862г

Самый замечательный исторический джир киргизский – это «Идиге», тот самый Идиге, Эдеку и Идигей, о котором говорится в ярлыке Тохтамыша, тот самый бек-mangab и темник, который разил Витовта при Ворскле и управлял ордой безотчетно при четырех ханах. Урак, Ир-Кокче, Ир-Косай – герои других эпических поэм, также из времени первого ногайского народа, но джиры их замечательны только по любопытному описанию племенных волнений, ханских битв, батырских набегов в смутную послетохтамышевскую эпоху ордынскую.

Поэтические произведения киргиз: эпосы, похвальные оды, плачи – так называется песня по умершем муже жены, по сыну – матери; даже песни импровизаторов имеют рифму и размер и передаются изустно из рода в род, из поколения в поколение особым сословием певцов ахунов, как в древней Греции передавались песни Гомера рапсодами; ахуны эти пользуются особенным уважением народа и похвальными словами богатым султанам и биям наживают себе известность и богатство. Хотя в настоящее время этих ахунов (иначе ) в степи и много, но они более импровизаторы, и древние джиры по непонятности своей для нового поколения с году на год выходят из употребления, и самих знатоков их остается очень мало. Собрать их также трудно: при всем старании я успел достать полный список «Кузу-Курпеча», небольшой отрывок из «Едиге и Урака», но, впрочем, надеюсь в скором времени найти все древние джиры от одного знающего их ахуна, с которым познакомился недавно.

Древнетатарские предания и поэмы и особенно названия родов, из которых составляется союз трех орд киргизских, заставляют думать, что действительно казаки как народ татарский не так древни, как утверждают; в древности слова казак и сословие казаклык…

Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 1 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1984, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 280-286