ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Головы неизвестных (возможно, спутники Ш. Уалиханова по поездке в Кашгар). Перо. 1858.

Восточный Туркестан на севере, западе и юге окружен необитаемым поясом горных и негостеприимных стран. Это естественное свойство положения, открытого к востоку и замкнутого на западе, обусловливает собой исторический ход событий и [при]дает особенный характер туркестанской народности.

История Восточного Туркестана показывает, до какой степени пограничные условия имели влияние на развитие его народности. С весьма отдаленных времен, со времен династии Хань, в Китае за два века до Рождества Христова, когда Чжан-Цянь1, или Чжан-Кянь* открыл Западный край, до настоящего времени Восточный Туркестан был в постоянной зависимости или от Китая, или же от кочевых орд, господствовавших в Монголии, и, напротив, никогда не подчинялся политическому влиянию западных своих соседей; даже знаменитый завоеватель Азии Тамерлан, прошедший победоносно Восточный Туркестан, не успел подчинить его своему владычеству.

Замечательно после того, что Восточный Туркестан заимствовал религиозные начала с юга и запада. Буддизм господствовал уже здесь во время династии Хань и держался до IX века, пока не был вытеснен исламом, проникшим из Маверанагра через Болор и Тянь-Шань. Конечно, народные учреждения Восточного Туркестана должны были подчиниться законам ислама, но под влиянием противодействующих начал эти учреждения потеряли исключительно религиозный характер. За всем тем влияние ислама немаловажно в политической судьбе Восточного Туркестана, и только входя в ближайшее рассмотрение водворения и развития его, можно объяснить себе образование, дух и значение существующих ныне в этой стране политических партий и открыть причины, вследствие которых ходжи, производящие в наше время столько восстаний, могли приобрести то нравственное влияние, с которым, даже в изгнании, они не теряют своего политического значения.

Нельзя положительно сказать, в какое время буддизм водворился в Восточном Туркестане, но, по свидетельству китайских писателей, он существовал там еще при династии Хань. В 140 году до Р. X. города Восточного Туркестана составляли отдельные владения и исповедывали буддийскую веру. Гуэнцанг*, бывший в них при династии Тан, в 629 году до Р. X., также нашел всюду религию Будды, множество монастырей, учителей и святых отшельников, аранов. Город Хотан особенно славился своей индийской культурой.

Очень натурально, что после столь продолжительного господства буддизма учение Магомета, проникшее в Восточный Туркестан с VIII века, когда аравийские купцы стали посещать этот край, не могло скоро в нем водвориться. Аравитяне встретили в городах большое сопротивление, и первыми последователями их были номады.

Китайцы упоминают о кровопролитной войне, которую в VIII веке вели аравитяне в Восточном Туркестане. Мусульманские историки утверждают также, что Шамар – первый арабский правитель Маверанагра был убит в войне с китайцами. В IX веке нескольким мусульманским проповедникам, из коих более известны шейх Хасан-Басри и Абунаср-Самани2, удалось обратить в ислам ханов кочевых орд, которые владели городами Восточного Туркестана и были до такой степени сильны, что разрушили владычество саманидов3 в Маверанагре. Эти тюрки с ревностью новообращенных принялись с мечом в руках вводить всюду учение Магомета. Гробницы туркестанских царей того времени сохранили им титул гази (воителей за веру). Один из них, Сутук Бограхан, умерший в 429 году гиджры, распространил газат до Турфана и Комула. Обширные места религиозных побоищ около Хотана, а также между Яркендом и Янысаром, называемые шайдан*, т. е. местами успокоения блаженных*, доказывают, что для введения ислама нужно было много кровопролития. Несмотря на это, область распространения его долго ограничивалась только западными городами.

По свидетельству Марко Поло, в XIII веке жители Комула были идолопоклонниками. Около того же времени образовалось в Восточном Туркестане независимое владение под управлением монгольских ханов из дома Джагатаева, и тогда снова появился в этой стране языческий элемент.

В конце XIV века, в 754 году гиджры, хотя и один из потомков Чингис-хана, Туглук-Тимур-хан, владевший землями от Или до Болора и Куэнлуня, принял ислам от сеида* Рашид-эддина, и его примеру последовали многие монгольские и уйгурские эмиры, но и в следующем еще столетии буддизм держался в восточных городах, так что посольство Шах-роха* (сына Тамерлана) в Китае встретило в 1420 году в Комуле великолепные мечети, построенные эмиром из рода Магомета, а возле них языческий храм, и только в XVI столетии мусульманство успело окончательно вытеснить буддизм из пределов Восточного Туркестана.

Впрочем, должно считать мусульманскую религию с XVI века господствующей в Западной части этой страны. Преемники Туглук-Тимур-хана были ревностные мусульмане и, кроме пожалования потомкам Рашид-эддина богатых земель, предоставили им особые права и почет.

XIV и XV столетия особенно замечательны для среднеазиатского мусульманства появлением многих учителей, которые приобрели имя святых и чудотворцев. Самарканд и Бухара были средоточием религиозной учености Востока, и развившийся там казуизм достиг наконец и Кашгара. Один из сеидов, потомков Магомета, происходивший в ближайшем колене от имама Ризы4, ходжа Махтуми-Азям5 приобрел богословскую известность в Бухаре. Приехавши в Кашгар, он был встречен народным уважением и получил от кашгарских ханов богатые поместья; а после смерти Махтуми-Азяма сыновья его, Имам-Калян6 и ходжа Исак-Вали7, были почтены таким же уважением и сделались религиозными патронами мусульман Восточного Туркестана.

С этого времени ходжи начали пользоваться большим значением. Ханы воздавали им почести, а народ оказывал им глубокое уважение. Каждый из двух сыновей ходжи Махтуми-Азяма был окружен толпой последователей, а также множеством фанатических суфи* (наибов), дувана* (дервишей) и послушников.

Таким образом, образовались две партии, отличавшиеся не столько существом учения, сколько характером и качествами лиц, стоявших во главе их. Последователи Имама-Каляна назывались ишкия, а последователи ходжи Исака-Вали называли себя исакия, а впоследствии усвоены первыми названия белогорцев, а последними – черногорцев, которые и поныне существуют.

Вскоре по зарождении этих партий проявились и враждебные между ними отношения, конечно, сперва религиозного характера; но когда круг каждой партии значительно расширился, когда все население Шести городов разделилось на два неприязненных лагеря, тогда к религиозным распрям присоединились и стремления к политическому преобладанию. Такое направление ясно выразилось, когда ходжа Аппак, глава белогорской партии, достиг через посредничество джунгаров светской власти, оно привело Восточный Туркестан к потере своей независимости, потому что как джунгары, так и китайцы умели воспользоваться взаимной ненавистью белогорцев и черногорцев и, поддерживая одну из сторон, успели подчинить всю страну своей власти.

Ходжа Аппак пользовался большим уважением народа; громкая слава учителя и святого привлекала в Кашгар мусульманское юношество со всего Востока, чтобы под его руководством изучать путь к святости. Многие владетельные особы Маверанагра были его учениками. Гробница его в Кашгаре привлекает множество пилигримов* из разных мусульманских стран и в особенности восточнотуркестанцев, которые считают его своим патроном и призывают имя его во время опасности.

Кашгарский хан Измаил, ревностный черногорец, принудил Аппака оставить свое отечество. Ходжа пробрался в Кашмир и оттуда в Тибет, представился далай-ламе и успел так ему понравиться, что тот отправил его к джунгарскому хонтайдзи8 Галдану с письмом, в котором просил его, Галдана, утвердить Аппака в Кашгаре и Яркенде. Галдан, пользуясь этим случаем, в 1678 году покорил Малую Бухарию и сделал Аппака своим наместником, назначив ему столицей Яркенд, а семейство кашгарского хана увез пленным с собой в Илю, где поместил их в мусульманском городе Кульдже. Далай-лама был так доволен послушностью Галдана, что почтил его титулом бошекту (благословенного)9.

С этого времени до покорения Малой Бухарин китайцами страна эта находилась под владычеством джунгаров, которые во внутреннее управление вовсе не вмешивались, а ограничивались данью четыреста тысяч тяньга в месяц. Внутреннее управление имело с древнейших времен ту же иерархию, как и теперь: каждый город имел хакима, правителя, ишкагу – его помощника, шанбеги, газначи, тысячников, сотников и проч. Вследствие этого внутренние раздоры и борьба партий продолжались.

По утверждении Аппака черногорские ходжи хотя были очень сильны (они имели богатые вотчины: селение Файзабат в Кашгаре, Тугускент в Яркенде, Аксарай в Хотане и Акяр в Аксу), однако ж вынуждены были оставить Яркенд и ушли в Кашмир.

Вскоре ходжа Аппак, должно быть, для того, чтобы оправдать себя в глазах мусульман, которые смотрели на него как на предателя отечества, сложил с себя светскую власть, вызвал из Уш-Турфана брата хана Измаила, Мухаммед-Эминя, и, провозгласив его ханом, убедил его сделать набег на джунгаров. Мухаммед-Эминь вторгнулся в калмыцкие улусы, разбил их стойбища и возвратился с тридцатью тысячами пленных обоего пола, скотом и имуществом; но потом до того испугался своего поступка, что бежал в горы, где был убит одним из своих спутников. Аппак снова принял светскую власть, но вскоре умер.

После смерти этого ходжи вдова его Ханым-Падша, дочь одного из ханов, женщина властолюбивая и решительная, желая доставить верховную власть своему сыну Мехди, при помощи фанатичных дервишей успела убить старшего сына Аппака – ходжу Яхью, малолетний сын которого Ахмед спасся бегством в горы, и, наконец, сама пала также под ножом этих дервишей.

Пользуясь раздорами в семействе Аппака, другой брат Измаил-хана, Акбаш, утвердился ханом в Яркенде и вызвал черногорского ходжу Даниеля, который находился в Ходженте. Кашгарцы, которые были всегда ревностными белогорцами, призвали Ахмед-ходжу и провозгласили его ханом. Между Кашгаром и Яркендом завязалась кровопролитная война. Кашгарцы, вспомоществуемые дикокаменными киргизами, осадили Яркенд, чтобы схватить Даниель-ходжу, яркендский хан Ашем из киргизских султанов, призванный в этот город после того, как Акбаш-хан, неизвестно почему, вместе с сыном Аппака Мехди уехал в Индустан, разбил с своими кайсаками наголову кашгарцев, но вскоре, по проискам ходжей, должен был уйти в свои степи, и светская власть над городами Яркендом и Хотаном сосредоточилась в руках Даниель-ходжи.

В это самое время калмыки, не имевшие до сих пор времени наказать Кашгар за набег, пришли с большим войском в Яркенд. Даниель-ходжа воспользовался этим случаем, чтобы заслужить внимание джунгаров – с своими яркендцами он присоединился к калмыкскому войску, которое направилось на Кашгар. Кашгарцы после нескольких сражений должны были отворить ворота. Калмыки по выбору народа назначили хакимбека, а кашгарского ходжу Ахмета увезли вместе с союзником и семействами их на Или.

В 1720 году Цеван-Раптан10 возвратил Даниель-ходжу в отечество с уполномочием управлять Шестью городами. По возвращении в Яркенд ходжа назначил по своему усмотрению правителей во вверенные ему города и определил свои доходы, по возможности скромно, в год сто тысяч тяньга, между тем как Аппак-ходжа получал со ста тысяч душ сто тысяч тяньга. Старший сын его ходжа Джаган находился заложником при джунгарских ханах, и сам [он] по временам ездил в Или. Галдан-Черен по вступлении на престол утвердил за ним прежние права. Таким образом, владычество Малой Бухарин перешло в руки потомков ходжи Исака, т. е. черногорской партии.

По смерти Даниель-ходжи, Галдан-Черен воспользовался случаем, чтобы разделить власть в Малой Бухарин, и потому прислал грамоты и печать детям его, определив старшему ходже Джагану – Яркенд, второму, Юсуфу – Кашгар, третьему, Аюбу – Аксу и младшему, Абдулле – Хотан. Из них особенно был известен кашгарский Юсуф. Мать его была дочь калмыкского нойона*. Молодость свою Юсуф провел при ней, знал хорошо калмыкский язык и грамоту.

Обязанный ханом Давацием* жить при нем в Или, Юсуф знал хорошо внутренние раздоры, потрясавшие Джунгарию, и, как человек честолюбивый, решился воспользоваться слабостью своих угнетателей, чтобы освободить свое отечество. Между тем ходжа Юсуф под предлогом того, что Кашгар находится в опасности от дикокаменных киргиз, получил дозволение от Даваци отправиться на родину. Здесь он начал деятельно заниматься укреплением города и устройством войска. Это было в 1754 году, когда Амурсана обратился к богдыхану и просил у него войска для покорения Джунгарии. В последнее время калмыки в правители (хакимбеки) назначали людей, им преданных и, следовательно, связанных с ними интересами власти.

Некоторые из них, Абдул-Вахаб аксуйский, ходжа Сыбек уш-турфанский (известный в китайской истории под именем Хадиса), донесли калмыкам о истинных причинах военных приготовлений в Кашгаре.

В то же время, по их проискам, кашгарский ишкага Худояр-бек с артышским беком Абсатаром составили заговор, чтобы убить Юсуф-ходжу во время молитвы в мечети и потом отдаться под покровительство того, кто победит: Амурсана или Даваци. Заговор был открыт, и виновник его Худояр-бек казнен. Абсатар и сын казненного Худояра успели спастись и, явившись к Давацию, объявили, что кашгарцы и яркендцы совершенно отложились и что Юсуф-ходжа казнил кашгарского ишкагу11 за преданность джунгарам.

Калмыки при тех обстоятельствах, в которых они тогда находились, не имели возможности послать войско, и потому Даваци решил отправить посланника, чтобы узнать настоящий ход дела. Посланнику приказано было требовать возвращения дикокаменных киргиз племени кипчак, которое за несколько лет перед тем откочевало через Кучу в Хотан, и просить дани, которую города Яркенд и Кашгар не посылали за последние годы; вместе с тем послу дано было тайное повеление при помощи преданных людей схватить Юсуфа и яркендского ходжу Джагана и отправить их с семействами в Илю.

Авторитет джунгаров был еще так силен, что Юсуф-ходжа приказал кашгарцам по прежнему обыкновению встретить посла вне городских ворот, но вместе с тем приготовил тысячу человек вооруженных людей в своем дворце и поставил сильную стражу в воротах. Замысел калмыков схватить ходжу в Кашгаре не удался, зато в Яркенде при помощи хакима Газибека калмыки успели обманом зазвать ходжу Джагана в дом Газибека и арестовать его.

Известие это в Кашгаре было встречено с большим неудовольствием. Юсуф-ходжа, собравши народ, объявил, что теперь настало время освободиться от ига неверных и представил все безнадежное положение Джунгарии. Воззвание было встречено с энтузиазмом. На городских воротах ударили в бубны, и кашгарцы дали клятву быть верными этому решению. Потом ходжа Юсуф, как независимый и мусульманский владетель, предложил народу привести в ислам триста человек калмыкских купцов, которые стояли в шатрах около города, приказав в случае сопротивления предать их избиению.

Небольшое число олотов12, которые для полицейского надзора находились в городах Малой Бухарин под названием карахан, было отправлено восвояси, чтобы объявить джунгарскому хану о случившемся. Вместе с тем Юсуф-ходжа послал тысячу человек в Бурчук, чтобы сделать нападение на калмыкского посланника в том случае, если он возьмет с собой в Илю ходжу Джагана, и стал готовить большой отряд в Яркенд. Ходжа Садык, сын ходжи Джагана, избегший ареста, собрал в два дня в Хотане до семи тысяч войска и, подкрепленный киргизами, выступил в Яркенд, взяв с собой в цепях семейство Газибека, который был хотанский уроженец, для того, чтобы предать их смерти, в случае если с отцом его приключится несчастье.

Газибек, получив известие о судьбе своего семейства и о решительных мерах, принятых Юсуфом, совершенно потерялся, тем более его положение было критично, что жители Яркенда обнаружили общее неудовольствие. Ему оставалось одно: просить прощения у ходжи Джагана, который был человек крайне добрый и слабый. Со слезами на глазах и с кораном на голове явился он к ходже Джагану, получил отпущение своим грехам. Газибек объявил о происшествиях в Кашгаре и просил дозволения убить джунгарских послов, и поднять знамя ислама. Ходжа ответил, что убить неверного можно только в сражении, и приказал калмыков под конвоем проводить из города, и объявить, чтобы впредь не смели посещать эти места. Между тем Юсуф-ходжа отправил послов в Коканд и Бухару с извещением о свержении ига неверных и с просьбой о помощи; также сделано было им воззвание к вождям анджанских киргиз и главе их Кабатмурзе. Независимость трех городов, сложивших джунгарское иго, продолжалась весьма недолго. В это время в Джунгарии произошли события, имевшие впоследствии решительное влияние на судьбу Малой Бухарин.

Амурсана с китайскими войсками явился в 1755 году в Джунгарию. Даваци, не имея возможности сопротивляться, бежал с тремястами человек через Музартский проход в Уш-Турфан. Правитель этого города ходжа Сыбек (Хадис) представил его в китайский лагерь, за что получил княжеское достоинство. Таким образом, Джунгария, бывшая несколько лет грозой соседей и опасной для Китая, была завоевана без всякого сопротивления.

Войска Поднебесной империи после первой кампании возвратились обратно, оставив в Или генерала Банди13 с пятьюстами маньчжурами, чтобы при содействии Амурсаны ввести новый порядок. Амурсана, утвердившись в Или, начал думать о возвращении в зависимость отложившихся городов: Кашгара, Яркенда и Хотана. Послать большое войско Амурсана находил невозможным. Тогда аксуйский правитель Абдул-Вахаб и бек ушский ходжа Сыбек объяснили, что для этого нужно употребить находящихся в Или детей кашгарского ходжи Ахмета. Они говорили, что если послать одного из детей Ахмета с небольшим отрядом и объявить, что они будут назначены владетелями, то Кашгар будет взят без сопротивления, затем сдадутся и другие города, ибо кашгарцы особенно преданы этим ходжам и в других городах немало их последователей.

С согласия китайского генерала Банди дети Ахмета – Бурханеддин и Ханходжа, приобретшие впоследствии печальную известность в Китайской империи под именами Бураниду и Ходжи-Чжана, были призваны в Кульджу из Эрен-Хабурга, где они находились в ссылке. Старший из них, Бурханеддин, с войском, состоявшим из олотов и туркестанцев, с небольшим числом китайцев отправился в Аксу, а младший Ханходжа остался заложником в Или. Бурханеддин усилил в Аксу свои войска и пришел в Уш[-Турфан], где был радостно встречен жителями.

Слухи о военных приготовлениях черногорских ходжей до того испугали Бурханеддина и его сообщников, что они не решились идти далее и медлили. Силы Бурханеддина состояли из пяти тысяч мусульман из Кучи, Аксу, Турфана и долонов, из тысячи джунгаров под начальством Дань-чин зайсана и из четырехсот человек китайцев под командой Турунтай-даженя и были далеко не достаточны, чтобы бороться с многочисленным ополчением Яркенда, Кашгара, Хотана и Янысара, подкрепленных соседними ордами киргиз. Между тем известие о приходе войск в Аксу достигнуло Яркенда. Жители этого города непременно хотели послать навстречу врагу большое ополчение.

Юсуф-ходжа кашгарский, сложив с себя управление, в последнее время жил в Яркенде; он решительно отклонял яркендцев от этого намерения, говоря, что ходжа Бурханеддин сам не решится идти далее и что если посланное ополчение потерпит поражение, что легко может случиться, потому что белогорцы могут изменить, а на киргиз нельзя надеяться, то неудача может поощрить врагов к дальнейшим предприятиям; но яркендцы, побуждаемые ревностью к своим ходжам, горели желанием идти в Аксу, взять этот город и тем разом пресечь замыслы белогорского ходжи. Значительное ополчение, состоявшее из хотанцев, яркендцев и киргиз под начальством ходжи Яхии, старшего сына Джагана, яркендского шанбеги Худаберды, каргалыкского правителя Миргузбека, направилось на Янысар и, присоединивши ополчение этого города, через Артыш вступило на Ушскую дорогу.

Между тем Юсуф-ходжа умер и на его место, по обычаю страны, подняли на ковре и провозгласили владетелем Кашгара сына его ходжу Абдуллу под именем Патша-ходжи. Этот новый правитель в помощь яркендцам послал кашгарские войска под начальством брата своего ходжи Мумина. Соединенные силы Кашгара, Янысара, Яркенда и Хотана через Аксай и Кокшал достигли Уш-Турфана и обложили этот город.

Черногорские ходжи послали депутацию осажденным, призывая их кораном и именами общих предков забыть вражду, соединиться с ними и общими силами идти на Илю.

Бурханеддину уступали Кашгар, Аксу и Турфан, а бекам этих городов предлагали наследственные права. Депутация нашла белогорского ходжу, окруженного китайцами, калмыками и другими, по выражению туземного писателя, нечестивыми, каковы: Абдул-Вахаб – бек аксуйский, Аллакули – бек кучакский, Абдрахим – бек долонский; кроме того, при Бурханеддине находилось много кашгарских и яркендских ахунов и беков белогорской партии, бежавших к нему. Бурханеддин отвечал, чтобы черногорские ходжи ехали лучше в Илю и вымолили прощение у наместника китайского императора и Амурсаны.

В лагере осаждавших было много белогорцев, особенно между начальниками. В то время, когда шли переговоры, белогорцы и киргизы сносились с Бурханеддином. В первом сражении киргизы предались на сторону неприятеля, а вслед за тем и большая часть беков с войсками, им подчиненными, так что сами предводители едва избегли плена и, преследуемые киргизами, достигли Кашгара. Бурханеддин, ободренный успехом, выступил в Кашгар. Жители этого города толпами отправились навстречу и совершенно отказались от повиновения черногорским ходжам; к довершению несчастья, анджанские киргизы, призванные под предводительством Кабат-мурзы для защиты города, объявили, что они не хотят сражаться против Бурханеддина. При таких обстоятельствах не оставалось ничего черногорским ходжам, как оставить Кашгар, и они поспешили в Яркенд, а кашгарский хакимбек Хошкяфяк, преданный черногорской партии, эмигрировал в Коканд.

Таким образом, белогорский ходжа был принят в Кашгар без сопротивления при радостных криках народа, который на городских воротах бил в бубны и играл на трубах. Вскоре Бурханеддин двинулся в Яркенд, назначив киргиза Кабата кашгарским хакимбеком. Калмыков было при нем уже только шестьсот, а китайцев двести человек. Черногорские ходжи, понимая всю критичность своего положения, решились оставить отечество и под предлогом поклонения в Мекку с семействами приготовились к путешествию.

Ходжа Джаган был человек добрый и благородный, поощрял науки, так что туземный писатель время его сравнивает с веком мирзы Гуссейна14. Яркендцы большею частью были черногорцы и личные качества этого владетеля еще более привязывали их к нему. Когда он объявил о своем намерении оставить отечество, то народ со слезами просил ходжу не оставлять их в трудный момент и дал клятву до последней капли крови защищаться против неверных и нечестивых белогорцев. Народ просил только, чтобы хакимбека Гази и ишкагу Нияза удалить от должностей, ибо первый уже раз показал достаточно свое непостоянство, а второй был белогорец и не скрывал своих убеждений, и постоянно находился в сношениях с отцом Бурханеддина – Ахметом. Ходжа Джаган остался, но Газибека и Нияза по доброте и слабости не хотел арестовать.

Белогорский ходжа, явившись под стенами Яркенда, послал депутацию в город: одного китайского мандарина, калмыкского зайсанга и некоторых из преданных ему беков. Депутацию представили ходже Джагану, подвергнув предварительно унизительной церемонии облобызать порог. На предложение Бурханеддина именем богдыхана и Амурсаны сдаться и принять покровительство Китая ходжа отвечал, что он мусульманский владетель и других отношений к неверным, кроме газата, не может иметь, а письмо велел разорвать и бросить в огонь. Началась осада; вылазки, произведенные осажденными, были всегда весьма удачны, и осажденные одерживали верх, пока ишкага Нияз, прельщенный обещанием получить место яркендского правителя, и другой, Ашуркузи-бек, глава придворных самого ходжи, составили заговор, который хотя и был открыт, но по слабости ходжи остался безнаказанным, несмотря на то, что народ требовал казни виновных.

Еще некоторое время продолжалась безуспешная осада, пока при одной вылазке один из сыновей ходжи Джагана Инаят-ходжа был убит, тогда правитель Газибек, пользуясь всеобщим упадком духа, решился использовать давно задуманный план – передать город в руки неприятеля.

Он тайно сносился с Бурханеддином и получил от него обещание сделать его после наследственным беком в Яркенде. Он представил необходимость сделать общую и решительную вылазку под предлогом того, что город претерпевал чрезвычайный недостаток в жизненных припасах; ходжа, не понимая коварных намерений бека, сделал воззвание, чтобы все жители города от мала до велика ополчились во имя газата, ибо умершие на этом пути будут блаженны (шаид), а убившие – гази (воители за веру); сорок тысяч человек яркендцев вышли за городские ворота и отбросили неприятеля с позиции; в этот самый момент Газибек бросил знамя и обратился в бегство, и тем произвел всеобщее смятение. Киргизы под начальством Кабата, стоявшие в резерве, ударили свежими силами на бегущих яркендцев, которые, столпившись в городских воротах, давили друг друга и почти все пали под копьями бурутов. Жители города пришли в уныние; Газибек продолжал свои козни. Ходже Джагану оставалось одно: убить Газибека или оставить город.

Ходжа Джаган избрал последнее. Ночью через Махасарские ворота вышли из Яркенда все члены фамилии черногорских ходжей с детьми и женами и по каргалыкской дороге направились в горы, чтоб хотя пробраться в Индию. На другой день жители города, узнав о бегстве ходжей, отворили ворота, и Газибек торжественно ввел Бурханеддина в Яркенд.

Новый ходжа тотчас послал пятисотенный отряд для преследования бежавших под начальством долонского бека Рахимкулы и киргиза Абдуллы, которые догнали их во время переправы через реку Заравшан. Ходжи защищались отчаянно; один из них, Эрке, сын Юсуф-ходжи, пал в драке; наконец, ходжи перешли реку, которая по берегам была покрыта льдом, но в таком состоянии, что продолжать дальнейший ход не имели возможности. Только один молодой принц из этой фамилии, Назар-ходжа, спасся с двумя товарищами в Индию, а остальные сдались. Киргизы, ограбивши их дочиста, привезли в Яркенд, где они через несколько дней были казнены. Таким кровавым путем белогорцы достигли снова всеобщего преобладания.

Впоследствии Бурханеддин, соединившись с братом своим Ханходжей, подняли в 1758 году восстание, которое хорошо известно из китайских историков. После трехлетней упорной войны Бурханеддин и ходжа Джаган, разбитые илийским цзян-цзюнем Чжаохой15 и помощником его Фудя16, бежали в Бадахшан, где и были убиты правителем этой страны Султан-шахом (у китайцев Султан-ша), а головы их представлены в китайский лагерь. Из всей фамилии Аппаков спасся один малолетний сын Бурханеддина – Сарымсак, или Саали-ходжа, из остальных: четыре убиты в сражении, двое попались китайцам и отведены в Пекин. Это случилось в 1758 году.

С этого времени Малая Бухарин сделалась провинцией Китайской империи. Чтобы упрочить свои завоевания в Западном крае, китайцы основали в 1764 году на реке Или на месте, где был курень джунгарских ханов, город Хой-Юан-чен, известный у нас под названием Кульджи17.

Джунгария, оставшаяся пустой после избиения полумиллиона олотов, была населена китайцами из провинции Гань-су, и для дальнейшей колонизации сделано постановление, по которому эта страна сделана местом постоянной ссылки преступников. Для охранения страны переселены манджуры, солдаты зеленого знамени, и образованы военные поселения в Илийском округе из сибо, солонов, дауров и чахаров. Для обрабатывания земли семь тысяч семейств мусульман записаны в казенные землепашцы (таран), остатки истребленных джунгаров получили определенные места для кочевок. Для управления завоеванным краем назначен был цзян-цзюнь с тремя товарищами, из которых один должен был жить в Тарбагатае, а другой в Малой Бухарин.

Относительно Малой Бухарин, которая оказала более сопротивления, китайцы были осторожны; внутреннее управление оставлено на прежних основаниях, только для поддержания внутреннего спокойствия в значительных городах расположены гарнизоны, для охранения границ поставлены пикеты (караул) и для быстроты сообщения устроены станции. Столь успешное покорение Джунгарии и Малой Бухарин возбудило в китайцах воинственный дух и жажду завоеваний. В правление Цянь-Луна18 китайцы, по-видимому, хотели повторить времена династии Тан. В 1756, 1758 и 1760 годах китайские отряды вступили в земли киргиз Средней орды.

Падение сильной Джунгарии, бывшей грозой для Средней Азии, и, наконец, завоевание единоверной Малой Бухарин навели на всю Азию панический страх, тем более, что, по господствовавшему преданию, суеверные мусульмане верили, что перед окончанием света китайцы покорят весь мир. Владетели киргизских орд: Средней – Аблай, Малой – Нурали и бурутские старшины спешили войти в сношения с Поднебесной империей. Аблай в 1766 году признал себя вассалом богдыхана и получил княжеский титул. Нурали послал посольство в Пекин. Кокандский владелец Эрдене-бий19 (у китайцев Одона) в 1758 году, а впоследствии преемник его Нарбута-бий (у китайцев Налопота) также признали покровительство Сына неба.

Несмотря на эту видимую покорность, азиатцы были сильно встревожены, особенно когда в 1762 году явились к хану Средней орды Абульмамету и султану Аблаю китайские послы со 130 человеками и объявили, что по воле Цянь-Луна20 они намерены с наступлением весны послать войска в Туркестан и Самарканд и для препровождения войска просили людей, лошадей, быков и баранов. Эрдене-батыр, овладевший в то время Ташкентом, владетель Ходжента и Урятюпа Фазыл-би и киргизские султаны послали письмо к авганскому владетелю Ахмет-шаху, сильнейшему из азиатских владетелей в это время, и просили его спасти мусульманский мир от нашествия неверных.

Сын Бурханеддина и кашгарские эмигранты странствовали по всем мусульманским владениям, также прося помощи против китайцев. Страх от китайцев был так силен, что среднеазиатские владельцы забыли на время междоусобные раздоры и составили союз, во главе которого явился Ахмет, владетель Кандагара, основатель династии Дураниев, сильнейший владетель Средней Азии. Весной 1763 года пришли авганские войска и стали между Кокандом и Ташкентом. Депутации от Ахмета были посланы во все мусульманские страны, приглашая всех правоверных на газат – «войну за веру». Торговые сношения среднеазиатцев с Китаем были прерваны, к чему убеждали и киргизов.

Посольство, отправленное от Ахмета с требованием отдать обратно Восточный Туркестан ходже, было дурно принято в Пекине. Туркестанцы ожидали своего избавления и клятвенно обещались бороться за независимость; а жители Уш-Турфана, надеясь на помощь мусульман, произвели в 1765 году восстание, вследствие которого город этот был совершенно истреблен. Авганский шах был занят войной с сейками, а другие среднеазиатские владельцы были так слабы, что явно не смели враждовать с Китаем и, таким образом, эта лига кончилась ничем, но имела, впрочем, то значение, что виды Китая распространить свои пределы до Ташкента, Сайрама, Сузака и Туркестана, принадлежавших джунгарам, были остановлены; только Бадахшан, преданный проклятию за убийство ходжей, пострадал чувствительно. Пятнадцатитысячный авганский корпус опустошил эту страну, а владелец его Султан-шах был казнен. Поступок этого владетеля относительно ходжи был источником всех несчастий, которые до сих пор тяготеют над этой страной.

На западе распространение владычества Китая ограничилось естественными рубежами Восточного Туркестана и союзом, готовым к сопротивлению. На северо-западе граница Китая примыкала к кочевьям киргизов и бурутов и представляла мало естественных препятствий. Менее фанатичные жители северно-западных границ сами искали покровительства богдыхана. В 1763 году по просьбе киргизского посольства богдыхан дал грамоту, дозволявшую кочевать киргизам на местах, оставшихся пустыми после джунгаров, т. е. в степях между Балхашом и Джунгарским Алатау21.

Китайцы требовали за это, чтобы киргизы со ста лошадей и рогатого скота давали одну голову, а с тысячи овец – одну. Для сбора этой дани ежегодно посылали отряды: два из Или и по одному из Тарбагатая и Кашгара. Один из илийских отрядов шел через Каратал на Аягуз, где соединился с тарбагатайским, другой – через Сенташ обходил по северному берегу озера Иссык- Куль, огибал западную его оконечность и потом по Заукинскому проходу шел вверх по течению Нарына до впадения в него реки Шаркратма* (впадает с левой стороны); здесь построен был мост. Кашгарский отряд через Теректы поднимался на Аксуйское плато, потом через горы Биш-Билчир на р. Атбаш и там по проходу, образуемому течением Чаркрама, выходил на Нарын. Отряды эти менялись таблицами и возвращались по тому же пути обратно. Обыкновенно отряд сопровождали китайские купцы, которые на пути меняли свои товары на скот. Отряды эти назывались разъездными, а путь их следования – разъездной границей.

Кроме того, китайцы открыли в Кульдже и Чугучаке торг с киргизами. Богдыхан утверждал грамотами их ханов22 и посылал чиновников при отрядах для сжигания траурной кущи по умершим султанам23. Вследствие этого илийский цзян-цзюнь имел титул главнокомандующего поколениями заграничных ханов, и в китайском уложении24 о внешних сношениях появился параграф, определяющий порядок посылки ко двору киргиз и бурутов и право наказывать смертью этих кочевников за нарушение спокойствия.

Восточный Туркестан после ужасных последствий Ушского восстания25 должен был покориться своей участи и нести налоги, определенные Китаем. Таков был ход вещей до 1825 года, когда авторитет китайского могущества одновременно поколебался как в Малой Бухарин, так и между бурутами и киргизами. Основание внешних округов в Средней орде и появление русских отрядов на Семиреках* и в кочевьях бугу уничтожили влияние Китая между киргизами и бурутами, а восстание в Малой Бухарии, произведенное потомком Сарымсака, Джангир-ходжей26, показало среднеазиатцам, что китайцы не так страшны, как казались прежде.

Обращаюсь к обзору действий этого ходжи, потому что они имели большое влияние на последующие события.

Из предыдущего очерка видно, что города Восточного Туркестана, лежащие на восток от Кучи, не принимали участия в исторической ее жизни, особенно при ходжах.

Восточные города вследствие близкого соседства Китайской империи подверглись более ее влиянию. При династии Хань здесь были военные поселения китайцев, потом в Турфане и Комуле образовалось тюркское владение Ойхор под владычеством Китая. При династии Юань Комул и Турфан принадлежали к уделу Хублая, а другие города Малой Бухарии достались в наследство детям Джагатая. Впоследствии, когда Малая Бухарин управлялась независимо, восточная часть еще признавала вассальство Минского дома, только в последние годы этой династии она была предоставлена собственным силам и поневоле подчинилась владычеству джунгаров.

В самом начале управления манджурской династии комульский бек вступил в подданство Китая, и император Каньси был сам в этом городе, а Турфан с беком своим Эмин-ходжей, наказанные джунгарами, отдались под покровительство императора Юн-Чжена27 и были переселены в города, лежащие около китайской стены Аньси-Чжеу и Ша-Чжеу, и только в 1755 году возвращены в свои земли. Влияние ходжей здесь не распространялось.

По этим причинам китайцы всегда отдавали преимущество и исключительные права туркестанцам восточных городов. Князья двух городов получили наследственные титулы цзюн-ван* (князей), и император Цянь-Лун, желая привязать к себе туркестанцев, женился на одной из комульских княжен28. Если эта политика Китая имела успех в восточной части Восточного Туркестана, зато западные города, пользовавшиеся большой свободой, не могли привыкнуть к новому порядку вещей.

Обуреваемые духом независимости, привыкшие в постоянных раздорах и войнах к беспокойствам и, наконец, под влиянием фанатических соседей западные города Восточного Туркестана питали ненависть к китайцам. Ушское* восстание показало Китаю всю ненадежность этих городов, в которых только страх и крутые полицейские меры могли удержать спокойствие народа. Не доверяя туземцам Шести городов, китайцы стали назначать в высшие туземные власти комульцев и турфанцев, несомненно, им преданных, и держать сильные гарнизоны. Страх, возбужденный избиением уштурфанцев, и вера в непобедимость китайцев удерживали народонаселение Шести городов от явного возмущения, хотя жестокости и лихоимства правителей до крайности раздражали народ.

При таком положении дел ходжи в своем изгнании сделались для народа предметом особенного почитания. Они поддерживали связи свои с отечеством благодаря тому, что китайцы, хотя внесли вместе со своим владычеством известную систему замкнутости, но по недостатку скотоводства в пределах Малой Бухарин и, наконец, из желания сбывать свои произведения, были поставлены в необходимость открыть шесть городов Малой Бухарии, лежащей близ границ, для торговли с бурутами и жителями соседних азиатских стран. Привилегия, данная иностранцам, доказывает, между прочим, что китайцы хорошо понимали всю выгоду и необходимость этих торговых связей. Тариф китайский был таков: со скота, пригоняемого иностранцами, брали натурой 1⁄30, между тем как туркестанцы и кочевые подданные Китая платили 1⁄20.

Право свободы иностранной торговли не распространялось, на Комул, Турфан, Харашар и Кучу. Это обстоятельство поддерживало в Шести городах связь с изгнанными ходжами. Пожертвования (нияз), приношения посылались им постоянно: сильное неудовольствие было с большим усилием скрываемо туркестанцами, и они, по-видимому, терпеливо несли свою участь.

Спокойствие не нарушалось до 1816 года, но в этом году Зияведдин29, ахун черногорской партии, живший в селении Ташмалык, в 180 верстах от Кашгара, и происходивший от наиба черногорских ходжей, поднял знамя восстания и, удалившись в горы, при помощи киргиз делал нападения на китайцев. Хотя он и был пойман и казнен, но восстание продолжалось под предводительством сына его Ашряб-бека, который вскоре был пойман и подвергся той же участи. Малолетний сын Зияведдина Субхеддин отвезен был в Пекин и по совершеннолетии казнен. Восстание это не имело важных последствий, потому что глава его был не ходжа, но замечательно, как последняя попытка черногорцев, составлявших до сих пор патриотическую партию, но вследствие обстоятельств, о которых скажем ниже, [они] сделались противной стороной, т. е. более преданными китайцам не из любви к ним, а потому что на сцену выступили белогорские ходжи как законные претенденты на кашгарский престол. Черногорцы, хотя ненавидят китайцев, но еще более ненавидят белогорцев.

Сарымсак-ходжа после долгих странствований по разным среднеазиатским владениям в конце своей жизни поселился в Коканде, чтобы быть ближе к Кашгару и оттуда получать свои доходы. Белогорцы стали эмигрировать в Коканд, и Средняя Азия наполнилась кашгарцами, которые везде и всюду рассказывали с преувеличениями о несчастьях своего отечества, о несправедливости, жестокостях и притеснениях китайцев, рассказывали, что неверные отнимают у них жен и дочерей и препятствуют свободному отправлению веры. Несчастья и кровавый конец двух кашгарских ходжей всегда возбуждали в азиатцах много сочувствия.

В начале 1820 годов снова в Азии поднялся этот вопрос. Кашгарцам оказывали всюду большое уважение. Эмигранты этой нации разъезжали из одного города в другой, собирая приношения для предполагаемого газата. Рассказы их о судьбе своей родины производили желанное действие: исторгали слезы, увеличивали приношения и представляли их самих мучениками в глазах мусульманского народа. В Бухаре публичное чтение книги Абумуслим30, в которой говорится о том, как этот государь воевал с неверными, было запрещено, потому что молодежь под влиянием впечатления этого чтения отправлялась в Персию, чтобы достигнуть богоугодного звания гази или чтобы принять блаженную смерть шаидов, которые, по корану, идут прямо в рай. Бухара была в мире с Персией, а это увлечение грозило разрывом.

Кашгарские эмигранты своими рассказами производили впечатление в этом нее роде. Известный Султан-хан, умевший соединить враждебные колена туркестанцев в одно целое и производивший набеги на Персию, был, по свидетельству Муравьева31, кашгарец.

Завоевание Бадахшана кундузским эмиром, который переселил жителей этой прекрасной страны в свои болота, было сделано, как говорят азиатцы, вследствие памяти о ходжах, тем более, что Муратбек был в родстве с Сарымсаком. Сарымсак-ходжа имел трех сыновей: Мэт-Юсуф-ходжа, Бахаведдин-ходжа и Джангир-ходжа; старший жил в Бухаре.

Дороги, сходящиеся в г. Аксу. Набросок Ш. Уалиханова. Перо. 1856 г.

После переселения ходжей в Коканд, китайцы, вступили в сношение с кокандским ханом. Китайское посольство при помощи даров убедило кокандского хана подвергнуть строгому надзору ходжей и обязалось ежегодно давать за то кокандцам по двести ямб. Переводчик Назаров32, бывший в Коканде в 1813 году, видел у кокандского хана Омара33 китайское посольство.

Джангир-ходжа34 родился в 1783 году, он был человек предприимчивый и умный и, познакомившись с состоянием Китая, зная преданность к ходжам туземцев, решился поднять восстание. Пользуясь смертью хана Омара в 1822 году, Джангир бежал из Коканда в кочевья дикокаменных киргиз и там начал готовиться к походу на Кашгар. Таким образом, Джангир положил основание постоянным восстаниям, которые не прекращаются до сих пор. Они известны у китайцев под названием «ходжамских» бунтов, а у азиатцев – под почетным названием «газата».

В первый раз Джангир, [возвращаясь] с соколиной охоты в окрестностях Коканда, решился вдруг без приготовлений отправиться к дикокаменным киргизам и успел их уговорить идти на Кашгар. Родоначальник киргизского колена чонбагыш Суранчи35 подступил к городу, ограбил окрестные селения, но скоро был прогнан. Эта первая попытка ходжи известна у китайцев под названием «бунта бурута Суранчи». После этой неудачи Джангир странствовал в горных владениях Болора и в киргизских улусах, пока не попал к киргизам рода саяк. Значительные вожди этого племени Атантай и Тайлак сделались ревностными его сподвижниками.

Верховье р. Нарын, сборное место киргизских стойбищ, сделалось местом постоянного пребывания ходжи. Джангир умел приобрести между киргизами славу святого и боговдохновенного. Тяньшанские киргизы всегда принимали ревностное участие в делах Кашгара и потому заимствовали от кашгарцев дух партии и уважение к ходжам. Народные легенды их с большим уважением говорят о ходжах, особенно о последних белогорских братьях, и, вообще говоря, киргизы по преимуществу белогорцы. Джангир со своими кочевыми партизанами из поколения саяк, бассыз и каба делал несколько набегов на Кашгар, которые, впрочем, всегда были безуспешны, но один случай поощрил его к дальнейшим действиям и увеличил число его сектантов.

Китайцы, чтобы окончить разом тревожившие их набеги, отправили пятьсот человек солонов и сибо под начальством амбаня, чтобы врасплох напасть на аул Атантая36 и захватить Джангира. Замысел был веден с большим искусством. Киргизские вожаки провели отряд вверх по реке Тонн через Чадыркуль на берега Нарына, несколько ниже укрепления Куртки, где стоял аул Атантая; китайцы шли только по ночам и никто не знал о их движении, но, к счастью Джангира, он в это время не был у Атантая, а потому китайцы, ограбив аул, возвратились назад.

Киргизы и Джангир, бывшие на каком-то торжестве, получив сведение о случившемся в аулах Атантая, настигли китайцев в узком проходе. Бий Чибылды из рода бассыз атаковал их так стремительно, что только один китаец мог спастись, а остальные были изрублены вместе со своим генералом. Это дело было принято за чудо, и Джангир начал действовать решительнее. Он поспешил уведомить о своей победе кокандского хана, уратюпинского владетеля и кундусского эмира; агенты его были разосланы в разные кочевные племена узбеков, кайсаков и бурутов. Весь 25 год прошел в приготовлениях. Кашгарские эмигранты, кокандские сипаи, узбеки колен юз, кипчак, тюрк и другие мусульманские воины, наконец, горные таджики в своих черных костюмах спешили под знамя Аппаков; многие кокандские чиновники оставили свои места, чтобы идти в газат.

Весной (в мае) 1826 года Джангир со своими войсками, которыми командовал бывший комендант кокандского города Анджана – Иса-датха, расположился лагерем в селении Бишкирим и, увеличив свои силы жителями других селений Кашгарского округа, на равнине Давлетбах, на правом берегу р. Тюмени, разбил наголову китайцев, вышедших навстречу под личным наблюдением илийского цзян-цзюня. При этом оружие досталось в руки победителей. Горные таджики дрались с особенным мужеством; черное и узкое платье их было причиной слухов, распространившихся в то время о участии англичан, которых никогда не было. Китайцы заперлись в свою цитадель, а ходжа при радостных криках народа вступил в Кашгар. Джангир, занявший Кашгар, принял титул сеида Джангир-султана и учредил придворные и военные чины по образцу кокандскому.

В достоинство минбаши возвел кокандского датху Иса; все кашгарские беки были оставлены при своих местах, только китайский колпак с шариком и павлиньим пером переменили на чалму и стали ездить на кокандском седле и кокандских лошадях. Правитель Кашгара Мет-Сеид-ван, комульский уроженец, за оскорбительные отзывы о ходже и за притеснения народа по суду ахунов был приговорен к смертной казни. Города: Яркенд, Янысар и Хотан восстали против китайцев, перерезали гарнизоны и разрушили до основания китайские крепости, а ополчения их спешили в Кашгар на службу ходже.

В июне месяце пришел кокандский хан с 15 т[ысячами] войска; он жаждал славы и не мог быть равнодушным свидетелем этих происшествий. Неизвестно почему Джангир встретил его весьма неблагосклонно, так что хан, предоставленный собственным средствам, сделал несколько штурмов на китайскую крепость и потерял до одной тысячи человек своих солдат. Через 12 дней вернулся он обратно и начал бить монету с титулом гази.

Между тем Джангир вел осаду китайской крепости. Лишенные воды и провизии, китайцы на семидесятый день осады должны были прекратить оборону. Мандарины лишили себя жизни, а остальные китайцы ночью успели выйти из крепости и только за Тишикташским караулом в горах были кашгарцами настигнуты и избиты, за исключением четырехсот человек тунгеней и китайцев, принявших ислам.

Гарнизон в Кашгаре состоял, по одним сведениям, из десяти, а по другим, – из восьми тысяч под начальством илийского цзян-цзюня У-я, имевшего звание гуна. После того ходжа отправил своих послов в Коканд с 400 человек китайцев, в Бухару, Кундуз, Балх, Хиву и в кочевые племена; эмиссары ходжи доходили до киргиз Большой орды.

В ожидании помощи от среднеазиатских мусульман Джангир не воспользовался своим успехом и, медля, дал время китайцам собрать войска. Если б Джангир после взятия Кашгарской крепости двинулся прямо на Аксу, то, конечно, весь Восточный Туркестан был бы в его руках, и даже Кульджа подверглась бы опасности.

Джангир умеренной политикой умел привязать к себе самых усердных приверженцев китайского правительства, и многие беки разделяли впоследствии все его бедствия; народ питал к нему неограниченную любовь. Наконец, Джангир старался привязать к себе и черногорцев, давая им должности. Если верить рассказам, то калмыки пришли в такое брожение, что китайцы отказались употребить их против ходжи, ибо они дезертировали в больших массах. Мусульманское население в городах, остававшихся у китайцев, даже в самой Кульдже, начало думать об избавлении. Многие заговоры были открыты китайцами, и виновники их сосланы в южные губернии, между тем происки кокандского хана произвели в войсках ходжи раздоры, так что он должен был лишить Ису звания минбаши и назначить на его место кашгарца; но перемена эта не изменила положения дел, и медленность Джангира лишила его плодов первых удач; китайцы имели время оправиться и в Кульдже стали сосредоточиваться их войска.

Джангир имел до двухсот тысяч человек войска, вооруженного чем попало, имел несколько пушек, взятых у китайцев, ружья обыкновенные и китайские крепостные, которых прислуга состоит из трех человек; кроме того, у него были замбураки37 (верблюжья артиллерия). Киргизы содержали разъезды, из них были составлены партизанские отряды для грабежа китайских транспортов с провиантом и фуражом; глава их Атантай имел большой вес в совете ходжи, который отдал ему дочь бывшего хакимбека.

В сентябре месяце пришли в Аксу семьдесят тысяч китайцев, ими начальствовал Джунь-тань, высший китайский сановник. До февраля китайцы стояли в Аксу, только после нового года выступили в Кашгар. Сильное ополчение городов Кашгара, Яркенда и Хотана, среднеазиатские волонтеры и дикокаменные киргизы, вспомогательные отряды из Кундуза, Уратюпы и таджиков выступили против китайцев.

Китайцы шли в стройном порядке и встретили неприятеля пушечной пальбой. Солдаты из провинции Сычуэнь38, одетые в чалмы и кокандские халаты, смешались с ополченцами Джангира и произвели в них беспорядок. Кокандцы первые пришли в замешательство и обратились в бегство, а за ними и все ополчение, так что ходжа едва успел спастись в горы, потеряв владычество, продолжавшееся девять месяцев.

Китайцы, ободренные успехом, отправили для преследования Джангира большой отряд, который приближался к городу Ош. Это движение напоминало кокандцам опять кончину мира. Хан собирал войска, и все были под влиянием фанатического страха. Между тем Джангир, собравши полчища дикокаменных киргиз, снова сразился с китайцами и изрубил их. Это был последний его подвиг.

Исак-ван, родом из Куне-Турфана, человек хитрый и вполне преданный китайцам, назначен был правителем Кашгара и сменил Касымбека, исправлявшего четыре месяца эту должность, а в Яркенде – Паянды-бека. Исак-ван деньгами склонил на свою сторону некоторых дикокаменных киргиз и через своих агентов уверил Джангира в своей преданности и готовности сдать ему Кашгар, и, наконец, при помощи чонбагышского бия из рода машак успел изменнически захватить Джангира и предать его в руки китайцев. Отправленный в Пекин, он через несколько лет был, как мятежник, изрезан на части.

Восстание Джангира, окончившееся в 1828 году, хотя продолжалось всего девять месяцев, имеет чрезвычайное значение по своим последствиям. Свои набеги Джангир облек в законную форму домогательств претендента, ищущего наследственные права, а имя «газата» – священной войны возбуждало сочувствие фанатических мусульман Средней Азии.

После джангирского восстания обнаружилась вся слабость китайцев, которые до тех пор для азиатцев казались непобедимыми. Кашгарские патриоты ожили духом и получили новую и сильную надежду к возвращению самостоятельности своего отечества, а народ Восточного Туркестана, переносивший с таким терпением все несправедливости китайских чиновников и своих беков, смотрел на ходжей как на верных защитников, готовых всегда с оружием в руках отстаивать его права.

Кокандцы приобрели то политическое влияние, которым они пользуются ныне.

Полномочный Наянь-Чэн39, которому поручено было устроить Западный край, принял крутые меры к прекращению подобных событий на будущее время; вся тяжесть мер пала на бедных туземцев, которые подверглись казни; дома их были разорены, а имущество конфисковано. Зная коварные поступки кокандского хана, и чтобы наказать его за участие в восстании, полномочный решил арестовать всех кокандских купцов как мятежников и прервать все сношения с этим владением. Китайцы имеют убеждение, что все народы зависят в торговом отношении от них, а потому полномочный считал лишение торговых связей для кокандцев высшим наказанием.

С этой целью устроены были в селении Тугузак, в 20 верстах от Кашгара, и в селении Лянгар, в 40 верстах от Яркенда, таможенные заставы и при них торговые дворы. С приближением каждого каравана к пикету встречали его китайские солдаты при доверенном офицере, который еще вне караула записывал количество прибывших людей, число тюков и товаров, препровождая их на торговый двор; потом приезжал другой чиновник, под надзором которого производилась расторжка. Во все время торга приезжающие купцы находились безвыходно под строгим караулом, и по окончании промена караван сопровождался обратно за черту китайских владений под конвоем того же офицера, который встречал караван при въезде.

Чтобы сделать эти стеснения еще более чувствительными, китайцы вошли в сношение с бухарцами и кундузцами и приглашали их привозить свои товары; но эти купцы должны были также подвергаться всей стеснительной системе, изобретенной для анджанцев. Дикокаменные киргизы, хотя заслуживали наказания наравне с кокандцами, но так как по недостатку скотоводства в области Шести городов китайцы находятся постоянно в зависимости от них, то должны были допустить их и даже приглашать к пригону скота. Купец Пиленков40 рассказывает, что во время войны с Джангиром в Аксу сделалась такая дороговизна, что китайцы двух баранов покупали на ямбу (113 руб.), а в Кашгаре – 30 рублей серебром.

Меры китайского правительства достигнули цели; вся Средняя Азия и Авганистан пользовались чаем, привозимым через Коканд из Кашгара, и употребление чая вошло в повсеместное употребление.

В 1829 году стеснения в торговле чаем до того сделались обременительными, что кокандцы решились с оружием в руках открыть себе торговлю.

Мадали-хаи, человек молодой, склонный к роскоши и разврату, умел однако ж выбрать таких способных помощников, какими были минбаши Хаккулы, узбек из племени юз, и кушбеги Ляшкер, персидский раб, возведенный Мадали-ханом до высших должностей и назначенный потом ташкентским наместником с титулом беглербека. При помощи этих визирей Мадали завоевал горные владения: Каратегин, Дарваз, Куляб и распространил свое влияние на все бурутские племена, на Большую орду и частью даже на Среднюю.

Первая половина царствования этого хана была блестящим временем военной славы кокандцев, и потому понятно, что Мадали начал деятельно готовиться к войне с китайцами. Чтобы не встретить сопротивления туземцев, которые вообще были тогда неблагорасположены к кокандцам, и чтобы пользоваться их содействием, Мадали-хан вызвал тайно от бухарского эмира ходжу Мад-Юсуфа, старшего брата Джангира, который постоянно жил в Бухаре. После этого хан сделал воззвание ко всем жителям ханства, объявив, что он как мусульманский владетель и сосед не может быть равнодушным зрителем тягостного ига неверных, которые взимают неправильные налоги, насильствуют жен и дочерей мусульман и проч. Для вящего возбуждения сочувствия он присовокупил к этому небывалый факт, что китайцы оскорбляют мусульманские святыни и препятствуют свободе к отправлению веры и потому, внимая воплям правоверных кашгарцев, он хочет освободить их от рабства и возвести Мад-Юсуф-ходжу на престол предков.

В сентябре 1830 года Мад-Юсуф-ходжа с войсками кокандскими – двадцать тысяч, ташкентскими – пятнадцать тысяч и горных таджиков – две тысячи из Каратегина, всего с кашгарскими эмигрантами до сорока тысяч человек, при десяти замбураках на верблюдах под начальством самого минбаши Хаккулы, тестя ханского Мад-Шарифа, и ташкентского кушбеги Ляшкера выступил в поход. Китайцы, знавшие о военных приготовлениях кокандцев, вышли к ним в числе трех тысяч человек навстречу, чтобы не допустить к границе, но были. наголову разбиты при урочище Мин-юл.

После того Хаккулы, еще раз разбивший китайцев, взял Кашгар и ввел Мад-Юсуфа-ходжу в управление. Кушбеги Ляшкер овладел Янысаром, Яркендом и Хотаном, прошел до Аксу, предавая мечу всех, которые оказывали сопротивление, и распростер свои разъезды до Музартского прохода. Китайские войска находились в Карашаре и медлили с выступлением.

В Кульдже стали собирать от калмыков верблюдов, и торгоуты должны были дать до двух тысяч человек, которые шли неохотно.

Между тем враждебные действия бухарского эмира заставили кокандского хана отозвать Хаккулы, занятого осадой кашгарской цитадели, и в ноябре месяце кокандские войска возвратились обратно. Мад-Юсуф-ходжа, видя невозможность удержаться одному и будучи человеком миролюбивого характера, возвратился также в Коканд. Владычество его продолжалось ровно девяносто дней. Во время этой войны было переселено в кокандские владения до семидесяти тысяч кашгарцев, которые были поселены на Сыр-Дарье, ниже Ходжента, в урочище Далвас и в Ташкенте, где они основали селение Янишар.

Все эти кашгарцы получили десятилетнюю льготу. Кроме того, кокандцы в эту войну захватили до пятисот человек китайцев, взяли множество оружия и награбили немалое количество чая и серебра.

Положение Западного Китая в этом году было затруднительное. В губернии Шан-си обнаружилось восстание, и инсургенты действовали с успехом; Баркуль был взят магометанскими мятежниками, и жители его побиты, поэтому только в январе стали в Или сосредоточиваться войска, в то время уже, когда кокандцы оставили Кашгар.

Весной 1831 года кокандцы начали войну с дикокаменными киргизами. Хаккулы с семью тысячами сипаев разбил в верховьях Нарына улусы саяков, взял в плен предводителей их: Атантая и Тайлака и возвратился с множеством скота, имущества и пленников обоего пола, а ташкентский кушбеги преследовал бугинцев и вторгнулся в пределы Илийского округа до военных поселений сибо. Эти обстоятельства заставили китайцев переменить свою политику.

В 1831 году, весной, приехали четыре человека китайских послов с предложениями о мире. Кокандский хан, задержав троих из них в Коканде, четвертого отправил со своими послами в Пекин. Кокандским полномочным назначен был купец Алим-патша, который выговорил для своего владетеля следующие права: первое, пошлина с товаров, привозимых иностранцами в Шесть городов Восточного Туркестана: Уш-Турфан, Кашгар, Янысар, Аксу, Яркенд и Хотан, предоставляется кокандцам; второе, для сбора этой пошлины кокандцы будут иметь в каждом из вышеупомянутых городов торгового пристава – «аксакала» под главным надзором кашгарского пристава, который должен быть вместе с тем и политическим представителем своего владетеля; третье, все иностранцы, приезжающие в Шесть городов, должны зависеть от кокандских приставов в административном и полицейском отношениях.

С своей стороны кокандцы обязаны наблюдать за ходжами и не дозволять им выезжать за границы своего владения, а в случае бегства подвергать заточению. В 1832 году этот самый Алим был назначен кашгарским аксакалом, получив этот город, как и все должности в Коканде, на аренду.

Таким образом, начались снова торговые и политические сношения Коканда с Западным Китаем, и вместе с тем и влияние кокандцев, которые, пользуясь миролюбивой политикой китайцев, постепенно присваивали себе разные привилегии и как люди, не знающие никаких правил народных отношений, дозволяют себе постоянно дерзости и наглости, которые китайцы переносят с большим терпением.

Восстания Восточного Туркестана в 1825 и 1830 годах и последствия их нанесли китайцам такой удар, от которого до сих пор они не могут оправиться; разъездная граница не посещалась китайцами с 1825 года, и для следования войск избран другой путь через Музартский ледник. Неудачная экспедиция за границу к Нарыну против Джангира, на Мин-юл, привела китайцев в то апатичное состояние относительно своих границ, которым отличаются они теперь. Кокандцы, подчинив дикокаменных киргиз, опоясали границы Восточного Туркестана до самого Хотана; в 1832 году на Нарыне основано было кокандцами укрепление Куртка, а потом на Памире – Ташкурган.

В городах Восточного Туркестана кокандцы не менее сильны, потому что почти ¼ часть населения подчиняется им. Интересы Коканда требовали теперь принять меры к прекращению набегов ходжей, и потому учрежден был за ними надзор. До 1846 года Восточный Туркестан пользовался совершенным спокойствием под управлением хакимбека Зурдуна, человека справедливого, защищавшего интересы народа перед китайским правительством.

Зурдун-бек в 1830 году эмигрировал в Коканд, оттуда пробрался на Сибирскую границу в Петропавловск, был в Казани и, возвратившись через Семипалатинск в Кульджу, представился цзян-цзюню. Зурдун объявил, что он убежал из кокандского плена и на этом основании он получил должность кашгарского ишкаги, а потом хакимбека. Зурдун-бек покровительствовал торговле, любил наших татар и поощрял их завести прямые сношения с Кашгаром; ему обязан Кашгар устройством стен и основанием новых кварталов.

В 1845 году начались смуты в Коканде с возведением на ханство четырнадцатилетнего Худояра под опекой сильного временщика Мусульманкула. Беспорядки в Коканде отражались и в Кашгаре: аксакалы беспрестанно сменялись, и даже один из них, Абдул-Афур, вызванный в Коканд, был повешен.

Дикокаменные киргизы толпой врывались на границы китайских пикетов, а кокандский аксакал брал дары, обещая остановить киргиз. Этими беспорядками воспользовались ходжи и с небольшими силами, составленными большей частью из кашгарских эмигрантов и дикокаменных киргиз, подступили осенью 1847 года к Кашгару.

Правитель города Касим-бек решился не сдавать город до тех пор, пока ходжи не возьмут китайскую крепость. Китайцы, сделавшие вылазку, были разбиты, обратились в бегство и, преследуемые ходжами, были потоплены в р. Кызыл. Ходжи известили город о своей победе звуком труб, но беки продолжали защищаться и выгоняли народ на городские стены. Между тем кокандский аксакал Намэд-хан из ташкентских купцов, поставленный в эту должность кипчаками, подземным ходом вошел в сношение с ходжами о передаче им города; на второй неделе рано утром кокандцы отворили ворота и ходжи вступили в город. Хакимбек Касим и другие беки успели спастись бегством в китайскую цитадель.

Восстание это известно под названием «бунта семи ходжей», потому что в нем участвовали семь человек из фамилии Аппаков; старший из них Ишанхан-тюре, известный более под именем Каттахана, был провозглашен владетелем, а другие ходжи назначены правителями в окрестные селения. Валихан-тюре, произведший в 1857 году последнее восстание, был правителем города Янысара и успел ознаменовать свое управление беспримерной жестокостью.

Владычество семи ходжиев началось грабежом домов беков и составлением обширного гарема. Получивши воспитание в Коканде, они чуждались обычаев своих соотечественников и окружили себя анджанцами; кокандский аксакал Намэд-хан был возведен в звание минбаши. Вообще Каттахан не умел ни привязать к себе народ, ни даже внушить страх. Единственный способный человек в это восстание был Тевеккель-ходжа, тоже потомок Магомета, но из другой линии, поселившийся между болорскими таджиками. Этот ходжа, человек деятельный и необыкновенно храбрый, командовал в звании батырбашы войсками, осаждавшими Кашгар, а потом отправлен был в Аксу.

Между тем в Кульдже стали готовиться к войне. Тотчас после получения известия о бунте из Кульджи выступил отряд, который вскоре был возвращен обратно, чтобы не ослабить город, и для отправления в Кашгар ожидали войск из Урумчи и Лянчжоу. По прибытии их, в ноябре месяце, выступили из Кульджи войска, состоявшие из нескольких сот маньчжуров, солдат зеленого знамени сибо и солонов41, подкрепленные одной тысячью человек торгоутов и тремя тысячами шампанов, преступников, сосланных из южных губерний, которые перед выступлением ограбили в Кульдже лавки и частные дома. Войско это под начальством цзян-цзюня У-я расположилось на зимние квартиры в Маралбаши.

Перед приходом китайцев ходжа Каттахан отправился для взятия Яркенда. Китайские преступники, несмотря на запрещение, напали на передовой отряд ходжи и разбили его наголову. Каттахан поспешил в Кашгар, но жители этого города, недовольные предпочтением, которое он оказывал анджанцам, и обремененные большими налогами, заперли городские ворота. Сделавши несколько стычек с китайцами, ходжа бежал в Коканд, а китайцы без усилия заняли Кашгар. Говорят, что китайских войск было до шестидесяти четырех тысяч и что в Кульджу шли еще подкрепления.

Цифра эта, кажется, несколько преувеличена; надо полагать, что другое известие, по которому считается посланных войск из Урумчи четыре тысячи, из Кульджи шесть тысяч, из Лянчжоу двадцать тысяч, более верно. На этот раз из Кашгара эмигрировало более двадцати тысяч человек обоего пола, которые большей частью от сильных морозов погибли в горах Теректы, где скелеты их до сих пор покрывают этот проход. Бегство происходило в самое холодное время года, в январе; снежные обвалы немало вредили бегущим; один чайный караван был засыпан большим обвалом, и товары до весны оставались под снегом.

В этом же году, по предложению китайцев, снова были возобновлены с кокандцами торговые и политические сношения на прежних основаниях. Кокандцы, поняв слабость Китая и всю свою силу над ним, имея в руках ходжей, стали слишком бесцеремонно обходиться с богдыханским правительством; Намэд-хан, предавший Кашгар ходжам и бывший у него минбашой, был снова назначен кокандским ханом в звании аксакала. Все кокандцы, служившие ходжам, жили спокойно в Кашгаре под покровительством аксакала. Кокандцы стали мало обращать внимания на действия ходжей, тем более, что это не разрывало их сношений, а напротив, еще более утверждало их влияние.

В 1855 и 1856 годах Кичикхан-тюря и Валихан-тюря предпринимали несколько нападений, но по малочисленности своих отрядов не могли проникнуть через границы пограничных пикетов.

В 1857 году происходило последнее восстание. Весной 1857 года, месяца рамазан, в самый день праздника разговенья, ходжа Валихан-тюря бежал из Коканда в сопровождении семи человек кашгарских эмигрантов. Ночью приехав в кокандское укрепление Оксалур, лежащее на пути из; Оша в Кашгар, ходжа убил коменданта этой крепости, а гарнизон присоединил к себе. Несколько человек солдат, отправленных кашгарским аксакалом Нурмухамед-датха для сбора зекета с киргиз рода чонбагыш, кочующих поблизости укрепления, он также присоединил к себе; поставил на всех дорогах, идущих в Кашгар, караул, чтобы киргизы не могли дать знать в город и, оставшись тут, послал своих агентов собирать киргизское ополчение.

Несколько кашгарских беков, посланных китайцами по направлению к Ошу для собирания слухов о ходжах, были пойманы и представлены Валихану, который, не вступая ни в какие расспросы, собственноручно отрубил им головы. На другой день, переночевав около переправы через Кызыл, в следующую затем ночь он достиг первого китайского пикета; часовых на стене у ворот не было, почему один из спутников ходжи перелез через стену и отворил ворота. Валихан-тюре с обнаженной саблей и в сопровождении своих приверженцев вошел в казармы и изрубил всех, без исключения, китайцев, которые лежали и курили опиум; той же участи подверглись и кашгарцы, бывшие на пикете.

Покончивши с пикетом, ходжа в четыре часа утра явился перед юго-западными воротами Кашгара. В городе была совершенная тишина; приверженцы ходжи собрали дрова, привезенные для продажи в город и оставшиеся вне стены, зажгли у ворот большой костер и употребили для взрыва их порох, захваченный на пикете.

Ничто однако же не нарушило тишины города, и никто не знал там о происходившем. Когда обрушились ворота, один из спутников ходжи проскакал по улицам города с криком: «Да здравствует Бузрюк-хан-тюре!» Все вдруг взволновалось; жители города взялись за оружие и, немедля, перебили всех китайцев, разграбив их лавки и дома. Ходжа, приветствуемый в воротах кокандским аксакалом, вступил в город. Дворец хакимбека, успевшего убежать через другие ворота в китайский город, был очищен и Валихана-тюре встретили во дворце со звуком труб и бубен. Все беки, не успевшие спастись бегством, были схвачены усердными жителями, и ходжа доставил себе удовольствие изрубить из них своеручно несколько человек.

На другой день пришли жители селений Артышей, Бишкирим; под начальством влиятельнейшего белогорского шейх-ахуна и двух своих беков: Халыкбека и Таирбека. Хотя все беки, служившие китайцам и не успевшие спастись бегством в китайскую цитадель, пали под ножами палачей вместе с детьми своими, а жены их были отданы солдатам ходжи; но два поименованные бека из селения Артыш явились к Валихану-тюре без опасенияг потому что, служа китайскому правительству, они были постоянно в тайных с ходжами сношениях и высылали им большие деньги на случаи священной войны «газат».

Валихан-тюре тотчас учредил звание минбаши, в которое возвел кокандского аксакала Нурмухамеда; другие придворные должности были также отданы кокандцам и кашгарским эмигрантам.

Восстание распространялось весьма быстро, и ходжа в непродолжительное время составил войско из семидесяти тысяч сипаев (кавалерии) и четырех тысяч сарбазов (пехоты), кроме ополчений, составившихся в городах и селениях из разных искателей приключений: дервишей, курильщиков хашиша и проч. Войско было одето однообразно, вооружено на счет ходжи и разделялось на знамена по пятьсот человек в каждом под начальством пансадов (пятисотенных).

Все жители города ежедневно отправлялись с заступами и лопатами и запруживали реку Кызыл, чтобы направить течение ее на стены китайской крепости; кроме того, все иностранные купцы вооружены были (от ходжей) короткими копьями и обязаны были являться на осадные работы.

Ходжа прибегал ко всевозможным средствам для устройства своего войска; все мастеровые в Кашгаре были заняты работами и изготовлением оружия; лошади отнимались у жителей и у иностранных купцов и отдавались в войско. Валихан беспрестанно увеличивал налоги и новые подати солдатам. Ходжа устроил также артиллерию, составленную всего из восьми пушек, однако же довольно дурно действовавшую. Пушки выливались в самом Кашгаре под надзором какого-то авганца. По словам очевидцев, войска его были гораздо лучше устроены и вооружены, чем даже у бухарского эмира, который в этом отношении считается в Средней Азии образцом.

Китайцы пробовали делать вылазки, чтобы остановить осадные работы, но всякий раз претерпевали поражение, так что в последнее время только стреляли со стен из ружей, а солоны и сибо сыпали градом стрел.

Город Янысар был вскоре взят ходжей: для осады Яркенда он послал своего любимца Тилля-хана, сына одного янысарского эмигранта, который для успеха предприятия ложно назван был ходжей.

Осада Яркенда предпринята была в конце июля месяца, хотя китайцы, вышедшие навстречу Тилля-хану из яркендского маньчена (китайская цитадель), были разбиты и оружие их досталось в руки победителей, но городские жители решились защищаться. Туземные беки, бухарцы, бадахшанцы и балтинцы убеждали народ, склонный к ходже, не принимать участия в восстании и уверяли их, что Тилля-хан не принадлежит к породе ходжей и что он сын янысарского мясника. Замечательна речь, которую говорил народу яркендский хакимбек Измаил-ван, не стесняясь присутствием китайцев. В ней, между прочим, было выражено, что если бы пришел настоящий ходжа, то он сам, Измаил-ван, не смел бы поднять против него оружие.

Несмотря на материальные силы, поддерживавшие владычество ходжи, нужно было однако же много терпения и преданности со стороны кашгарцев, чтобы вынести в продолжение ста десяти дней все жестокости и несправедливости этого тирана. Как человек, подверженный постоянному курению хашиша, Валихан-тюре дошел до какого-то сумасбродства и неистово предавался своим страстям; мания его была жажда крови, он не мог пропустить дня, чтобы собственноручно не изрубить несколько человек. На берегах реки Кызыла он воздвигнул пирамиду из человеческих голов и тщательно заботился о возвышении этого достойного его монумента; головы убитых китайцев и мусульман собирали во всех местах и отправляли к пирамиде. Многие значительные лица сделались жертвой его лютости, в числе их без причины преданы были казни: Намэд-хан, бывший несколько раз кашгарским аксакалом и бежавший из Коканда, чтобы вступить в службу ходжи; артышский Халык-бек, один из самых храбрых и ревностных его сподвижников, находившийся в яркендском осадном корпусе, и, наконец, один европеец-путешественник.

Последний пробирался в Коканд и должен был на пути представиться ходже; он просил одного моего знакомого маргеланского купца Наманбая, который был в родстве с ходжей, достать ему индийской золотой парчи, кашмирских шалей, чтобы поднести в подарок Валихану. Говорят, что этот европеец, выдал себя за английского агента, отправляющегося из Бомбея к кокандскому хану; ходжа потребовал от него бумаг, но он отвечал, что вправе их отдать только тому, кому они адресованы. Этого ответа было достаточно для решения судьбы бедного френга42. В Кашгаре считают его за английского агента, но судя по времени и по тем сведениям, которые получены в Европе, должно с достоверностью заключать, что европеец, казненный в Кашгаре в лето 1857 года, был никто другой, как ученый прусский путешественник Адольф Шлагинтвейт. Имущество его и бумаги достались в руки ходжи, и судьба их неизвестна. Индус, приехавший с ним, живет до сих пор в Яркенде.

О степени зверства этого ходжи можно судить по следующим фактам: один кашгарский мастер, сделавши несколько сабельных клинков, в сопровождении сына пришел к ходже, чтобы поднести ему свои произведения. Представленный ему, он удостоился целования руки. Ходжа, взявши одну из сабель в руки, спросил: «Остра ли?» Мастер отвечал утвердительно. «Попробуем», – сказал ходжа и одним взмахом отрубил голову сына, сказав: «Да, отличная сабля», – и приказал наградить отца почетным халатом.

Рассказывали, что однажды Валихан-тюре пригласил к себе почетнейших лиц Кашгара – несколько анджанских купцов. По кашгарскому обычаю, были призваны музыканты. В самом разгаре пиршества вдруг раздался громовой голос ходжи: «Палач!» Все гости с трепетом ожидали на кого падет его выбор; явился палач, и он указал на одного музыканта, который имел неосторожность зевнуть; при всех отрублена была голова и отправлена к пирамиде. Женщины, мужчины, белогорцы и черногорцы, солдаты и муллы равно подвергались кровожадным наклонностям ходжи; тюрьмы были завалены арестантами, и весь Кашгар представлял собой огромное лобное место, где повсюду валялись трупы.

Обычаи кашгарские отличались от кокандских, [поэтому] не нравились и преследовались ходжой.

Национальный костюм был изгнан: женщины должны были по примеру анджанских закрывать волосы белым платком и ни в каком случае не могли показываться на улице не только с открытыми лицами, но даже запрещено было заплетать косы, и полиция следила за этим очень строго. У нарушительниц этого указа отрезали косы. Мужчины с шестилетнего возраста должны были носить чалму и регулярно посещать мечети, к чему кашгарцы не привыкли. Очень понятно, что после всего этого известие о движении из Или огромного китайского войска было принято с большой радостью.

С нетерпением ожидали скорого освобождения от этого, все парализующего ужаса; притом же кашгарцы были оскорблены тем, что высшие должности в войске и при дворе были заняты анджанцами. Минбашой был прежний кокандский аксакал Нурмухамед, михтаром – Мухамед Рахим, казначеем – Мад-Карим-кази, главой придворных, в звании удайчи, были кипчак Сатыкул и кашгарский эмигрант Муса-пансад, начальником телохранителей, курши, был сначала есаул Тохтар, потом другой, также из кокандцев.

Отдельными частями войск командовали: Абдулла хан-ходжа из шейхов при гробнице Шаймардан, в окрестностях Маргелана, более известный под именем Акчапан-ходжа; осадным корпусом в Яркенде – бывший мягрем (вроде турецких чибукчи)* Валихана Тилля-хан; а экспедиционными отрядами, отправленными в Аксу и Хотан, командовали: первым – чалгурт Тохта-манджу, известный разбойник и искатель приключений, а вторым – какой-то маргеланский мясник. Последний успел овладеть большим селением Гума на пути из Яркенда в Хотан. Начальник Аксуйского отряда Тохта-манджу был когда-то за убийство китайца сослан в южные губернии империи и оттуда под видом манджурского чиновника пробрался в Кашгар и служил простым солдатом у кашгарского аксакала. Из кашгарцев при ходже пользовались некоторым значением: Шейх-ахун из селения Астын-Артыш, самый богатый и единственный значительный белогорец в Кашгаре; на его дочери женился Валихан-тюре.

В войске было много кашгарцев и чалгуртов в звании пансадов (полковников), но никто из них не пользовался доверием ходжи и не имел даже к нему свободного доступа. Такое обидное предпочтение анджанцам, которые были из простых солдат, служивших при кокандском аксакале, возбудило при самом начале неудовольствие кашгарских патриотов.

Типы уйгуров Восточного Туркестана. Рисунок Ш. Уалиханова. Карандаш. 1859 г

Один кашгарский ахун рассказывал мне о том восторге, с которым встретили ходжу. На другой день по взятии Кашгара бишкаримское и артышское ополчения под начальством Шейх-ахуна и двух беков, Таира и Халыка, оглашая воздух радостными криками, вооруженные чем могли, с развевающимися знаменами и с трубными звуками, пришли во дворец, чтобы видеть своего ходжу и облобызать его руку. Вид кокандцев, которые окружали дворец и не допускали их видеть ходжу, возбудил в них шумное неудовольствие. «Если мы призываем ходжу, жертвуем для него нашим достоянием, жизнью, то что же делают анджанцы?» – кричало ополчение. В это время вышел от ходжи Муса-пансад и лаконически сказал: «Если вам не тяжело носить ваших голов, то ради самого аллаха, молчите». После этого представления все кашгарцы разошлись молча и разочарованные.

Из фамилии ходжиев в последнее время прибыли к Валихану Кичихан-тюря и тринадцатилетний сын Каттыхан-тюри.

Средства страны вскоре были истощены, остановка торговли и всякой промышленности сильно чувствовалась. Лошади, ослы были взяты для войска, медные котлы, тарелки и всякая медная посуда отбирались для отливки пушек.

В продолжение ста дней весь народ находился при осадных работах, оставя свои домашние заботы и обыденные занятия. Ко всему этому подозрительность и жестокость ходжи перешли всякие границы. Намэд-хан, командовавший осадными работами, был убит, все чиновники подвергались опале; минбаши несколько раз сидел в тюрьме и за жизнь свою заплатил огромный выкуп, жизнь всех и каждого находилась в опасности. Бывший при ходже удайчи рассказывал, что каждый час и минуту ожидал смерти. Такое напряженное состояние не могло продолжаться долго; народ ждал с нетерпением взятия китайского города, стены которого от наплыва вод реки Кызыла были близки к падению, но в августе месяце вдруг прибыли китайские войска. Все были обрадованы. Минбанш, приговоренный к смерти, тотчас со всеми войсками поспешил отступить и бежал в Коканд.

Анджанские купцы, подверженные в продолжение ста пятнадцати дней тягостным осадным работам и также лишившиеся многих своих членов под ударами топора, последовали за минбашой. Валихан, оставленный один со своими приближенными, между которыми, надобно заметить, не осталось ни одного кокандца, бежал в горное владение Дарваз, которого владетель Измаил-шах обобрал все, что привез ходжа из Кашгара, а его по требованию кокандского хана выдал.

Отряды, оставшиеся в Яркенде, обратились также в бегство, а чалгурт Тохта-манджу, отправленный в Аксу, увел из Марал-баши несколько тысяч долонов43 с семействами и от своего лица представил их кокандскому хану. Хан, несмотря на обязательные отношения свои к китайскому правительству, дозволил ему управлять этими насильственно приведенными долонами и даже зекет отдан был ему же.

Из Кашгара в это время эмигрировали добровольно в Коканд. до пятнадцати тысяч человек. Китайцы, занявши Кашгар, неистовствовали не менее Валихана. Окрестные деревни особенно пострадали от китайцев, которые забирали хлеб, сено, скот и проч.; даже окна, двери и другие деревянные части в мечетях и гробницах ходжиев были к великой скорби мусульман употреблены на дрова. Калмыки запирали в мечетях своих лошадей, били без всякой особенной причины туземцев и насиловали женщин.

Китайцы назначили исправляющим должность хакимбека Кутлубека, бывшего в роде чиновника особых поручений у прежнего хакима Амет-вана (Ахмеда), а бывший хакимбек Амет-ван за нерадение и беспечность предан был суду и при нас отправился в Илю (Кульджу). Кутлубек, человек умный и энергичный, успел принять меры к успокоению города: он выгнал из Кашгара калмыков и остановил в городе их бесчинства. По его представлению, все лица, принимавшие участие в восстании, были схвачены и в пример другим казнены. Шейх-ахун, о котором мы неоднократно говорили, и старший сын его Казы-ахун, после пыток и тюремного заключения были обезглавлены; двое его сыновей успели бежать в Куртку, а оттуда пробрались в Коканд.

Другими жертвами казни были лица незначительные, подвергшиеся казни единственно потому, что были чалгурты, анджанцы или служили во время восстания ходжам и их сановникам. Головы этих казненных в особенных клетках в виде аллей украшают и поныне дорогу в ворота Кашгара.

Дома анджанцев были заняты кульджинскими и яркендскими беками, пришедшими вместе с китайскими войсками. До августа месяца 1858 года продолжались военные экзекуции китайцев, так что в продолжение почти двух лет Кашгар был театром кровавых сцен, пыток и казни. Торговля в это время оставалась без движения. Опасение за жизнь каждого убивало всякую промышленность и занятия, а все, что оставалось от прежней деятельности, было ограблено калмыками.

Хлебные поля были вытравлены, и на всех пашнях, садах и огородах паслись калмыкские табуны. Между тем в Коканде хан, недовольный ходжами, после возвращения Валихана в Коканд заточил его в орду и просил улемов решить, какому подлежит наказанию Валихан за убийство стольких безвинных мусульман. Родственники убитого ходжой Намэд-хана просили удовлетворения; к ним присоединились и другие просители. Вследствие этих жалоб многие кокандцы, служившие ходже, были лишены своих должностей, в числе их и кашгарский аксакал Нурмухамед.

Но дело самого Валихан-тюре, несмотря на настояния Худояра, приняло благоприятный для него оборот, потому что все сеиды явились его защитниками. Члены фамилии Сахиб-заде, пользующиеся во всем Туркестане фанатическим благоговением народа, дали делу такой оборот, что Валихан не только не подвергся никакой ответственности, но что были даже обвинены просители с наложением на них огромного штрафа. Дело против ходжи касалось всего привилегированного сословия потомков Магомета – сеидов, которые по закону изъяты от смертной казни и телесного наказания.

Опираясь на почтение народа, они без боязни вступают в борьбу со среднеазиатскими владениями, не опасаясь лишиться жизни, делают упреки ханам, и те поневоле выслушивают их. Таким образом, сеиды в некоторой степени ограничивают деспотизм ханов.

После всего этого очень понятно, почему Худояр-хан встретил сильное сопротивление со стороны всех членов фамилии Сахиб-заде и ходжей. Право наказания, доказанное в первый раз над Валиханом, могло быть применено и к другим сеидам. Однако ж Худояр подвергнул сильному надзору всех ходжей и в пограничные города дал приказ, чтобы каждого ходжу, который выедет за город более десяти верст, представлять под конвоем в Коканд.

Весной 1858 г. отправлен был в Кашгар кокандский посланец для возобновления прежних сношений и извещения китайского правительства, что хан был сильно огорчен бегством ходжи и бунтом, который ему удалось произвести в Кашгаре, и что в настоящее время мятежник этот находится в оковах и в темнице (китайцы всему этому верят или, по крайней мере, показывают, что верят), и что ханом приняты меры к пресечению подобных случаев. Переговоры эти были возложены на Насырэддина44 саркеря* шахриханского правителя, бывшего и в 1847 году посланцем после восстания семи ходжей. Дело скоро уладилось, и кокандцам было дозволено иметь своего аксакала и открыть торговлю на прежних основаниях. В должность аксакала был назначен этот же Насырэддин с титулом датхи.

В августе месяце кокандский аксакал прибыл в Кашгар с небольшим караваном и в сопровождении до пяти тысяч кашгарцев, половину которых составляли жены беков и другие женщины, насильно увезенные солдатами Валихана и теперь отпущенные за большой выкуп. Около того же времени на место Кутлубека назначен был в Кашгар новый хакимбек, хотанский уроженец Алычбек, человек слабый и преклонных лет, но преданный необузданному разврату.

Алычбек считает за особенное счастье кланяться китайским мандаринам. Его помощником – ишкага-беком назначен был из Яркенда Сыпергу-бек. Хакимбек имеет красный шарик и звание тайдзи, а Сыпергу имеет светло-синий шарик и считается в пятом классе. Кутлубек, исправляющий должность хакимбека, получил место правителя селения Файзабат и перед нашим отъездом назначен был в Уш-Турфан хакимбеком.

Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 3 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. Доп. и переработанное, стр. 124-157.