Shoqan – А. К. Гейнс. Из дневника

Горы Сырымбет

16 июля. Сегодня утром явился к начальнику штаба Кроериусу*, а потом вся комиссия*in c orро re* представлялась генерал-губернатору Дюгамелю. Он был любезен с нами, но сквозь эту любезность проглядывала враждебность и недоверие к нашим силам. Г[ирс]* говорил пустяки высоким слогом. Я не без любопытства смотрел на тушу мяса, называемую Дюгамелем, которая, т. е. туша, пользовалась когда-то репутацией ученой. Г [утковски]й* говорил с достоинством и толком. Из разговора Дюгамеля я увидал, что он знает край не лучше меня, что он апатичен, равнодушен ко всему и враждебен нашему наступательному движению в Средней Азии. Впрочем, эта враждебность есть результат того, что Черняев был прислан из Петербурга с готовым завоевательным планом, и что он поставил себя во враждебное отношение к сибирским властям. Когда мы откланивались, Дюгамель пригласил нас завтра обедать. 17 июля. Сегодня утром вся комиссия делала визиты членам совета Главного управления: Войнову, Пелино, Врангелю, Супруненко и Солодовникову. Обедали у Дюгамеля, у которого был Кроериус и адъютанты. Разговор вертелся около общих предметов. Кроериус (интриговавший против покойного Валиханова, этой честнейшей и чистейшей личности за то только, что государь дал ему аудиенцию и поцеловал) сказал про него несколько невыгодных слов. Я рассказал, что лучшие ориенталисты, в том числе и Ковалевский, считают его замечательным ученым, лучшим другом кайсацкого народа, хранителем русских государственных интересов. Дюгамелю этот отзыв, как я и ждал, видимо, не понравился. Омск сносный город настолько, насколько может быть сносна столица управления и обитель главнейших чиновников Западной Сибири. Ни торгового, ни исторического значения он не имеет. Крепость стара и заброшена как упраздненная. Из-за округленного вала выглядывает черный частокол, окружающий четырехугольное пространство внутри бастиона. Это «Мертвый дом», где содержался Достоевский. Город собственно лежит на левом берегу Оми. Мечеть — едва ли не лучшее здание города. И как видна во всем искусственность: около главной мечети построен большой меновой двор*, стоящий всегда пустой; иные говорят, что это здание построено для приезжих знатных азиатцев, послов и проч. Во всяком случае он стоял пуст со времени своей постройки… Переменив лошадей, мы поехали по направлению к Балтабаю. Едва мы проехали четверть пути, как к нашему экипажу подскакало трое кайсаков* и начали что-то рассказывать со странными жестами. Оказалось, что они сообщили, что султан Чингис Валиханов приехал на Балтабай. Когда их поняли, они поехали рядом с экипажем. Все трое особенно бросались в глаза. У юрты, приготовленной нам на Балтабае, я увидел полковника в каком-то фантастическом костюме. Это был Чингис Валиханович, хотевший явиться к Г[ирсу] как председателю комиссии. Когда подъехал последний экипаж, мы уселись в юрте, устланной ташкентскими коврами и имевшей вообще весьма щегольской вид. Повар, приехавший на Балтабай ранее нас, приготовил уже обед, что было весьма кстати. Валиханов обедал вместе с нами. После того он разостлал около юрты коврик для молитвы и уселся творить намаз, а потом топот его многочисленной свиты показал, что султан уезжает в свою ставку. Мы сели на коней и поехали с визитом к Чингису Валихановичу. Он выехал к нам навстречу не нарочно. Объезжая свой круг, Чингис Валиханович подъехал к Балтабаю и разбил свою юрту в двух верстах оттуда. Теперь мы ехали к нему и, приближаясь к юрте, по совету Г[утковско]го, в знак уважения к султану поехали ровным шагом. У дверей юрты нас встретил султан. Чингис — другой сын Валия, последнего хана Средней орды, сына Аблай-хана, подчинившегося России в 1783 году. Этот род происходит по прямой линии от Чингисхана. Отец Чингиса Валихановича отличался преданностью России, и ханша Айганым по смерти Валия получила от императора Николая* в потомственное владение обширную землю в 100 кв. верст. Тут ей была выстроена мечеть, дом, училище, баня, мельница; но все это было сожжено кенесаринскими шайками, а после того не возобновлялось.

Казахские дети. Фотография конца XIX века

4 августа. Мы упросили Чингиса ехать назад, в Кокчетав, и помочь своим опытом и содействием нашим работам*. 6 августа. Странное дело. Проведя всего несколько дней в степи, я уже не мог спать в комнате спокойно; она казалась мне душною. Недаром у кайсаков, живущих в домах, делаются головокружения от недостатка, как говорят они, воздуха. Сегодня воскресенье. Мы отправились с визитом к Чингису Валиханову. Между прочим, мы просили его составить при помощи умных биев пояснительную записку о том, как по обычному праву наказывались у них те преступления, которые теперь судятся по русским законам. Потом расспрашивали, что такое баранта по кайсацким понятиям. Чингис затруднился и весьма отрывочно пояснил таким образом: кайсаки по своему обычному праву полагали огромное различие между кражею, грабежом и барантою. Первые преступления считаются позорными, и они наказывались решением биев и до недавнего времени ханом; вторая есть весьма часто результат степной жизни. Баранта может иметь своею причиною: неуплату долга, ссору, родовую неприязнь. Она имеет место только тогда, когда суд биев не хочет или не может удовлетворить претензию какого-нибудь индивидуума. Совершивший баранту уплачивает только убытки, причиненные ею; однако это только в том случае, если она не была простым грабежом и не сопровождалась убийством. Отличают грабеж от баранты, потому что жители родов и волостей знают, были ли достаточные причины, оправдывающие баранту. После обеда говорили долго с пришедшим к нам Чингисом. Он рассказал любопытный случай, когда он еще был султаном Кушмурунского округа. Чингис, старший султан Кокчетавского округа, доказал свою преданность России во время кенесаринского возмущения, когда он находился при отрядах, действовавших против грабителей. Он уже тридцать лет на нашей службе и исполняет ее по мере сил. Сын Чингиса, Чокан Валиханов, получивший образование в Сибирском кадетском корпусе, отличался необычайными способностями. Сенатор Е. П. Ковалевский, бывший директор Азиатского департамента, говорил, что, судя по путешествию в Кашгар и отчету, сделанному Чоканом, он имеет право назвать его гениальным молодым человеком. К несчастию, его не поняли. Администрация Сибири обиделась, что без ее посредства Чокана представили в Петербурге государю и он обласкал его. Начался ряд оскорблений и придирок, уложивших Чокана в настоящем году в гроб*. Мы недолго сидели у султана. Выпив у него отличного кумысу из огромной сабы, мы поехали назад, пригласив его обедать и попросив оповестить, что около пяти часов назначается около нашей юрты байга, т. е. скачка на приз. Возвращаясь от Валиханова, я отстал у озера, чтоб сделать до дюжины промахов по уткам, а остальная публика отправилась к юрте… 11 августа. Чувствую, что я приобретаю беспрерывно новые сведения о кайсаках и стране. Но эти сведения приходят так неуловимо, слагаются из таких дифференциальных величин, что я никак не могу уловить их. Чингис Валиханов обрисовал мне очерк промышленности здешнего округа. Вот в кратких словах то, что я от него услышал о промышленности киргизов. Рубахи, чапаны (халаты), тулупы, ергаки на шубы, малахаи (меховые шапки), шалбары, бешметы, камзолы, тюбетейки, вышивка кошем — все это составляет предмет домашних забот, не покупается, а шьется женщинами. Изредка только тюбетейки, преимущественно щегольские, покупаются у ташкентцев. Женщины, кроме того, шьют на продажу: тайтеры — шубы из годовалых жеребят. Они продаются крестьянам на ярмарках в окрестных селениях и городах на линиях. Шьется в тех аулах, где большое количество лошадей. Женщины же шьют на продажу крестьянам армяки из невысоких сортов армячины. Последние, будучи сделаны из чистой верблюжьей шерсти, дороже. Большею частью верблюжью шерсть перемешивают с бараньей. Армяки носят все небогатые киргизы: джатаки, работники. Армячина для такого обширного потребления получается в Кокчетавском округе, где мало верблюдов, от Баганалинских волостей* Атбасарского округа. В июне месяце каждого года четыре волости баганалинцев прикочевывают к Ишиму от Улутау. К Ишиму прикочевывают части пяти волостей Кокчетавского округа, и тогда происходит закупка армячины у баганалинцев, имеющих много верблюдов. У них же закупают верблюжью шерсть. За армяк средней руки платится до 1^1/2 целковых, по преимуществу деревянными изделиями, и особенно седельными арчаками. Баганалинцам идет также табак. Сапоги шьют обыкновенно мужчины и для самих себя, и для женщин; кроме того, они закупают сапоги на ярмарках Пресно-горьковской, Пресновской и Петропавловской. Седлы. Каждый прибор изготовляется каждым кайсаком для самого себя. Арчаки в Кокчетавском округе приготовляют не только для себя, но и на продажу, променивая баганалинцам на армячину или продавая за полтора ягненка (за 1 руб.). Оружейники (уста) и серебряники (зергер) бывают в богатых аулах. В Кокчетавском округе особым обилием тех и других отличается Аккиик-Кулансу-Койлинская волость* и именно подразделение (род) кулансу. Оружейники и серебряники этого рода приготовляют айбалты, нагайки, стремена, пряжки для прикрепления верхней подушки седла, удила, железный прибор к конской амуниции и пр. Кошмы делаются всяким для себя. Имеющие большие стада баранов приготовляют на продажу. Из шерсти 25 баранов делаются большие кошмы. Аршин кошмы стоит до 1 рубля серебром. По словам Чингиса, лучшие кошмы по доброт[ности] и белизне делаются в Большой орде, и богатейшие киргизы получают их оттуда (в том числе и сам Чингис). Кереге (остов юрты) и деревянные части кибитки делаются в большом количестве на продажу в Кокчетавском округе, Андагул-Ораз-Баимбетовская волость* особенно этим занимается. В Баимбетовской волости до 1000 кибиток, и почти все занимаются выделкою кереге на продажу. Продают они в Кокчетавском округе и баганалинцам, при кочевках на Иртыше*. Деревянная часть кибитки стоит от 10 до 35 рублей серебром. Арбы (двухколесные телеги) делаются также в значительном количестве в Кокчетавском округе. Особенно много занимается постройками и продажею арб Ондай-Рысаевская волость*. Арба, смотря по достоинству, стоит от 1-2 рублей. Части арбы изготовляются в апреле и мае, когда легко согнуть леса. Самая же постройка производится летом. В течение лета работник может собрать и изготовить на продажу 20 арб. Он может изготовить весною достаточное для них количество частей. Арбы покупаются, по преимуществу, караванами, отправляющимися в степь. Ирбитский и Макарьевский товар, идущий в западную часть сибирской степи, нагружается близ линии на арбы и таким образом отправляется в Акмолу. Здесь он перегружается на верблюжьи вьюки. Это одинаково как для товаров, идущих в Ташкент и в Среднюю Азию, так и для тех, которые распродаются враздробь по кочевьям наших кайсаков. Товары же, идущие до Семиречья, не перегружаются, а идут на арбах до места сбыта (арбы нужны для каждого кочевого кайсака).

Казахский аул. Фотография конца XIX века

Такой порядок нагрузки вытекает из местных условий. В Кокчетавском округе нет верблюдов; они падают вследствие обилия оводов. Товары, идущие прямо на юг, не встретят за Акмолы сколько-нибудь лесистых мест; малейшая порча в арбах может остановить караван и заставить перегружать товары. Оттого в Акмолах они перегружаются на вьюки. Караваны же, отправляющиеся в Семиречье и Алатавский округ, идут до своего места по местам, где починка невозможна. Большая часть арб покупается татарами-купцами. Чашки, ковши, блюда для мяса и кебеже изготовляются так же, как все деревянные изделия, в большем количестве в Кокчетавском округе. Специально выделкою этих поделок занимается Иманалы-Киреевская волость*. Она продает свои произведения не только во всем Кокчетавском округе, но отпускает баганалинцам, акмолинцам и атбасарцам. Эти вещи возятся и в другие округа и продаются на месте приезжающим за ними жителям безлесных стран. Тегене — миска для кумыса, некрашеная, из лучшего корня (то, что у нас называется карельской березой) стоит полтора рубля; простого дерева — 10, 25 копеек и более. Ковши деревянные (ожау) из корня стоят 3 руб., простой же — от 30 копеек и выше. Ковши из рога каменного барана (самый рог привозится из Улутау) — 3 руб. Блюда для мяса (табак) — род деревянного подноса — от 15 коп. и далее, из корня — 1^1/2 рубля. Кебеже — ящик для хранения копченого мяса средней величины стоит от 1^1/2 до 2 руб. Кровати кайсаками выделываются также на продажу в Кокчетавском округе. Простая стоит 3 руб.; украшенные резьбою, костью, красками и зеркальцами — до 20 рублей; кровати, как и вообще все деревянные изделия, продаются баганалинцам и большею частью волостями: Андагул-Ораз-Баимбетовскою, Ондай-Рысаевскою, Кылды-Ногаевскою*, Исенбаевскою*(последняя менее). Три волостные заседателя, собранные в Кокчетав для расспросов, подтвердили это и прибавили, что упомянутые четыре волости торгуют с баганалинцами на озерах Каймак-куль, Салкын-куль и Конур-су. Они говорили, что, кроме того, по торговле деревянными изделиями самая выдающаяся — Иманалы-Киреевская волость; потом идут Матакай-Самаевская* и Бабасан-Багышевская волости* Кокчетавского округа и Киреевская Акмолинского округа. По их замечанию, выделка деревянных изделий и торговля ими с каждым годом становятся обширнее. Кайсаки владеют зимовками: 1) как высочайшими подарками, 2) по документам и по наследству. В последнем случае порядок владения аульной зимовкой полуобщинный, полупатриархальный. Зимовка называется по имени родоначальника, точно так же, как аулы близких родичей, кочующих вместе. В случае требований родоначальник производит выделение земли для родичей, которые требуют раздела. Иногда после того между родоначальником и выделившимися возникают споры и часто первый, пользуясь своею силою и влиянием, отнимает зимовку у последних. Тогда возникает тяжба, решаемая судом биев. Во многих аулах родоначальники нанимают учителей (мулл) из татар или кайсаков. Такой учитель живет в юрте родоначальника, учит детей целого аула и получает от 40 до 60 рублей в год. Деньги уплачиваются целым аулом. Ташкентцев учителями не нанимают, потому что их язык не имеет столько сходства с кайсацким, сколько татарский. Кайсаки летом не делают ничего. Они приезжают друг к другу и высматривают места кочевок; поблизости к зимовке начинают косить [травы] на оставшихся не потравленными лугах. В местах, отдаленных от воды, стенные травы не косятся, а оставляются для тебеневки зимою (отгонные места), когда скот может достать траву из-под снега. Кайсаки косят в степи только в случае какой крайности. При каждой волости находится рассыльный, почтарь, как его называют кайсаки. В случае большого падежа скота просят об освобождении от ясака; если же правительство не соглашается на это, то ясак за аул уплачивается безвозмездно богатыми родичами; если последние обеднели, то обязательство заплатить подати, которых они не в состоянии внести, падает на людей, сделавшихся богатыми. Кроме ясака кайсаки несут следующие денежные повинности: на содержание наемного почтаря, окружного муллы, аульных учителей и фельдшерского ученика. Все это вместе составляет свыше 100 руб. в год на волость. При поездках заседателей за падших и испорченных лошадей по аулу делается раскладка для сбора денег «на жир». Если заседатель проезжает только через аул, то ему делается угощение и закалывается баран (конагасы)*. Если же почему-либо он живет в ауле долго и, конечно, не платит за кормление своей особы, то расход на продовольствие его, сопровождающих его людей, равно как другие совершенно негласные расходы, раскладываются между жителями целой волости. Раскладку производят избранные бии. То же делается при сборе в каком-либо ауле по делам управления старшин, биев, султанов и почетных людей. Волостные управители жаловались, что им особенно тяжелы проезды лекарей и фельдшеров. Лошади под проезд наряжаются по очереди со своей волости. Чингис Валиханов сделал любопытное замечание: «Прежде, когда зимовки не заключали в себе такого сложного хозяйства, начинали кочевать в конце марта, теперь едва могут выбраться в мае». Вот шаг к оседлости. 13 августа. Дорога от Челкарской станции к Аиртавской пролегает буквально в восхитительной местности. За горою, налево, Аиртавская двуконечная сопка отделяется от дороги озером чистой воды. Впереди, вправо, опять озеро и новенькая станица Аиртавская*. Отсюда, переменив лошадей, мы поехали па зимовку к Чингису Валиханову. Дорога разнообразна. То идет она лесом, то лугами, окаймленными рощами, то лепится по пригоркам над большим озером (в 20 или 15 верстах за Аиртавскою станицей… Кривое; по-киргизски — Саумалкуль). Русские мужики (Землянов). За деревянною могилой какого-то сына Аблай-хана стала видна белая как снег большая юрта; в отдалении еще несколько белых же юрт, перемешанных с чрезвычайно грязными и закоптелыми. Это аул Чингиса. А вот и он у дверей нашей юрты… [Якуб] — старший сын Чингиса, очень красивый молодой человек, протянул мне свою руку. Следом за ним совал всем свою толстую руку второй сын Чингиса, Махмуд, кадет Сибирского корпуса… Юрта, приготовленная нам Чингисом, превосходит все, что я видел до сих пор. Она десятиканатная, т. е. кереге состоит из десяти решеток. Кереге красиво изогнуто и не крашено. Высота юрты более 14 футов. Юрта обложена белыми красивыми вышитыми войлоками. Чи, закрывающее низ юрты, состоит из высоких камышинок, узорчато заплетенных в шерсть. Вместо двери висело красное стеганое сукно, подбитое китайской материей… Вскоре по приезде принесли превосходный кумыс. Мы начинаем пить его достаточной порцией, а я привыкаю к кумысу… За кумысом, поданным в чистом сосуде, вроде большого фарфорового китайского таза, прислуга внесла серебряный чайный прибор на серебряных подносах. Выпили чай; появилась закуска, состоящая из баранины на деревянном блюде, фисташек, разного рода печенья (из которого самое вкусное — чак-чаги), мадеры, красного вина и проч. После семейство Чингиса предложило ехать на охоту с беркутом или ястребами. Я очень обрадовался и живо схватился за эту мысль. Кавалькада всадников и детей Чингиса отправилась в степь. На седлах сидели и пятилетние мальчики. Впереди ехали перепелятники и один, у которого на пальце сидел коршун*. Едва срывалась перепелка, как раздавался крик вожака, несколько бесполезных усилий перепелки — и хищная птица, злобно распустив крылья, уже клевала ее мозг. Впереди нас обскакивал каждое болотце, приударяя в глухой медный литавр, какой-то родственник Чингиса в пестром среднеазиатском платье. Глухому бою в литавр вторил резкий металлический крик коршуна. Вся эта картина пахла средними веками. Скачущий впереди кайсак в маленькой поярковой шляпе и пучком на ней пуха, казался пажом; когда он усиливал аллюр, коршун, покрикивая отрывочно, распускал крылья. Около ехали люди в старинных костюмах. 14 августа. Часов в десять выехали на зимовку Чингиса Сырымбет. Там, где мы его видели вчера, он только ночует. Его кочевка отстоит от места зимнего стойбища, по словам Чингиса, иногда на 150 верст. Теперь она приближается к зимовке. Чингис поехал в тарантасе прямо в Сырымбет; мы же отправились туда с ястребами и перепелятниками. Как хорошо ехать по степи в обществе этих полудиких степняков, электризующих вас своим экстазом и воплями… Зимовка Чингиса лежит от настоящего места кочевки в 10 верстах. Две живописные горы, покрытые бором, закрывают его усадьбу; пронесшись по каменистому подъему и спуску, мы увидели несколько домиков во вкусе наших помещичьих средней руки, а посередине — мечеть. В середине дома, занимаемого Чингисом с женою, убранство подходит к помещичьему. В зале орган, играющий до двенадцати пьес; зеркала в простенках, бронзовые канделябры с хрустальными подвесками, такие же бра; маленькие шелковые портьеры на дверях, обшитые тонким, но широким аграмантом. В гостиной вместо гарднеровских или корниловских ваз стоят китайские; лампа на столе, диван и проч. Все полы выложены ташкентскими и персидскими коврами; на мебель накинуты тигровые, барсовые и медвежьи шкуры. Общее впечатление приятно. Едва мы приехали, началось кормление, питье чая и кумыса. В комнату набралось множество ободранных мальчиков бронзового цвета на полуголых членах.

Косарь. Фотография конца XIX века

На зимовке Чингиса видел его толстую жену. Она сидела на подушках за поднятым шелковым пологом. Одета была в малиновую бархатную рясу, обложенную широким галуном. Сбоку жались две очень хорошенькие и стройненькие девушки, одетые в шелк. Тип их лица был почти европейский, это были дочери Чингиса. Когда заговорили про Чокана, султанша стала горько плакать и гримасничать… По приезде в Баян-Аул вечером был у нас Муса Чорманович Чорманов, султан округа, самый влиятельный человек Средней орды, и действительно очень достойный, говорят, человек. 9 сентября. Утром я отправился с Г[утковски]м по ближайшим окрестностям Баян-Аула. Окружающая станицу местность очень красива. Небольшие гранитные утесы, лучше сказать, камни торчат в разных направлениях из земли. Невдалеке торчат довольно значительные утесистые горы, опушенные сосновым бором. Впереди расстилается волнообразная долина, ограниченная на юго-западе большим озером Сабунды и обставленная со всех сторон горами. Сабунды хотя и щелочное озеро, но очень красит всю местность, даже дает ей перевес над Каркаралинскою. Около обеда зашел Муса. Вероятно, по рекомендации Г[утковско]го, он выразил особенное ко мне расположение и сказал, что мастер узнавать честных людей с первого взгляда. Он обещал рассказать все, о чем я ни спрошу у него. Муса согласно нашей просьбе хотел показать нам окрестности Баян-Аула. Мы поехали на могилу Джасыбая*, находящуюся на низком перевале двух гор. Могила обложена кругом из камней. На самой середине ее выросла довольно большая сосна. С могилы видны два озера: Сабунды-куль и Чуюн-куль*(мыльное и чугунное). 10 сентября. Утром все сидели у Мусы Чормановича и расспрашивали его о порядке кочевки летом и жизни на зимовке. После обеда Муса устроил маленькую облаву в ближайших окрестностях Баян-Аула. С дюжину кайсаки выгнали зайцев криком и воплями, хотя и сами с трудом карабкались между гранитными валунами. Муса убил зайца и горного рябчика, я — трех рябчиков. Вечер был очень хорош. 11 сентября. С раннего утра ушел на охоту в горы с одним кайсаком и казаком. Оба они выгоняли на меня дичь криком, а я стрелял. Более удачной охоты никогда не имел. После обеда Муса пригласил ехать с беркутами на лисиц и волков. Хотя охота была совершенно неудачна, однако я был ей очень рад. Поездили по скалистой красивой местности до позднего вечера. После охоты Муса пил у нас чай и говорил, что он хочет предложить Средней орде послать депутацию в Петербург, чтобы представиться наследнику; вместе с тем он хочет благодарить Д. А. Милютина, Валуева и А. М. Горчакова за присылку комиссии, которой поручено заняться устройством кайсацкого народа. 12 сентября. Выехали в Коряков или, как его называют, Павлодар. Я и Гутковский, мы ехали вместе с Мусой, которого тарантас был послан вперед. Сделав около семидесяти верст, мы остановились у аула Урманчинской волости*, расположившегося на кузеу (осенней стоянке) близ вырытых с этой целью колодцев. 13 сентября. Ехали целый день к Корякову. На пути нашем лежало много солончаков и соляных озер. «Какие богатые травы послал в этом году бог, — беспрерывно повторял Муса. — Такого урожая мы еще не видели с того года, когда взошел на престол император». Поздним вечером подъехали к юртам, раскинутым на берегу Иртыша. Юрты принадлежали кайсакам Баян-Аульского округа братьям Казангаповым*. Подъехавши, я увидел только несколько огромных юрт. Но каково же было мое изумление, когда, войдя в середину их, я увидел мебель, столы и на них приготовленный чай, закуски, десерт и проч. Весь пол был устлан отличными бухарскими коврами. Кереге были прекрасно выкрашены в яркие цвета; тесьмы, чи, все было щегольское. Нашему председателю разбили еще более роскошную юрту. Кроме того, были разбиты юрты для самих Казангаповых, для нашей прислуги и еще одна запасная. 16 сентября. Итак, наш объезд Области сибирских киргизов кончен. Я недоволен нашим объездом, потому что приобрел меньше сведений, чем следовало ожидать. В Кокчетавском округе Валиханов дал хорошие сведения о внутренней промышленности и торговле. В Атбасарском сведений не получено никаких, в Акмолинском собрано тоже мало сведений. В Каркаралинском сведений опять никаких; в Баян-Аульском сведений собрано довольно. Вот сведения, сообщенные Гутковскому старшим султаном Баян-Аульского округа Мусою Чормановичем Чормановым. Зимовки киргизов бывают всякого рода. Здания для людей строятся из камня, дерева, дерну. Иногда дома — это землянки и просто ямы, в которых поставлены юрты. Для скота строят загоны (кора), чаще всего из кый, бараньего помета, растоптанного в полужидкую кашу самими овечьими отарами в загонах. Из кый делают кирпичи, примешивают к помету сено, мелкий хворост и проч. Достоинство и ценность зимовок определяется в зависимости от многих территориальных и метеорологических явлений. Если снег с земли, принадлежащей к зимовке, будет сдуваться так, что трава будет постоянно обнажена, то это обстоятельство составляет главное ее достоинство. Так как большую часть зимы в степи дуют юго-западные ветры, то для того, чтобы эти ветры сдували снег, нужно, чтобы зимовка лежала на горной покатости, обращенной на северо-восток, с незначительным наклоном к юго-западу. После этого главного достоинства ценность зимовки зависит от количества, качества и рода трав. В зависимости от вышесказанных условий заключается потребность в большей или меньшей территории под зимовку. Чем она лучше, тем земли нужно менее, и наоборот. Потому при одном и том же количестве скота зимовки могут быть весьма разнообразных величин. Каждый владелец зимовки знает точно свои границы. При каждом разделе или выделении зимовочных земель из всех окрестных аулов собирают почетных людей и межевые знаки (омака), долженствующие служить разграничением между землями лиц, пошедших на раздел, ставятся в присутствии приглашенных. Впоследствии поземельные споры решаются [с учетом] межевых знаков или их истребляют по свидетельству соседей. Достоинство земель Средней орды в том, что стада всех родов скотины можно содержать на одних и тех же полях. В Большой же орде верблюдов нужно отгонять в камыши, баранов — на пески, а рогатый скот к рекам, и это одинаково для зимы и лета. Киргизы говорят, что лошадь сказала раз барану: «Зимою я не видела твоей тебеневки, а летом твоего следа». Этот рассказ почерпнут из того факта, что лошадь не станет есть тот корм, который нужен барану. И летом, и зимою табуны пасутся особо от баранов. Баранов гоняют летом по луговым местам, зимою по горам. От солонцеватых трав (джусан, ащи) баран становится гораздо выше вскормленных на луговых отгонах. Точно так же полезны барану травы песков. Лошадям нужны кипец, ковыль, куде, бетеге, джаул. Верблюду нужен чий, камыш, перекати-поле. Все эти рода трав не растут вперемежку, но в Средней орде их все можно найти на небольшом пространстве. Кочуют разно: иногда скоро, иногда медленнее. Это зависит от количества лошадей; при больших дождях кочуют медленно, в противном случае за бедностью трав скорее оставляют временные стоянки. Когда на небе покажется созвездие Уркер [Плеяды], тогда начнутся холодные утренники. Через двадцать пять дней после того по ночам станет всходить созвездие Таразы (Весы), тогда начнутся холодные вечера, дожди, а бараны станут собираться у юрт. Баран начинает в это время громко кричать по ночам. После появления Таразы через двадцать или двадцать один день на горизонте покажется Сумблэ* (Большое созвездие сумблэ и Малое); с появлением Сумблэ пропадают оводы, и тогда можно везде кочевать, потому что насекомые, водящиеся около камышей и близ дурной стоячей воды, не станут больше беспокоить животных. До этих же пор кочуют только близ рек и озер, не имеющих камышей. Когда покажется Сумблэ, начнут поворачивать к зимовкам. Не доходя верст 20, 30 до зимовки, аулы останавливаются на кузеу (осенние стойбища). Кузеу по-кайсакски значит общая стрижка овец. Кузеу разделены между народом, как и зимовки, и не занимаются летом. Большею частью кузеу расположены у нарочно выкопанных колодцев. Если в какой-либо части степи так много озер или речек, что летом трава около них не потравлена скотом, то кузеу располагают и у не пересыхающих к осени озер и рек (обыкновенно же у озер и рек трава бывает вытоптана летовками). На кузеу стоят от 20 до 30 дней (от Покрова до снега). Тут стригут баранов мужчины, делают кошмы, ткут армячины и собирают кизяк, приготовляют дрова на зиму, посылают исправлять зимовки. Охотники потом бьют из-под собак волков; с ястребами охотятся только с 15 сентября по 15 октября. На кузеу же шьют зимнюю одежду, шубы, ергаки, шалбары. Тут же бьют масло и делают рымчики (сыр, делаемый варкою молока), сыкпу, сырчики для детей. Когда падает снег, выступают к зимовкам. По пути табуны лошадей посылаются на отгонные поля, на которых они и остаются на всю зиму. Остальной скот должен кормиться у зимовок; но если джут, то на отгонные луга посылается и скот. Овцы при пастьбе идут всегда ниткою, одна за другою. Когда передняя остановится, все остальные делают то же и из-под снега достают корм по ровному кругу. Рогатый скот никогда не разбивает льда и ест корм только тогда, когда он у него под носом; потому при джуте ему прежде всего дают заготовленное с осени сено. В декабре занимаются сугумом. Сугумом называется забой скота, делаемый раз в год для снабжения себя продовольствием на зиму. Величина сугума зависит от состояния, величины семейства и находится в обратной зависимости от количества потребляемого хлеба. Человек достаточный забивает на сугум десять лошадей и более. Хребет (омуртка) тоже солят и коптят, равно как деликатнейшую часть лошади — холку (джал), состоящую из вкусного хрящевого жира. Конские колбасы (казы) приготовляются укладкою в тонкие кишки наполовину перемешанных мяса и жира. Толстые кишки не солят, а едят также в течение зимы, равно как и карта* (сычуг, среднюю кишку). Для копчения лучший лес — это вереск, а дым от кизяка, которым по необходимости коптят очень бедные кайсаки, придает мясу очень дурной запах. Для копчения вешают мясо на чанарак. Баранов, если они забиты, тоже коптят. После сугума начинают приготовлять капканы для ловли волков, лисиц, корсаков. Хлеб покупают, будучи еще на кузеу, т. е. в последних числах сентября. Когда все хлопоты по заготовке сугума кончены, начинаются пиры, взаимные угощения и сборы кайсаков до тех пор, пока сугум не понизится до цифры, нужной для пропитания во время зимы. Если близ зимовки корму окажется мало, то не позже декабря нанимаются пастбища либо на линии, либо у кайсаков, владеющих хорошими и большими зимовками близ гор. Скот перегоняют на нанятые места раньше нового года, потому что после начнутся бураны, которые могут уничтожить скот во время перегона. На зимовке усиливается присмотр за скотом. Хозяин или старший на зимовке осматривает скот каждый день и указывает ежедневно место, куда его нужно выгонять. Это делается на основании кайсацкой пословицы: у хозяина два глаза, у его сына один, а у работника вовсе нет глаз; или по другой пословице: хозяин из мертвой не сделает живую скотину, но умирающей может не дать умереть. Самые трудные месяцы январь и февраль, когда скотина спала с тела, ослабела, а в степях дуют бураны и [стоят] большие морозы. В исходе зимы бураны особенно опасны: тогда они разгоняют скот, который гибнет в незамерзающих соленых озерах и болотах. С зимовок трогаются, когда снег сошел, хотя частью. Юрты разбивают на проталинах, где осталась хорошая старая трава, причем водопоем служит скоту вода, образовавшаяся от таяния весеннего снега. Снеговая вода сохраняется во впадинах и прогалинах степи до мая месяца. Остановки в начале летнего кочевания зависят от состояния погоды и от того, как скот поправляется. Если погода холодная, то стоят на одном месте дольше. Весною кайсаки разбивают юрты большею частью на сопках и возвышенностях, которые освобождаются от снега прежде остальной местности; осенью предпочтительно кочуют в логах и низменностях. Каждый род кочует в одних и тех же урочищах, и если лето было дождливое, урожай трав был хорош, то к зимовкам возвращаются прежним путем. Обыкновенно там уже вырастает новая трава; если же кормов мало, то, направляясь к зимовкам, ищут других путей. В апреле пускают палы по той части степи, где предполагают кочевать летом; на зимовках и осенних стойбищах же трав никогда не выжигают, потому что молодая трава худо выдерживает зиму и [земля] доставляет меньше корму. На летней кочевке опытный хозяин заботится главным образом о хорошем и здоровом водопое; при хорошем водопое шерсть на лошадях становится гладкою, блестящею; при дурном случается наоборот. Опытный чупчиказан-бай* (хозяин) умеет отличать по вкусу хорошие травы от дурных. Люди с начала весны до последних чисел апреля продовольствуются айраном и кумысом. С мая месяца из коровьего и частью бараньего молока приготовляются на зиму сыры. У богатых кайсаков в пищу идет только кумыс, а молоко от [крупного| скота и баранов полностью идет на изготовление сыра и масла. В последних числах апреля стригут двух- и трехлетних холостых кобыл для волоса на арканы; хороших же больших лошадей никогда не стригут. В мае месяце стригут верблюдов, шерсть которых делят на два сорта: 1) шейную и коленную, [которая] называется чуда и употребляется на грубую пряжу для шитья кошем; 2) спинную и с боков, [которая] называется джабаги и употребляется вместо ваты на тонкую пряжу. Джабагою называется в продаже свалявшаяся на верблюде войлокообразная шерсть, снимаемая с животного при помощи ножей целыми кусками. Джюн (шерсть), собственно, идет на пряжу и снимается со спины и боков тонкими частями. С больших баранов шерсть снимают два раза: весною в виде джабаги, которая употребляется вместе с конским волосом на арканы, и чистой; последняя употребляется в свалянном виде на купэ, род шубы из бараньей джабаги, покрытой саранжою или нанкою. Осенью в половине сентября и позже стригут овец на кошмы. Маленьких овец (ягнят), называемых козы, тоже стригут два раза. Первый раз 15 июня, это называется карынджюн (первая шерсть). Из этой шерсти сваливают текеметы и другие войлочные коврики. Второй раз стригут их одновременно с большими баранами. Стрижка называется кузем. При делании хороших войлоков шерсть от больших баранов кладется в середину, а от молодых наверх. Впрочем, это соблюдается только умным хозяином. От больших баранов овчина после снятия джабаги употребляется на шубы. После осенней стрижки овчина не годна для шуб и идет на выделку шалбаров и кожаных халатов (называются койтерсе джаргак). Шкуры маленьких барашков до первой стрижки идут на шубы более ценные, известные в торговле под именем тресковых (по-казахски сенсенг). От 15 июня до 15 сентября барашки называются крыкпа*; тогда из них делают шубы бедные люди, женщины и рабочие. Зимою барашки называются тире и идут вместе со всеми на чамбары и прочее. Верблюжьи кожи большею частью продаются торговцам, русским и татарам; малую часть этих кож сами кайсаки выделяют на сыромять и замшу для узд и других седельных принадлежностей. Вообще верблюжья кожа считается прочнее других; главное же ее достоинство, что она равной толщины. Из верблюжьей шерсти делается конек, посуда, вроде ведра с носиком* для разноски гостям кумыса. Из конских кож кайсаки выделывают сабы*, делаемые из одной кожи. Только у немногих богатых делают из двух шкур; из трех же сабы употребляют только в экстренных случаях, например при поминках. Кроме того, из [большего количества] конской кожи делают более достаточные лица не потому, что она лучше, а потому, что богатые больше режут лошадей на пищу. Скотские кожи. Из телячьих кож делаются мешки на сумки и для хранения разных вещей и запасов. Бедные иногда делают из телячьих шкур чамбары. Большие скотские кожи в кайсацком хозяйстве употребляются на приготовление ременных принадлежностей, узд и пр. Сабы из них не делаются, но иногда приготовляются сюретпе, турсуки, конек и кауга (ведра). Козы. В последних числах мая коз стригут и их длинную шерсть свивают в шнуры для оторочки кошем в юртах и на завязки. Пух отделяется от шерсти; он идет на продажу и изготовление джайнамаз (кошем, употребляемых при молитвах). Шкуры идут на джаргаки, а по снятии шерсти и выделке на чамбары для богатых людей. Как молодых, так и старых коз все шкуры идут на чамбары и джаргаки. Из однолетних, называемых серке тере*, выделывается кожа, из которой шьют зимние сапоги шерстью вниз. Их обыкновенно обшивают сафьяном и приделывают подошвы. В подобных сапогах длинная шерсть выдергивается, так что остается один пух. Звериный промысел существует в Баян-Аульском округе предпочтительно в горах: Большом Кызылтау, Малом Кызылтау и Далбатау. Здесь ловят лисиц, волков и диких баранов (архаров). Летом охотятся на сайгу. Эта охота составляет предмет немалого дохода. Сайгачьи рога продаются пара от 15 до 10 коп. Кожа идет на чамбары и кожаные халаты; мясо идет в пищу, а хорошие сайги осенью дают до полпуда сала. Года три уже, как сайги приходят в малом количестве, говорят, что это находится в зависимости от копытной болезни (сарпа), свирепствовавшей между сайгачьими стадами. Из промыслов только и замечательно производство топоров, приготовляемых кайсаком Кузи из Джангозы-Айдабульской волости*. Торговля. В Баян-Аульском округе существует различие в торговле по Туртугульской и Басентеинской волостям*. У кайсаков-туртугульцев бараны крупнее и верблюды больше, зато у них мало рогатого скота, который откармливают сеном на обширных лугах левого берега Иртыша. В обеих волостях скот закупается купцами, приезжающими из Петропавловска. Из Туртугульской волости идут бараны на общий прогонный путь с каркаралинскими и семиреченскими гуртами, а из Басентеинской — по левому берегу Иртыша до озера Теке, оттуда через Малый Караой на Тайчакуль. Торговля рогатым скотом. Гурты рогатого скота покупаются в Семипалатинске. Покупка производится с половины сентября до поздней осени. Купленные здесь гурты всю зиму кормятся тут же, для чего снимаются луга в седьмом полковом округе. Кормят сеном до 10 апреля. Все эта операция производится местным купечеством. В марте сюда приезжают купцы для закупки скота на золотые прииски в Енисейскую губернию, а также для отправки на линию. После совершения покупки скот гонят в Енисейскую губернию и степью в Троицк; при этом гурты идут на подножном корму. Почти все баян-аульские кайсаки запасаются мукой по линии от Павлодара до Железинской станицы. Казаки перекупают муку у томских крестьян Горного ведомства и перепродают ее кайсакам с разными обмерами и обвесами. Потребность баян-аульских кайсаков можно положить в год около 300 тыс. пудов муки. Купцов, торгующих мукой, в Павлодаре нет. Это оттого, что согласно прежним положениям разночинцам было запрещено жить по казачьим станицам. Хотя теперь запрещение это и отменено, и Павлодар сделан городом, но хлебные торговцы здесь до сих пор не водворились. Оттого цены на хлеб подвержены здесь частым и сильным колебаниям. Лучшие седла делаются в Джангозы-Айдабульской волости, там же [проживают] лучшие серебряники и кузнецы. Лучшие деревянные вещи делаются в Каражасовской* и Айдабульской волостях. В тех же волостях и в Басентеинской много плотников; басентеинские плотники употребляются весьма часто для постройки домов в самом Павлодаре. Кошмы и армячина сбываются по всей линии от Павлодара до Омска; армячины выделывают в Туртугульских волостях, где много верблюдов. Туртугульцы пригоняют летом скот на продажу в Акмолы, где главнейшим образом покупается ими азиатский товар. Во всей Средней орде лучшие породы лошадей находятся в Акмолинском и Атбасарском округах. Хорошая порода лошадей в Средней орде ведется от кипчакской породы из табунов Алданазара и Пана, кайсаков Кокчетавского округа (бывшего Кушмурунского). У них были самые лучшие бегунцы и самые красивые лошади. Кипчакская порода произошла от туркменской; попала же туркменская кровь в кипчакскую породу потому, что некогда кипчаки кочевали по Сыру смежно с туркменами. 16 сентября. Попрощавшись с Мусою, мы поехали из Корякова в Семипалатинск. 26 сентября (Семипалатинск). Сегодня обедали у ташкентца Мусабая. Этот Мусабай был караванбаши того каравана, который снарядил на свой счет другой семипалатинский ташкентец Букаш в Кашгар. С караваном отправился Чокан Валиханов в качестве путешественника. Мусабай рассказывал, что раньше еще, чем они прибыли в Кашгар, у них требовали разные подарки дикокаменные киргизы на том основании, что они узнали о присутствии в караване русского офицера. Караван перешел Тянь-Шань через Заукинский проход. В самом же Кашгаре Валиханов и Мусабай отделались только подарками от местных чиновников, заподозривших наших купцов. Валиханов вследствие этого путешествия составил «гениальное», как говорил мне Ковалевский, донесение и был главною причиною Тарбагатайского договора и открытия консульства в Кульдже и Чугучаке. Валиханов мог, в действительности, написать свое донесение талантливо, потому что все, что мне приходилось читать из его сочинений, носит на себе несомненную печать громадного таланта. 31 октября. Сегодня утром к нам явился Тезек, султан албанского рода. Он очень влиятельный человек в Большой орде. Он был в мундире полковника. Тезек небольшого роста. Его блестящие глаза бегали быстро по всей комнате. Говорит он скоро и умно. Мы пригласили Тезека обедать. 1 ноября. Утром поехали к Тезеку. Он со своим аулом стоит на кузеу. Зимовка же его в тридцати верстах от кузеу. Аул султана раскинут недалеко от прохода Алтын-Эмель, в углубленной долине какого-то ручья. Недалеко оттуда поднимаются уже горы. Проход, известный под именем Алтын-Эмель, состоит, строго говоря, из двух проходов. Тот, около которого расположился теперь Тезек, называется Джаман-Алтын-Эмель, потому что он менее удобен другого, лежащего немного к северо-востоку и известного в окрестности под названием Жаксы-Алтын-Эмель. Для нас была разбита особая юрта недалеко от султанской ставки. Вскоре явился Тезек. Выждав немного, мы пошли в его юрту. Внутренность ее ничем не отличалась от внутренности юрт всех зажиточных кайсаков, только на рогатой палке, подпирающей чаганак, можно было рассмотреть разное оружие. Здесь висело двуствольное ружье тульской работы, штуцер допотопной формации, которого ствол был отчеканен серебром, кривая сабля, лук с колчаном, наполненным стрелами, и два айбалты. Я пересмотрел все оружие. Айбалты очень хорошей работы. В юрте нас принимала старшая жена Тезека (у него их четыре), около которой сидела дочь с довольно красивым, но уже помятым лицом и маленький замарашка-мальчишка в желтом китайском халате. Обменявшись здесь любезностями, мы пошли в юрту сестры Тезека, вдовы Чокана Валиханова. Мы выразили ей от души, что чрезвычайно сожалеем о преждевременной смерти ее мужа, который мог бы быть очень нам полезен и своими сведениями и своим умом. Вдова была, видимо, подавлена своим горем, но не ломалась и не хныкала. У ней очень доброе лицо. В самом деле, о потере Валиханова приходится чрезвычайно сожалеть. Когда он шел в гору, кайсакская аристократия посылала своих детей в школы и корпуса, видя причину его возвышения в его образовании. Когда сибирское мудрое начальство не утвердило его старшим султаном Атбасарского округа, как того желал народ, и стало жать его, кайсаки стали брать своих детей из корпусов. В Сырымбете, у отца Чокана, я видел трех кадет из кайсаков, которых родители не пускали в корпус, указывая на чахотку и испытания, выдержанные Чоканом. В юрте своей сестры Тезек показывал нам грамоту, данную императором Александром I султану Хакимбеку, наместнику по управлению Албановскими волостями в 1824 году. Грамота положена в бархатную папку, обложенную галунами, и к ней привешена большая серебряная печать. В грамоте особенно сильно бьет обещание, освобождающее на вечные времена Большую орду от рекрутства. Вернувшись в свою юрту, мы обедали, а после того кайсаки и мы стреляли в цель из луков и винтовок. Перед вечером все поехали на пикет, но я остался в ауле, желая расспросить Тезека о дунганах… Я позабыл сказать про Якуба Валиханова. Он был здесь уже около месяца. Вдова Валиханова, его брата, писала в семейство своего мужа, прося взять ее в Сырымбет. По кайсакскому обычаю, на ней должен жениться брат покойного, т. е. Якуб. Приехав за ней, он разболелся и жил тут, ожидая выздоровления. Якуб, видимо, важничал превосходством своей цивилизации над Тезеком. Небольшой кош, разбитый им, носил действительно на себе печать известного развития. Прежде всего тут было все опрятно. На слое кошм лежало опрятное шелковое одеяло и подушки в чистых наволочках. На уках и керегах висели: шашка, револьвер, несколько пар блестящих сапог, щегольские туфли и прочие принадлежности путешествующего щеголя. Это все шло в резкий контраст с кусками кровавой баранины, висящей в юрте Тезека. В коше Якуба было очень тепло. Мы уселись пить чай, и я начал спрашивать Тезека про дунганей. 2 ноября. Попрощавшись с Якубом и Тезеком, я поехал на пикет. По дороге меня догнал сын Тезека, а с ним двое кайсаков, у них к седлу было приторочено по только что убитой дикой козе. Это тезековский конагасы нам на дорогу. Выехали довольно поздно. Недалеко от Алтын-Эмельского пикета, справа от дороги, поднимается довольно значительная сопка черного странного цвета. Она известна у кайсаков под именем Май-тюбе (Жирной горы). На этой горе водится очень много весьма ядовитых змей и небольших красных огневиков. Если летом сюда забредает какой-нибудь скот, то его непременно жалят змеи. Оттого здесь множество костей и гниющих трупов — причина названия Май-тюбе. Еще далее оттуда, не доезжая верст шесть до Куянгузского пикета, похоронен Чокан Валиханов. Мы вышли из экипажей и пошли к его могиле, находящейся с версту от дороги. Здесь на левой стороне ограды поднимается скромный памятник над умнейшим из киргизов. В глиняный памятник вмазана деревянная доска, на которой написано: Валий, сын Аблай-хана; Чингиз, сын Валия; Чокан, сын Чингиза. Далее следует какая-то молитва. И тут будто бы посмеялись над немощным молодым человеком. Ему услугу делают, что за него молятся аллаху в магометанской форме, с которой он боролся во имя других, более высших начал. На восток от могилы видны за дорогой снежные горы, а на западе поднимается странный Май-тюбе. Кругом небольшого холма, на котором поднимается могила Чокана (умер в этом году, не дождавшись нашей комиссии, которой он, вероятно, так же обрадовался бы, как усердно и помогал бы), тянутся снятые пашни и арыки. Кругом тишь и безмолвие. Жалко, жалко богатую голову, жалко натуру, так скоро сгоревшую от избытка сил. Из Куянгузского пикета мы приехали, когда уже начинало темнеть.

Источник: Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 – Алма-Ата, Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985, 2-е изд. доп. и переработанное, стр. 254-274