С. БЕГЛЛИН
ЧОНЛ1 г
вллижнов
^ОКЛН
ВАЛИХАНОВ
ПОВЕСТЬ
МОСКВА
<Г Д I I С К А >1 ЛИТЕРАТУРА»
С (Каз) 2 Б 37
И ЕЕ АВТОРЕ
Б
70803—504 М101 (03)76
432—76
Встуиителмь-ш статья. Иллюстрации.
(С ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 11)70 г. Перевод на русский язык.
начале о герое этой книги — Чокане Валиханове (1835—1865), выдающемся сыне казахского народа, прожившем очень короткую и яркую жизнь.
Его научными трудами, богатством знаний, щедростью души, его смелостью восхищаемся не только мы — его потомки и наследники. Им восхищались лучшие люди Росши, его современники, н потому рассказ о нем я начну с цитаты:
«Л я вам объявляю без церемоний, что я в вас влюбился. }| никогда н ни к кому, даже не исключая родного брата, не
I . и гвовал такого влечения, как к вам, и бог знает, как это сдо-.ii.khi.». Это строки из письма Ф. М. Достоевского к человеку,
.....юром пишут историки, географы и путешественники, линг-
( и.| и философы, археологи, этнографы и литературоведы.
II I hi \ I потому, что он был ученым, обладавшим глубокими по-MIini ми во многих областях науки. О нем пишут как о первом
ч\ и и ко (’родней Азин и Казахстана XIX века. Писатели
............ нем как о талантливом писателе, журналисты — как
........... | публицисте. Он был мудрым социологом и скрупу-
...... .....Mm том, утверждают другие. О нем писали и пишут
и ...... ыно волнует история Средней Азии и Казахстана,
h i - и М1.1Г- востоковеды, но и английские, французские,
........in .....и потому что его открытия, его труды припад-
| | и in hi I i. i.i ах с кой науке, но в равной мере стали до-
• ( " не ' hi i-ч. I"ю наука и искусство, которым он служил, но
• и in | i и ши но территориальным и национальным при-
знакам. Да и сам он был великим демократом-пнтерпацпона-листом.
Но ничто на написанною о нем не характеризует его столь полно и ярко, как труды его самого.
Его называли гениальным юношей. Русские ученые, работавшие рядом с ним, сравнивали его с Пушкиным, Лермонтовым, Добролюбовым.
«Если б Чокай имел в казахском народе читающую среду, он бы мог стать гением своего народа и положить начало литературному возрождению своих единоплеменников»,— писал Г. Потанин.
«Как блестящий метеор, промелькнул над нивой востоковедения потомок киргизских (казахских.—
И он сделал эти открытия, совершив беспримерный научный подвиг, приоткрыв таинственную завесу над Центральной Азией в те мрачные времена, когда жестокость правителей Кокапда, Вухары и Кашгара наглухо закрыла туда все тропы и дороги для европейских ученых.
Ему едва минуло двадцать, когда после месячной жизни отшельника у тропы средь диких гор он пристроился к купеческому каравану и, скрывая свое имя, переодевшись в халат родственника караванбашн и перевоплотившись в жадного искателя наживы, проник в Кашгар.
Пять долгих месяцев находясь на волосок от смерти, он собирал драгоценные материалы. Нелегкой была п дорога назад. Засада за засадой, грабеж за грабежом. Зато с каким упоением маботал он над собранными материалами! Он написал изумляющий по своей достоверности труд «О состоянии Алтыш.тра, или шести восточных городов китайской провинции Пан-Лу (Малой Бухарин), в 1858—1859 годах». Этот труд ввел Чокала в ряд крупнейших учеиых-востоковедов своего времени.
Он избран действительным членом Русского географического общества, готовит к печати исследования по этнографии и истории казахского края, изучает впервые записанные нм варианты i иргизского эпоса «Manée», анализирует собранные ото в детстве варианты казахских сказаний об Едите, Козы-Конпешс и Гаяп-Слу, систематизирует сгон зарисовки, слушает курс лекций в университете и сам выступает с лекциями.,
Пылкость и страстность суждений Чокаил, неопровержимая логика, смелость мыслей и красочность рассказов не оставляли равнодушными его слушателей. Он увлекал друзей в сферу своих волнений, заставлял их пересматривать свои, казалось бы, уже устоявшиеся взгляды.
Юный Чокай сыграл немаловажную роль в формировании мировоззрения Григория Потанина, впоследствии известного путешествепника-географа. «Стремясь расширить политический кругозор Потанина, Чокай познакомил его с сочинениями Гейне — «барабанщика революции 1848 года», Чокай познакомил ею также с петрашевцем Дуровым, отбывавшим в Омске ссылку».
По свидетельству Потанина, Чокай являлся нервым переводчиком на казахский язык Тургенева, Толстого, Гейне... Переводы свои он записывал в объемистые тетради, которые, к сожалению, не сохранились, как и не сохранились многие его рисунки.
Автор блестящих «Очерков Джунгарии», исследователь народной поэзии и культуры казахов, киргизов, узбеков, туркмен, уйгуров и каракалпаков, знаток истории народов Средней Азии
0 неутомимый путешественник, Чокан впес огромный вклад в науку по изучению жизни племен, населявших территорию от Алтая, Тарбагатйя, Семиречья до Каспийского моря, до киргиз-<1 их гор, до кульджинских степей и кашгарских долин. Создатель многих географических карт и этнографических трудов, Чокан Валиханов был к тому же и тонким стилистом, одарен-111 ишим писателем и, как отмечают современники, рассказчи-| м, с беспощадной иронией и сарказмом излагавшим своп '".•‘■ли о царском деспотизме, о чванстве и с горькой иронией,
1 пронзительной болыо говорившим о судьбе своего народа.
<•< удьбл миллионов людей, подающих несомненные надежды гражданственное развитие, людей, которые считают себя и iмп русских по отечеству и поступили в .русское поддан-» ннбр( 1|!ольно, кажется, заслуживает большего внимания и •" ",пн и ионечителыюсти в таких решительных вопросах, ко-"• I1 |" улируются в шекспировское «быть или не быть»,—
......... 1 фес царской администрации в минуты гнева и го-
I" ...... 1 'Ы своих соплеменников.
...... 1 побил своп народ, верил, что дружба ею паро-
I "i при песет в степь священные плоды цивилизации.
.......... ......... соплеменники, сохранив свою народность, впи-
...... " ■ 1 • ......'некую просвещенность. Революционность и
'■ ‘"о.| ..... 1 eioii.ii i п дои находили сочувственный отклику русс кой революционной демократии. Искренность его исповедей и страстность его суждений брали за душу Достоевского. Писатель, в сердце которого вместилась вся боль Руси, обратился к Чокану с такими словами: «Не великая ли цель, не святое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который растолковал в России, что такое степь, се значение и ваш народ относительно России, и в то же время служить своей Родине просвещенным ходатаем за нее у русских. Вспомните, что вы первый киргиз (казах.—
С такой любовью писали ему, с такой же любовью писали о нем его современники. И так же пишут о нем вот уже более ста лет. Но никто из тех, кто посвящал ему свои строки, не обмолвились словом о том, как неимоверно трудно было человеку с окраины царской империи, из среды народа, уделом которого считались лишь рабская покорность, пастушеская палка да жалобная песня во время кочевий, шагнуть в общество аристократов, составлявших генералитет п офицерство русской армии!
И как бы ни велика была любовь со стороны русских ученых и как бы благожелательно и искрение ни относились к нему друзья, все же он испытывал порой оскорбительные выпады и унизительные колкости со стороны отдельных коллег по службе. И, быть может, в минуты раздумий о жизни своей, своих делах он мысленно заново восстанавливал в деталях свою недолгую, по стремительную по делам, значимую но событиям, порой веселую, но больше трудную жизнь. Короткую жизнь.
Ему еще не было тридцати. Знания давались ему слишком легко. Труднее было отстаивать свои права, свое место в жизни.
Даже в кадетский корпус он поступил с трудом, несмотря на то что был сыном султана и единственным казахом среди учащихся. Но, поступив, хотя н был по годам моложе других, стал лучшим учеником корпуса.
Он с самозабвением утолял жажду к знаниям, удовлетворял свою любознательность, осуществлял свою мечту. Почти пешком обошел горы и степи своей необъятной земли. Он служил пауке так, как могут служить неистовые искатели тайн.
Но, кроме любви к науке, кроме страсти к открытиям, у него была другая, еще более величественная любовь к пароду своему, любовь со страданиями и болью за его тяжкую жизнь.
Защищая честь и права своего народа, он дошел до царя, стоял перед его троном и во всеуслышание требовал просвещения и равенства для степного народа.
По разве смог он получить ответ па вопрос «быть или не быть?»!
На этот вопрос не получила тогда ответа еще и сама русская нация — народ России, от имени которой выступали не такие одиночки, как он, а поколение декабристов, революционной до-мократии...
Он любил точность в словах и ясность в мыслях и делах. «Прежде всего я люблю свой народ, потом Россию, йотом все человечество»,— говорил он, связывая судьбу своего народа с судьбой России.
Однажды во время какого-то парада стоявший возле пего князь, которого толкнул какой-то «серый кафтан», изрек недовольным голосом:
— Что это не почистят публику!
Чокай тут же едко заметил:
— А вы читали, как Разин чистил публику?
...Уединившись в тиши юрты, он деталь за деталью восстанавливал в памяти события минувшего — вспоминал гостеприимный дом Гутковских в Омске, споры в кругу ученых Петербурга.
/(а. он быстро завоевывал славу. Но знает ли об этом его родной народ, знает ли он, что его сын Чокан стал ученым и •ио он всю силу юности, все знания свои посвятил созданию правдивой истории стоим!
Mu.oí 11 аулы, степь молчит.
Илрод\ нужны дела, а не слова. 1Í Чокан пытается практи-'ai вмениться в дела своего народа и хоть как-нибудь помочь ■ м\ пи n i'iiii ь его участь.
п" uui.il inri свою кандидатуру на выборы в окружные
• ......... II" <■ выбор 1и> обошелся без разных чиновничьих
1 1 ■ I........i >1н пан областью, гак* и приказные, поголов-
...... ......... >1 ни", mica i Чокан Достоевскому.
11 > ' ...... i > i и iм • i < )п перги i .и о i веча п, на письма, на
и ..... >i > и I.......пин ’> i \ u 11 i I »i м i.«1111 < *1 п мо распри между
< ui I НЦНН1 и ii'MBII 1МИ, ну I I VI ||
................ Юн " |i (н ui «io \ б 11.111 ?), когда ему
на Он ж и (рндо нм мч
I 1 ( ( 1(1 |||11 «dkl 11 > V UI III > I i И И Ml II I МП I ПИК.
1 .■•(•■ н ..... i mi > i pin mui.пой заботой и любовпо
• 1 i un' i 11 .........нон ( |>нд( i на издали книгу, справедливо
i > > >• .i и i . мним казахов. II каждый из его друзей-
..... i ui......un i i роьп косномппапий.
I i im ‘11>i.......i i i и lino! пить объемистых томов. Написап-поо о пом самом составило бы гораздо больше, потому что в памяти людей, в истории пауки он навсегда остался молодым, пламенным патриотом своего Отечества.
Л теперь об авторе этой книги — Сапаргали Исхаковиче Бо-галино.
Он родился в 1895 году в казахском ауле п в детстве был пастухом у богачей, а в шестнадцать лет уже работал грузчиком в Семипалатинске, затем стал кучером. Пос-епетшо научился русскому языку, окончил приходскую школу, а в 1916—1917 годах был на тыловых работах под Петроградом.
Вернувшись домой, он становится активным пропагандистом Советской власти на местах. В 1921 году его избирают председателем Дегеленского волисполкома и членом уездного и с пол пите л 1»по го ко м ] 1 тета.
Спустя два года ом становится народным судьей Каркара-лйшекого уезда, позднее работает в губсудс Семипалатинска, затем его приглашают на ответственную работу в Казнаркомзе-ме, и лишь в 1935 году он начинает творческую деятельность в органах печати республики, хотя писал стихи и рассказы давно. Первое стихотворение он написал более полувека назад.
Он собирает и изучает устное творчество своего народа, ведет большую научно-исследовательскую работу в Институте языка и литературы Академии наук Казахстана. В пятидесятых годах занимается воспитанием молодых казахских прозаиков и поэтов. Переводит на казахский язык многие произведения русской классики.
Где бы ни работал Сапаргали Исхакович и чем бы он ни занимался, он всегда любил бывать в кругу детей, умел и умеет заводить с ними непринужденные беседы. II, очевидно, не случайно с самого начала он писал книги для детей и о детях, собирал народные сказки и сам создавал сказки для детей.
Его книги «Сатжан», «Подростки», «Соколиная охота», «Дыхание времени» нашли читателей не только среди казахских школьников, по и в других республиках нашей страны.
И сейчас этого высокого, стройного, худощавого человека с почтением встречают и в студенческих аудиториях и в школах. С уважением и симпатией говорят о нем и старые и молодые писатели Казахстана — его коллеги.
«Паш Списке», «аксакал казахской детской литературы» — так с любовью и уважением говорят о нем и читатели и друзья-литераторы.
10
Прожив долгую п прекрасную жизнь, Сапаргали Исхакович не утратил своей душевной красоты, доброты и искренности, чрезвычайной скромности и огромного трудолюбия.
Что же касается предлагаемой юным читателям книги о Чо-капе Валихаиове, то над ней Сапаргали Бегалин длительно работал. Он тщательно изучил эпоху, в которую жил Чокай, изучил труды Чокапа, он прекрасно знает быт своего народа.
Повесть С. Бегалппа уже полюбилась казахским читателям.
Я уверен, что повесть Сапаргали Бегалппа заинтересует и тех читателей, к которым она пришла теперь в переводе на русский язык.
Впрочем, я, кажется, опережаю события. Ведь вы только что взяли в руки книгу.
Прочитайте ее! Твой суд, читатель, выше моего. Я же, автор предисловия, выполнил свой долг — познакомил вас с героем киш и и ее автором.
та
Только осенью прикочевывает сюда аул султана.
гурки. Осенью и зимой в низине пасутся, или, как говорят в стони, находятся па тебеневке, лошади — разгребают копытами снег, достают траву. Лучшей глины, чем па тебеневке, не найти.
Вот н теперь пастушонок выкроил немного времени. Набрал глины, присел па сухом пятачке, помял комок, и тот словно ожил.
l
лскималы, осеннее джайляу султанского аула, раскинулось южное невысокой гряды Кушмурунских холмок. Джайляу ото выглядит так, словно ого
______ разделяли надвое: ровное и широкое ковыльное
ноле, что продолжило долину 1 Су т му рун, постепенно переходит в типчаковую степь, которая бугрится темной полынью и солянками.
времена года Коскнмалы пустынно. Зимой степь дремлет под плотным снежным одеялом, весной и летом она во власти птиц и зверья. Мудрено в ату пору увидеть тут всадника.
Лини, убогое жилье сторожа одиноко чернеет у подножия Купшурупа. Не дом н даже не хижина, а что-то напоминающее звериное логово прижалось к самым зарослям чня, спасаясь от постоянных в этих местах северных ветров.
Один из обитателей жилья худощавый рыжий мальчуган с серыми глазами, сын сторожа. С утра до вечера он хлопочет возле двух телят, пасет их н поит. Беда, если упустишь телят к коровам, крепко влетит тогда пастушонку. По выпадает часок-другой свободного времени, и мальчик бежит к низине, выонраст из ямок вязкие, как масло, комки глины, мнет их и лепит фи
А день сегодня особенный: с летовок — летних пастбищ — вернулся аул самого тюре, султана Чингнса. За время томительного одиночества рыжий мальчуган не раз вспоминал своего приятеля Чокапа, сына тюре. Наследник султана Чингнса не гнушался дружбы с пастушонком.
Грозного султана в аулах называли тюре — властитель. Родители рыжего мальчугана уже много лет, с тех пор как султан Чппгпс стал правителем здешнего края, сторожили тут его контору п пастбище.
Пастушонок торопился. Не то чтобы ему хотелось удивить приятеля — лепить фигурки было радостью. Увлеченный работой, он пе сразу приметил юного всадника, подъехавшего па кровном трехлетке тигровой масти, а когда все же увидел его, сгреб в кучу глиняные фигурки и вскочил.
— Здравствуй, Мысык!— Чокай с улыбкой смотрел на приятеля.— Ну-ка покажи, что ты там мастеришь?
Пастушонок уловил любопытство в вопросе Чокапа, и серые глаза его вдруг насторожились. Казалось, Мысык забыл, с каким нетерпением ждал этой встречи. Увидев, что гость соскочил с копя и направляется к нему, мальчишка шмыгнул носом и присел возле фигурок, почти лег на них.
I le отдам! Это мои...
И первым момент Чокай оторопел, потом рассмеялся.
Ч го ты, Мысык! Я их пе трону, только посмотрю.
Да, у тебя копь! Заберешь и уедешь...— Мысык взглянул с 1 и i-м я iе.in исподлобья.— Вчера один из вашего аула побил моей И ф(ц \ рки забрал...
Я же с к мал пе возьму.
1 III 'll II11И ( e i рн чем <• M ЫСЫКОМ. ill II III i e lice i у I Же?
,1' Mi.ein. спину i па заросли чня, из-за которых вы-
.........I I ||| I pot 'р\ III ьрыш I
ч. i щ и. ли.in ним' 14,i i, потом снопа спросил:
Л ifle o i ер
I ИМ I'' I ..... Mm II". I"I|m II III 11 \ llll.lt '
lie
' I " и....... I .....i. 1.1 11.11 .1 II. (Jill I у pi л I в подол py-
nNIIIMH
Д 1 ........ Mm mi,? Чокай i!'* верил своим гла-
lei ............. i Ile показывать, так продай
и i . mui IV i ли и ti и \ in кин i |ь у.
\ n о inin'. I е 11 е 111 к у плп сахар?
— Что захочешь. Едем-ка к нам, у мамы полно н лепешек, п сахару.
— Нс поеду. У вас мальчишки злые. Еще собак натравят...
Чокай понял, что странное поведение приятеля— результат вчерашней обиды. Ему стало жаль Мысыка.
— Ведь я буду с тобой,— принялся он убеждать пастушонка.— Никто не посмеет тебя и пальцем тронуть.
Что п говорить, предложение Чокана было заманчиво. Да и сам он такой ласковый... Мысык вынул из подола фигурку верблюда, протянул приятелю, сказал:
— На, возьми. Л в аул — боюсь. Госпожа рассердится...
Чокай осторожно принял подарок п залюбовался нм.
— Да какой же ты молодец! Знаешь, Мысык, ты настоящий мастер. Скорей едем к нам. А мамы не бойся, она добрая.
Мысык сдался.
— На коня посадишь?
— Конечно. Идем.
Чокап легко вскочил и седло. Мысык аккуратно разложил свои игрушки на солнышке, потом подошел к коню, сунул ногу в стремя, которое освободил для него Чокап, и вдруг копь прыжком рванул с места. Мысык упал. Растерявшийся Чокап и сам-то еле удержался в седле. Когда он успокоил копя и вернулся к Мысыку, тот вновь заупрямился:
— Норовистый он больно... Не поеду па нем.
Чокап спрыгнул па землю. Ему положительно но везло сего-дпя с Мы гы ком.
— Ушибся? Сильно?
— Да пет... Только испугался. Думал, и ты слетишь.
— Это что! Прежде он не такие фокусы выкидывал,— не без гордости заметил Чокап.— Ну что ж, придется пешком.
Мысык послушно двинулся следом за приятелем.
Вот и аул. Навстречу мальчикам из юрты выбежал маленький крепыш — Жакып, младший брат Чокана.
— Кто это? Откуда он взялся? Где ты отыскал такого рыжего? — И недолго думая Жакып ткнул пастушонка кулаком в грудь.— Эй, убирайся отсюда!
Чокап бросился было на Жакыпа, но тот так же стремительно, как и выскочил, скрылся за дверями юрты.
Мысык заплакал от обиды.
— Не плачь, Мысык!
Чокап взял приятеля за руку и чуть ли не силком втащил в большую белую юрту. Но дальше порога Мысык так и не двинулся. Его охватил трепет: никогда еще нс видал он такой красоты. От порога до почетного места лежали ковры; до самых уыков 1 юрты вздымались стопы атласных одеял и пуховых подушек. Ему ли, бедпому Мысыку, быть гостем этого дома? Бежать, скорее бежать! Но как отсюда выбраться? Ведь за дверью лежат два здоровенных черно-белых волкодава...
— Идем! — Чокай потянул Мысыка за руку.
Рядом с дородной белолицей женщиной, разодетой в шелка, сидел обидчик Мысыка — Жакып. Он помахивал небольшой плеткой н все так же враждебно косился на неожиданного гостя.
— Глядп-ка, он и в дом притащился! — пробурчал Жакып себе под нос.— И что ему тут надо? — 11 уже громко: —А ну, пошел вон! Слышишь?
Чокап с неприязнью взглянул на брата.
— Оставь его в покое, понял? Это мой друг. Ariá, велите ему уняться,— обратился он к матери.— Пусть не задирает Мысыка.
Эойнбп строго посмотрела па сыновей, потом перевела взгляд на гостя.
— О аллах! Кто это, Чокап? Где ты отыскал это чучело? Неужто не мог найти получше товарища?
Мысык стоял потупившись. Чокану стало неловко за мать. < >п придвинулся к Мысыку, шепнул:
11»чего, потерпи...
Я пойду... — Мысык попятился к двери.— Говорил ведь, что не надо ходить...
В миг момент дверь распахнулась, п в юрту стремительно i" нм i еултпн Чипгнс, а следом сокольничий Кожбаи с берку-"ч n i рукавице. 11 тотчас яге послышался оглушительный
i и ' 11 * < i \ i ■ 11 11 м * гос я на полу Мысыка: продолжая пятиться,он
V I " ......мчи» е\ era па п полетел кубарем. Вошедших он не
i" i.......i i \ "i i, и и, 'ми .ми ею нарочно стукнули. От крика
. .......i" iм н\ нн шумно м\.юпл г крыльями беркут. Крыло пти-
........ Mi'- «it i но m iei и мальчишка заорал не своим го-
ДШОМ»
'li.иин К|нн и о и и llpMMT*'.|И)
Ну 'ми на Чем Min' Bn имей, не бойся.
Не * pot Mil I I "I mui 1*114.1 OI i Ir и Ill'll До чего он про-
« и мни ними i I м in in и i...........i 11 .i о о? \ ’бери его отг юда, —
м | • И en 1И Til ИМ И I 4*1«11 11. М М *М* М у!
lelo не lei Ю I'M i" II pill И i i 11 • I Ж I i.i
Эи, IM, 'I Mi'll' Kiel.O.Ill xore.i было ПИНКОМ ВЫ-
1 п н M'iuifc me iiiiujiiiiiHiM' свод юрты. Нижние кон-■ . ' '" mil'll. I I ¡lililí ГЧН1Ы I Of ГОНОМ юрты.
i
бросить мальчика из юрты, но промахнулся и угодил йогой по большому медному тазу. Раздался грохот.
Чокан помог приятелю подняться. Беркутчи было не до них: он спешил усадить на подставку и успокоить взбудораженную птицу.
Под защитой Чокана Мысык почувствовал себя увереннее, и теперь загляделся на беркута. Он впервые видел близко эту птицу. Неизвестно, сколько бы он так простоял, если бы внимание его не отвлекло другое чудо: из-за горки сложенных одеял вышла огромная дымчатая борзая. Длинная шерсть на ее ушах завивалась в шелковистые колечки. На шее поблескивал серебряный ошейник. Собака вытянула передние лапы, прогнулась, коснувшись грудью ковра, и не спеша направилась к выходу. Тонко зазвенели кольца ошейника. Мысык засопел, тихонько скользнул за спину Чокана.
— Да не тронет она!
Чокай обратился к матери:
— Ана, угостите моего гостя лепешками.
Той его был по-прежнему почтительным, однако появилась в нем какая-то иная интонация: что-то твердое, несгибаемое звучало в этих простых словах.
Оттого ли, что мать уловила перемену в настроении сына, или па нее подействовало присутствие мужа, но она вдруг подобрела.
— Камила,— окликнула она смуглую женщину, хлопотавшую на хозяйственной половине юрты,— подай этому мальчику лепешек, налей кумыса. Только посади его там, у двери.
Жакып присмирел. Лишь время от времени выглядывал он из-за плеча матери и грозил маленькому гостю кулаком.
Камила подала горячие лепешки и кумыс в расписной деревянной чашке. Мысык принялся за еду, однако в движениях его сквозила такая боязнь, что Чокан не выдержал:
— Ну что ты робеешь? Ешь как следует, а чего не осилишь прибери в нодол,— полушутя-полусерьезно посоветовал он п придвинул поближе к мальчику чашку с кумысом.
На Мысык а это подействовало. Он залпом выпил кумыс, сложил лепешки в подол рубахи, встал и тотчас подался к двери. Но у порога остановился как вкопанный.
— Пойдем провожу,—сказал Чокан, сообразивший, что гость его опасается лежащих возле юрты волкодавов.— Завтра я снова к тебе приду. Знаешь что, слепи мне еще одного верблюда.
— Нет, я лучше слеплю птицу. Хочешь птицу?
— Ну что же, пусть будет птица!
Они расстались. Мысык смог дойти шагом лишь до поляны в зарослях чия. Потом, не помня себя от радости, весело припустил к дому. Он готов был лепить для Чокана все, что только тот пожелает!
2
Когда Чокан вернулся в юрту, султан Чингис сидел за достарханом. Он уже успел умыться с дороги и переодеться в свободную домашнюю одежду. Дастархан, у которого хлопотала Камила, служанка султанова дома, был щедро уставлен кушаньями. Бейсён внес в юрту и водрузил посреди скатерти большую деревянную чашу — тегсне, желтую, с серебряными ручками. Б ной был кумыс — густой, золотистый, тот самый осенний кумыс, который славят в песнях. Султанша взболтала (‘го серебряным половником, и по юрте разнесся приятный, слегка терпкий аромат.
Султан приметил, что старший сын то и дело поглядывает на полку, и ласково спросил:
Что ото там за комок глины, Чоканжан?
Чокай бережно подал отцу игрушечного верблюда. Едва под-сохший, какой то пятнистый, он не вызывал восхищения, по 111»I..Iм обращался с ним, как с хрупкой драгоценностью.
A lii, мальчик, которого вы видели,— настоящий мастер. Но, Moipnie кише игрушки он лепит. Этот верблюд точь-в-точь
I >1И ( I -1 > 1.1 И I > I ГЬ1II.
< и hi - и........... по душе и речь, которая говорила о живом
■ .......... Чю та, и его убежденность. Какому отцу не при-
...........С I им. ми.не I. 1401 ini н своем сыне?
I но .1. ......силен он. Только не кажется ли тебе,
<1>"Ы" ■ > 'iii' ч 111 > > и м о 111 м 11 ( и за гипной матери, по замед-
<И I Имя И Ь Ml IOI
М mi и nil ...........hi iI'M. v in i о морда, I. нс v собаки.
i1 I- ................ 'it i ' i и iii. м 11 от понимаешь,—
(и i im i Чипам Ap t• a
He i " .......'"Mu *ioniу неiрогопу! вмешалась
..... I ........ ч "i i ............ 11ЦП1Н1. Зоричем, Жакып но
■ * * • ■ I'M "I i * ' i 11111 mi i, i i.i mu,
• ' 'I iiii "i"' ...... \iiipoioiio прищурился, о чем-то думая.
\ | с м hi ......гм, oxoi ник? шутливо спросила Зейнеп
• 1 мап I.
— Охота сегодня была неудачная: ваяли всего двух уток, д-1 и тех по пути подарили. Встретились старики из аула брата Шегена. Сама знаешь...
В юрту в: шел Бейеен.
— Прибыл акын, султан-ага,— доложил он.
— А-а, это, должно быть, акын Арстан.— В голосе Чингиса звучала мягкая доброжелательность, свойственная человеку гостеприимному.— Проси его войти.
Высокий старик с редкой седой бородкой переступил порог, прижал обе руки к груди. Следом за ним в юрту вошли сопровождавшие его жигйты.
— Приветствую вас, алдияр!
— Добро пожаловать, акын Арстан! — Чиигис ласково и ь то же время с достоинством указал на место справа от себя.— Прошу вас, садитесь.
Мало кого принимал отец с таким почетом. Чокай с невольным уважением поздоровался с гостем:
— Здравствуйте!
— Будь счастлив, молодой тюре,— улыбнулся акын мальчику.
Чокай ловил каждое движение гостя. Слово «акын» взбудоражило его. Г» первый раз доводилось ему видеть настоящего па [»одного певца.
Два жигита, спутники Арстана, сели неподалеку от входа.
Сам акын уверенно прошел на место, предложенное ему султаном.
— Все ли по-доброму в ханской ставке? Целы ли богатства тюре? Здоровы ли дети? Благополучна ли прекрасная супруга повелителя? — справился акын.
Вопросы звучали будто слова песни — плавно, ритмично Чокану н это показалось чудесным.
— А у вас, дорогой акын? Спокойно ли в ваших краях?
— Алдияр, парод ваш здравствует,— все так же возвышенно и плавно отвечал акын.— Узнав о возвращении аула повелителя па осеннее джайляу, я поспешил сюда, чтобы приветствовать вас и засвидетельствовать свое почтение.
— Бот п хорошо. Я да!впо хотел вас послушать.
Акын от неожиданности заморгал. «Что означают слова грозного султана? — невольно подумалось ему.— Не беда ли нависла над мое]! головой? Султан — человек могущественный, слово его — закон. Не допустил ли я где ошибки?»
— О чем послушать, мой повелитель? — тихо спросил он.
— Говорили мне, что вы прекрасно сказываете поэму «Козы-Корпсш п Баян-Слу». Великое творение о великой любви хочу слышать из ваших уст.
— Разве встанет преграда перед желанием повелителя? — Старик успокоился, но ответ его вышел напряженным, напыщенным. Он отвернул край дастархана н обратился к спутникам: — Подайте мой кобыз.
Худощавый жигпт вынул из-под полы надетого внакидку • чекменя инструмент, протянул акыну.
Старик снял халат, устроился поудобнее и, приладив кобыз на коленях, стал его настраивать. Потом обвел взглядом сидящих. Чокан заметил, как изменилось лицо акына. Он, казалось, никого не видел, ничего не слышал вокруг. Глаза его горели. Чокай вспомнил, как утром Мысы к, увлеченный лепной, не услышал топота его копя. Что-то общее почудилось мальчику в выражении лица старого акына и пастушоика-ваятеля...
Плавные звуки родились под смычком, и Арстан запел глуховатым, по сильным голосом.
...Вышли на охоту два богача, два друга, Сарыбай и Кара-бай. В безлюдной стенп попалась им стельная лань. Тяжело
< и бежать, не уйти от погибели. «Моя жена ждет ребенка, нс (м чо я поднять руку па лань,— сказал Сарыбай.— Пускай свою
< i|"viv, повеет тебе, друг». Покачал головой Карябай: «И мне по и.зн o í i>г. i ять, п моя избранница тяжела».
Спаслась a iнь, медленно уш и за холмы.
Долго ездили в тот день охотники. Не попадался больше верь Поздно вечером па привале завели они разговор о лани, "■il.м и помни, о детях. И поклялись быть друзьями. Услови-
......i" ни гь своих детей, если жены их родят сына п дочь.
1 ........и i i ■ i it юте юм их клятвы, лунная ночь...
\n.lll 100,11 i i, будто собираясь с духом, поднял лицо к 1 г и »i« i io И снова запел под рокот кобыза.
• ni i их r i бродили по степи, когда появились на спет их ю i" I " i « и io отыскали охотников, сообщили радостную весть.
1 i и ий Сарыбай не попрощался с другом, так торопил-• " ........ Mii.i. Ускакал, только пыль за ним заклубилась.
v !|м lin Б'арабай медленно поехал в свой аул. Не был им р'Ы ие«1'|1и.
1 " "мм i i i и i роногнй копь Сарыбая, грянулся оземь.
1 .................i 1ИИЫЙ отец, умер в одночасье, так и не у ви
да I СМИ/«
< •' 1 и i ц>\ la H судьбу, откочевал в чужие края Кара-
'■ "i I о'...... ". 'i" i i и i в аул Сарыбая.
И росли вдалеке друг от друга мальчик Козы и девочка го имени Баян.
Степь одна, не делится на свою и чужую...
Люди слушали молча. Чокай не сводил глаз с акына. Слова поэмы слагались в дивный узор. Поначалу Чокай даже повторял их следом за певцом. Но случайно заметил Жакыпа: тот сидел позади матери, полузакрыв глаза и старательно водя прутиком по коленям. Это было так смешно, что Чокай с трудом сдержал улыбку. Озорник подметил взгляд брата, и рука с прутиком заходила еще усерднее. Чокай нахмурился. Однако унять Жакыпа было уже невозможно: теперь он начал беззвучно открывать и закрывать рот, передразнивая акына, кривить губы, строить гримасы.
Акын пел.
...Слухом земля полнится... Растет красавица Баян, распускается нежным цветком. Удивляет людей умом и силой Козы. Прослышали юноша и девушка об обещании, данном некогда их отцами, стали мечтать друг о друге. Но разве зло, которое развело их отцов, обернется добром в судьбе детей? Только молодым сердцам нет до итого дела. Они уже стремились навстречу друг другу.
Земля была свидетелем рождения великой любви...
Нелегко жилось Карябаю на чужбине. Тревожился он за свои табуны. И когда батыр Кодар из соседнего племени посватался к Баян, богач обещал выдать за него дочь, но поставил условие: пусть вначале батыр послужит у пего табунщиком.
Силен был Кодар и вынослив: мерз зимой, изнывал от жажды летом, сторожа тысячные табуны Карябая. 11 терпеливо ждал заветного часа, хотя Баял знать не хотела батыра, своею волей пошедшего в рабы.
На земле добро и зло рядом живут...
Песня внезапно оборвалась. Акын в сопровождении слушателей вышел на улицу. Чокай остался на мосте, сидел не шевелясь, весь во власти услышанного. По чудо исчезло: 1$ юрте уже хлопотали женщины, вновь расстилали скатерть, уставляли ее яствами.
Передохнув некоторое время на свежем воздухе, акын вернулся, сел за дастархап. Людей в юрте прибавилось. В пиалах задымился душистый янтарный чай. Чокап влюбленно смотрел на акына. Движения старика даже во время еды казались ему необыкновенными. Откуда берется у пего эта дивная долгая песня? Где прячется?
У акына были большие выразительные глаза, длинная, про зрачпая седая бородка, которая увеличивала п без того продолговатый подбородок. «Уж не в этом ли подбородке, так отличающем акына от других людей, таится удивительный песенный дар?» — думал мальчик.
По вот чаепитие окончилось, люди отодвинулись от дастар-хана.
И вновь чарующие звуки окружили Чокала, подняли, понесли в сказочный мир. Кобыз звучал то весело, то печально, то торжественно. И в такт ему лилась песня.
Что-то пьянящее, теплое родилось в груди мальчика, и он принялся вторить акыну. Ему казалось, что это не Козы, а он сам, Чокап, переодевшись пастухом и погоняя овец, идет па свидание. Навстречу выходит Баян. Плывет ее песня, обращенная к ягнятам. Как она нежна и печальна!.. Почему печальна песня любви? Кобыз звучал тоньше свирели.
— Эй, ты тоже стал акыном?
От голоса Жакыпа Чокап вздрогнул.
— Уважаемый Арстан, байбише беспокоится, не переварилось бы мясо,— сказал султан.— Может, продолжим после еды?
— Ой, аиа! —взмолился Чокай.— Пусть он поет! Так интересно...
Не волнуйся, сыпок, мы не отпустим акына, пока не доел ушлем весь сказ.
Да, да! поддержал султан жену.— Раз ужин готов, пи-чек» не поделаешь. Дослушаем попозже.
Акын прислонил кобыз к горке подушек. Сел поудобнее.
Ночь iiiiinia... согласился он с Чипгисом.
II..... \ a.una все высыпали па улицу. Солнце уже заходило;
....... i ( i мми с i i.ni теин. Группа людей во главе с султа-
11 о к '•»■.. i i, щ.ми м аа i\ i. Чокап сегодня позабыл про игры: и i »и i ni . 11. i .i 11 i Сердцем его владела песня. Что ждет к i I. ipiH нм ' Ч 1(1 Г»\ щт с крас нищей Баян?
I i i......ti и а ч i». i ч, мми i п i i \ к |»\ гпм. Эден в уже вняло легкой
| < i........|>н ni i < * 11 ( i 1111 м 111 ti \н i a i было видно, как гемпеет
..... .....i i ш< ь <и »111 к < i кг linio 11 и i i 111 о i (i покрова.
М м..... i i р\ ni п i Ч н и i и
\м• • << ."||'ми и кн i < i фику. Наш отец Чолыоай
... i , ..........и. n 11*■ >i.i "Пп II > обладал ли он несенным
/И|н»м I
Ми 'нм ....... * и ' 11 к i к\ч i му акына, алдпяр. Однако
ими i ■ ni" | и. i, ч i. i 1111 . i м ni 1да и вы м, острым на язык и с пра
йма IHBI.IM ЧМ I Н< «КОМ
I' ’ i и * 111. mi, i i к и i \ и ni Справедливость... Каждый понимает ее по-своему. Он, султан, повелевает десятками родов и часто решает тяжбы. Один благодарят его за заступничество, другие уходят с сердцами, полными обиды... Разве можно угодить всем, если люди рождены в неравенстве? Так было, так будет...
— Расскажите нам о каком-пибудь справедливом решении Толыбая,— попросил он.
— Алдпяр! Рассказ сына об отце может показаться хвастовством. Вот этот жпгпт красноречив и хранит в памяти немало бесед и притчей.— Арстаи показал иа старшего из двух приехавших с ним товарищей.
Нелегко говорить перед могучим султаном, особенно о справедливости. Кто знает, что на уме у повелителя? «Почему Арстан-акып предложил говорить именно мне?» — с сомиспие.м подумал жпгпт.
Султан и е1о свита молча ждали.
— Верно, алдпяр, приходилось мне слышать о мудрых решениях Толыбая,—начал жигнт, опасливо взглянув па Чиигиса.
Султан кивнул.
— Мой покойный отец говаривал: «Если быть бием, то только таким, как Толыбай — он умел даже конский волос разделить пополам»,—начал, приободрившись, жпгпт.—В давние времена, когда Толыбай был еще молод, случилось ему в дороге попасть на одни съезд старейшин. Люди, выясняя истину, как обычно, разделились на два лагеря. Вин выступали один за другим—один речистее другого... Толыбай прислушался. Это была старая запутанная тяжба, в которой переплелись интересы трех родов. Оказывается, конокрады из рода кипчак угнали косяк лошадей, принадлежавших роду багапалы, но в горах наскочили иа охотников из рода жаппас. Охотники смекнули, что тут можно поживиться, и вступили в схватку с похитителями. В короткой яростной стычке они отбили коня и кобылу.
Преследователи из аулов багапалы шли по пятам за ворами. Они встретили охотников и легко опознали своих лошадей. Обрадовались. «Нашедшему — радость,— говорится в народе,— по если твою находку опозпали — не противься, отдай». Однако охотники из рода жанпас имели па сей счет свое мнение. «Мы к вам в пастухи не нанимались,— отвечали они баганалиицам.— Мы жизнью рисковали, чтобы отбить лошадей. Не отдадим!» Перепалка окончилась дракой, в которой пострадал один из охотников: ему выбили никой глаз. Баганалпицы настигли и конокрадов, отобрали весь свой скот п вернулись домой.
Прошло какое-то время, н род жаппас потребовал с кипчаков выкуп за увечье сородича. Кипчаки платить отказались. С тех пор и началась тяжба, длившаяся долгие годы. Обиды и оскорбления наслаивались одно иа другое, не было счета угрозам и укорам, а дело запутывалось все больше...
Вин приметили Толыбая, расспросили, кто он, откуда. Глаз у биев наметанный: угадали они в незнакомце незаурядный ум.
«Голубчик,— обратились они к Толыбаю,— ты тут человек сторонний, ничьей руки не держишь, поэтому ты всем нам родня. У казахов говорят: «К делу, которое надлежит решить, да прибудет сведущий». Тебе, верно, и суждено рассудить нас».
«Не хочется в судьи, не зная точно, будет ли угодно людям мое решение,— отвечает Толыбай.— В пароде, сами знаете, говорят и такое: «Искал побродяжку-быка, а попал в есаулы». Боюсь, как бы мое судейство в смешки не приняли. Я возьмусь судить лишь в том случае, если победители не занесутся от гордости, а побежденные выдержат горечь поражения».
«Твои слова исполняют нас надеждой! — воскликнули разом бим.— Недаром сказано: «Справедливость родится там, где нет пристрастия». Ты не близок ни одному из трех спорящих родов. Мы слушаем тебя, говори!»
‘■Тогда выслушаем эту историю с самого начала»,— предложи i Т и 1.1 ий.
И lau i i i laiim.ie бпм всех трех родов высказали своп пре-■ МИН, I ОЛМГг'И оГп.ИВП ! решение.
I м up ui, бим n i рода багапалы, - сказал он.— Если бы
I ei.il и III VIII гаи Ilion КОСЯК, У КОГО бы ОХОТНИКИ МОГЛИ ОТоИТЬ
• 1 " i "".i ищу ' Прав II ты, бпй из рода кипчак. Если бы бага-
......"i ■ '""i"' 111 11 о ó а ;а своими косяками, разве возникла бы
' ом»..........Mini, ми ui рода жаппас? Деды наши говорили:
♦ •и.. i...... i i м нею п в ответе». Жизнь мужчппы,
' ni"', 'i i 11. • im i n in if гг я и сотню верблюдов. Пятьдесят in lift IKMliil I ......... Ml II I a I mi мужчины, которым Oil ПС
и lio i it. ini i 111.ЮИ1 in« no i;iomv умыслу, а служи ...... " " и s и I • 1111 11 ■ I i ... I II I I. II i ату III III • I о IIIIII у. I я же io
". HI'IHIII ooiyiiilli IO.IH\ll 111 oí lltll Mill IS 41111’ погибнуть в бою,
ч»мОм .................. . i......... )l i.iMi’iiHio выкуп сватов-
....... II» •• * * * и i' i......и »11 • 11 i i м о i и itiirim нет ничего крепче
i................. »• /Inin .....и. герб пожат — подарок, достой
ным ж<щч% i•
I ...»•■ 11 I •. nil I I > 11 III > (.1 |,р aciie.ni ОТ ЭТОЙ речи...
'I'M ..... ni . i i i i i. i i жигита разинув рот. Он, конечно, по
...........ими юн су действа Толыбая, но его поразило ма-
' с ню р чсь.1 einiMi. Как бы желая удостовериться, в самом ли
доле возможно такое чудо, мальчик оглянулся на отца. Чингис сидел з а д у м а в ш п с ь.
— И все согласились с Толыбаем? — спросил он через некоторое время.
— Не только согласились, алдияр, но еще и поблагодарили,— ответил уже сам акын.— Вий из рода жаинас, седобородый старец, говорят, обратился к нему с такими словами: «Благословляю тебя, сын мой. Прибавь к имени своему титул бия». С тех пор в народе его так и стали звать — Толыбай-бий.
Вокруг оживленно заговорили:
— Справедливое решение.
— Не так-то просто примирить соперников, а он вот сумел!
— Мудрое слово, говорят, рождает мир.
— Что ни говори, а прежние они умели мудро судить.
Чингис молча встал и направился к аулу. Свита последовала за ним. Смеркалось. Над аулом стоял вечерний шум. В юрте снова был расстелен дастархап, в тегене холодили кумыс.
— Ну, акын, довершайте песню, довершайте,— проговорил Чингис, глядя па Арстапа.
Только близко знавшие султана люди могли уловить в мягком, тихом голосе повелителя потку недовольства. Лицо Чингп-са было спокойно.
— Охотно, алдияр.— Акын взял кобыз.— Пусть маленький тюре,— он кивнул в сторону Ч ока на,— утолит свою жажду.
Появился Жакып, подсел к брату, тихонько спросил:
— Опять будет петь? Все про того сироту? Как не надоест?
— Да, про него. А ты сиди смирно.
Вдохновение не сразу вернулось к Арстаиу. Может быть, оп почувствовал перемену в настроении султана, а возможно, просто устал.
По песня брала свое, увлекала акына.
...Трудна в этом мире любовь. Не соединится Козы с красавицей Баян. На пути его стоит грозный и мстительный соперник— Кодар. Первое столкновение жпгитов, первые сабельные удары. Кто уступит? Никто. Кто будет повержен?..
Не одного Чокапа печалила эта песня. Старики слушали, склонив седые головы. О чем думали они? О днях своей молодости? Кому из них встретилась настоящая любовь?.. Кто отступил в бою? Кто испугался мести? Кто был отвергнут?
Прошло немало времени. Похоже было, что все устали — и певец п слушатели.
— Отложим до завтра,— решил Чингис и приказал Бенсону: — Проводи акына с жпгнтлмн в юрту для гостей.
На другое утро, когда Арстап и его спутники вошли к султану, Чокай и Жакып уже сидели возле отца. Акын запел здравицу:
Привет тебе, правитель наш!
Погожих дней тебе, светлой жизни, спокойных снов!
Султан, достойный престола,
Да принесешь ты счастье стране,
благоденствие народу!
Султан, как и накануне, указал акыну место по правую руку от себя. Остальные расселись, соблюдая старшинство.
— Издалека начинаешь, акын,— с усмешкой заметил Чингис. Чем бы, кажется, по приветствие, а как вникнешь поглубже — тут тебе и жалоба. Нет слова, которого не смог бы выговорить человек, пет секрета, который сумел бы утаить. Вот и надо бы всегда говорить прямо, не хитря.
Алдияр, если вы позволите, мы навестим ханшу.— Акын вежливо ушел от разговора, который завел было султан: человек опытный, он избегал подобных щекотливых тем.— Второй день мы здесь, а вашу матушку, повелительницу нашу, так и не \ дос шились приветствовать.
II ото верно. Чингис понял уловку старика.— Поедем. N матушки п дослушаем позму.
\ га, и я с вамп! — воскликнул Чокан.
II ni не замедлил подать голос Жакып.
• i i ■ ног юм улыбнулась Зейпеп.— И матушку про-'' гм ч и и iм, детям, радость прокатитесь в коляске.
Bol здорово! Жакып от восторга подпрыгнул и повис о i шее брата.
II" i \ i Чокан вспомнил о Мысыке, о своем обещании быть < i i один \ него.
I и мой верблюд? — спохватился он. н ' мо i ее, где он оставил игрушку, лежали только жалкие мП юм i п
мл разбил, негодник! —Чокан сжал кулаки, л........ом! и- юркнул за спину матери.
Ч"1 не милый, ото я, я разбила!—вмешалась Зейпеп,
.....- i ы ni i.пинан на защиту своего любимца.— И далась тебе
i iiiiii! Копер весь перепачкал.
' i о не i липа, ана!
Чокап горько вздохнул. «Вечно одпо к то же! — подумал он.— Ну хорошо, Жакып еще мал и глуп. Но мать... Почему она не хочет понять меня? Разве этот верблюд был плох? Он — как песня...»
— Ата, я поеду верхом,— сказал он и вышел из юрты.
Возле коновязи Бейсен седлал лошадей.
— Бейсеи-ага, оседлай и моего трехлетку,—попросил Чокап.
Жакып, конечно, тут как тут, кричит:
— И моего, Бейссн-ага, и моего! Я поеду с Чоканом.
— Прочь отсюда, пока цел! — прикрикнул на него Чокап.— Лучше не попадайся мне под руку!
Жакып убежал.
Кавалькада во главе с султаном двинулась берегом большого озера к аулу старой ханши. Чокап выехал вместе со всеми, по вскоре свернул к колодцу, где вчера условился встретиться с Мысы ком.
— Куда, куда один? — окликнул его отец.
— Обещал заехать к Мысыку.
•— Ро те нельзя сделать это позже?
— Я дал слово, ата. Если обману, Мысы к перестанет мне верить.
Упрямая складка набежала на лоб мальчика. Отец понял его досаду, согласился:
— Хорошо, поезжай, только не долго задерживайся.
Чокан повернул коня.
— Хороший мальчик! — Акын проводил Чокаиа ласковым взглядом.— Ишь как рассуждает — слово свое высоко ставит. Молодец!
Навстречу Чокану из-за колодца выбежал Мысык. В высоко поднятых руках его были две глиняные фигурки.
— Чокан, смотри, что я слепил! Иу как, ничего получилось?
И сокол и коляска на диво удались Мысыку. По глина еще но высохла, была совсем мягкой. Чокан подержал игрушки па ладони и вернул юному мастеру.
— Подсуши пх па солнце. Я наведаюсь завтра.
— Я думал, ты сегодня не приедешь.
— Но ведь я обещал.
Чокал отдал приятелю захваченные из дома гостинцы. Тот заулыбался и тотчас же набил рот маслеными баурсаками. Ведь не каждый день выпадает такая удача — лакомства с султаповл дастархапа.
— Я тебе еще слеплю,— промычал Мысык, расправляясь с едой.— Сколько хочешь...
Чокап сел на коня п поскакал в сторону аула бабушки Айганым. Он очень торопился — боялся опоздать к запевке акына. Издалека было видно, как вокруг юрты бабушки суетились люди. Кони уже стояли на привязи, до мать только выходила из коляски. Чокан появился в юрте следом за ней. Жакып не преминул поддеть брата:
— A-а, ты все равно приехал позже нас!
Бабушка расцеловала внуков, усадила рядом с собой, погладила Жакыпа по голове.
Все почтительно молчали.
— Выберите барана для угощения и принесите кумыс,—распорядилась Айганым и обратилась к гостям:—Я слышала, акын прибыл еще вчера. Видимо, у него были дела к султану. Бремя, как говорят, обращено лицом к молодым.
— Не вините в этом акына, матушка,— сказал Чиигнс.— 1!; ши внуки re отпустили его — заставили петь.
— Какие песни?
По. му о Козы-Корпеше. Этот вариант немного отличается си гого, что пел акын Орынбай. Говорят, в Омске акын Арстап и .и.зпвзлея большим успехом.
Да, да, я слыхала, что какой-то русский, тронутый рас-е' cu i о двух влюбленных, поднес подарок нашему Арстаиу. Хорошо, что он пол детям. Теперь послушаем его и мы.
Я спел не до конца, почтенная Айганым,— заметил поль-»! . oui ni \prran.
Убранство в юрте Айганым было еще богаче, чем в жилище м. Чап гостям подавали в золоченых чашках тончайшего
i .......ив. поднос и самовар были серебряные. Для жи-
..... • с npMi'11,1 i. i и 11111 х знаменитого акына, пребывание в ставке
il ni i i. i о. пн л. сказочным сном. Да, верно говорится, что •i и и,1ч,1 ю искусства. Разве по искусство акына привело пх
..... i i i отечны Бали? В народе немало такта акынов, перед
moi | i i и «и к|и,| i ы двери самых грозных повелителей. Бее но-
........, i <■ i «,i.i им им, уважение народа окружает их. Искусство...
Пни в и пи и вечно. Перед ним вс»' равны — и султан, и они, цщ| i........ i и я иного аула, и старая Айганым, и юный Чокап.
Х ио> и i m весь кумыс. Люди ловят взгляд старой ханши, .......... in ' началу увеселения. Чокан в нетерпении наклони и н и « it 11 у, roi указал глазами па бабушку. Здесь иовелс-
И11Ч ООН,
li n ...... i фоните акыну петь! — просит Чокап.
ч ni Moi ми iыü! — Айганым обняла внука.— Я пижу, ...... i in i 1ПЧ пи. Пу что ж, акын, начинай.
26
27
Арстап прппялся настраивать кобыз. Потом поиграл на пем и снова стал настраивать. Это продолжалось так долго, что Чинше не выдержал.
— В чем дело, акын? Или запамятовал, где остановился?
Акын облегченно вздохнул:
— Прикажете продолжать, алдияр?
— Ах да! — Чпнгис смутился.— Прикажете повторить начало? — обратился он к матери.
— Пожалуй, продолжим. Не успеет акын сегодня кончить, да и дети устанут.
Арстан запел. Чингис слушал его и думал, что с акынами надо держать ухо востро. Вон как поддел его Арстан, на посмешище выставил. И не придерешься: сам виноват — поторопился.
Солнце садилось, когда акын завершил пойму. Многие прослезились, опечаленные смертью Козы.
Везутешная Саян оплакивает любимого, снова и снова отвергает притязания Кодара... Высится в стороне от караванного пути мавзолеи, навеки уснули в пем Козы п Саян. В ином мире бродят их юные души. Встретятся ли они там?..
Акын замолчал.
— Л мавзолеи Козы п Саян высокий? — спросил немного погодя Чокай.
— Я не видел его, мой юный тюре,— ответил Арстан.— Говорят, если поглядеть снизу на его купол, с головы тюбетейка свалится.
— Высокий, значит... Большой, как их любовь...
Не сразу заговорили люди. А Чокап умолк па целый день. Ночыо же долго не мог сомкнуть глаз, а когда наконец забылся, во сне ему привиделось какое-то светлое, уходящее к самому небу здание, п дивный голос, который все пел и пел прекрасную, печальную песню...
4
Султан Чингис, кочевал ли он по степи, жил ли 1$ своем казенном зимнем доме в Кушмуруне или у матери в Сырымбё-те, никогда не расставался с тяжелой деревянной укладкой. В ней хранились тетради — толстые, в кожаных и бархатных переплетах, и тоненькие, сшитые наскоро, в пожелтевших бу мажпых обложках, с замятыми уголками страниц. Студеными зимними вечерами, когда в печах трещали дрова, а снаружи бушевала метель, султан любил разбирать хранившиеся в укладке сокровища, совещался с умелыми переписчиками, наказывал снять копию с Toil пли иной записи. Когда же случалось бывать в Омске, Чингис обязательно наведывался в мастерскую переплетчика. Проходило время, и новый рукописный том ложился в «Сундук песен» — так называлась в семье заветная укладка.
Разбирать арабскую скоропись — не такое простое дело. Однако спасибо мулле Аубакнру: его стараниями Чокап овладел этой премудростью.
И вот, вскоре после того, как в ауле побывал акын Арстан, султан Чингис вновь раскрыл «Сундук песен». Подсевший к нему Чокап перебирал тетради, вглядывался в затейливое кружево арабской вязи, и вдруг в ушах у пего зазвенел родной казахский напев.
— Да ведь это... Это же па нашем языке! — воскликнул он.— Казахская песня, только арабскими буквами писана...
— Да, сын мой, это казахская поэма, дастан «Ер-Кокшё». I» ней акын славит древнего героя, сложившего голову ради счастья своего народа.
— Ата, прошу вас, позвольте мне прочесть!
Пу что ж, читай. Только будь осторожен, не помни п не испачкай рукопись. Я приготовил се для отправки в Петербург. Нынче гам появились люди, которых интересуют наши песни.
Гак Чокап получил доступ к «Сундуку песен». Много прочел он в ту осень казахских сказок, старинных преданий и поэм.
А память, цепкая и острая, все возвращалась к песне \pc i а па:
Прилетал ты вольным ветром Беззащитному на помощь,
Па врага ты летним громом Ополчался, грозной тучей II являл благодеянья,
Как роса живая, другу...
' '" "¡'V за строфой вспоминал Чокап поэму о Козы и Баян.
N Щ" • I Г»Iа не записать ее? Почему бы не завести свою тет-М »• 1 11 'Ы. пока он помнит только отрывки, по ведь это — на-
• " 1......и. и у него, Чокапа, будет своп «Сундук песетт».
1........ но всех подробностях описал мальчик наружно .....hi Ч" пша, его чудесный голос. Потом пересказал
0 * П>....... п предстали перед ним крутые горные уступы,
....................... Он записывал п вновь скорбел о кра-
■ oi Пн Hi и. ......... hi жестокой руки Кодара, о милой и гоо-
" о I. ни....................... пережить любимого и сама вонзила
1 | П| (• I |1\ (I. ни ИЖИ.1,,,
Чинше Валиханов, старший султан Аман Карагайского округа, был человек образованный, хорошо знакомый с восточной и русской культурой. Он окончил училище Сибирского линейного казачьего войска, впоследствии преобразованное в кадетский корпус, имел чин полковника русской армии. В свое время ханше Анганым стоило немало хлопот определить сына в русское училище. И Чингис понимал, что теперь настал его черед позаботиться о достойном образовании для своего первенца. В том, что русской культуре принадлежит будущее, Чингис по сомневался, однако он желал, чтобы сын его получил и те знания, которые но традиции полагались наследнику султана. По-отому-то и пригласил он в степь муллу Аубакира, поэтому и перевез из Оренбурга его семью.
— Передай Чокану все, что знаешь сам,— наказывал он мулле. — Внук хана Вали должен владеть языками семи народов.
Аубакир старался, как мог: обучил Чокапа читать и писать по-арабски, но-чагатайски, познакомил с памятниками средневековой чагатайской литературы, упражнялся с ним в арабской и персидской речи, приохотил к восточной поэзии. Пет, этот Аубакир был настоящий учитель, не то что другие муллы, вся «наука» которых сводилась к вдалбливанию в головы учеников непонятных текстов арабских молитв. Аубакир хорошо знал свое дело, и султан Чингис был им доволен.
Чокай учился легко, будто играючи, а все же, окончив занятия, с удовольствием закрывал арабскую книгу и, улучив первую же свободную минуту, раскрывал очередную рукопись из «Сундука песен». Милые ого сердцу старинные сказания сами укладывались в голове, сами запоминались.
Однажды, отправляясь навестить бабушку, Чокай захватил с собой поэму «Боз-жигйт».
— Бабушка, а что я привез! — возгласил он, едва лишь очутился в юрте.— Дастап о светлолицем жигпто!
— А пу-ка почитай мне, почитан! — обрадовалась Анганым.
Это была первая поэма, которую она слышала на уст внука. Чокая читал длинный дастан важно, неспешно, с достоинством профессионального сказителя.
— Я ведь раньше не слышала этой поэмы,— задумчиво про говорила Анганым, когда внук окончил чтение.— Нынче у пас 1! степи вошло в обычай восхвалять персидские стихи: ах, со ловьи, ах, розы! А сдается мпе, что наша-то древняя поэзия не уступит персидской.
И вдруг сама запела мягким, проникающим в душу голосом:
Если выйдешь в иоле ты,
Наглядишься вволю ты На молоденьких зайчат:
Как они в траве шалят,
Как легки прыжки у них,
Спины как гибки у них.
Так спина моя гибка,
Так и пляска моя легка!
II еще я сказать могу:
Что на свете земли черней,
Что па свете снега белей?
Нал на черную землю снег,—•
Полюбуйся-ка снегом тем,
Незапятнанным, белым ты,—
Налюбуешься моим телом ты:
Чистым телом, как снег, я бела!
Что на свете крови алей?
Кровь па чистый снег пролей,—
С алой кровью на снегу Я сравнить мой румянец могу...
— Ой, какая красота! — воскликнул Чокап.— Что это? Героическая поэма «Ер-Таргыи».
Почему вы прежде никогда мне не пели? Я и не знал, что I < I умеете...
Все думала, что внук у меня еще несмышленыш. А ты, ока 1ывается, уже в разум входишь.— И Анганым поцеловала Пока н а.
Избушка, еще спойте! Еще!
Пет, Чокаижан, на сегодня довольно. II без того мы за нес ним и дня не заметили. Так не годится. Когда устаешь, позем утрачивает прелесть. У меня на памяти немало песен и лс-и нд, успею еще перепеть и пересказать их тебе. Только почаще и (вещай свою бабушку. А теперь ступай... Тебе, верно, пора .hi и чаться.
Эи мой Чокай учился в Кушмурунской частной школе — мок-
• ( в. а с весны до поздней осени, когда аул откочевывал в степь, ■ • мчался с муллой Аубакиром. По рекомендации Чингиса для
« ipex учеников — Чокапа, Жакыпа п Санин, дочки самого 11. из, заказали большой круглый стол и стулья. Так было нее готовить уроки. Занятия у детей шли своим чередом, но
• • • • в гаком маленьком классе, всего лишь из трех человек,
i | < ион успевающие и отстающие.
11 Чн. ли K.uiii >. .HIIIII
В самых трудных учениках ходил, конечно, Жакып. Он просто не желал учиться и буквально из кожи вон лез, чтобы хоть как-нибудь насолить мулле.
Вот и сегодня он вертелся, болтал и не давал покоя Чокану и Санин, пока наконец не свалился на пол, опрокинув при этом стол. Книги, тетради рассыпались, по халату муллы поползло чернильное пятно.
— И-и, какой ты крученый! — рассердился мулла.— Совсем непутевый!
Жакып обозлился. Какой-то мулла смеет ему выговаривать! Пн па кого не глядя, поднялся он с пола и выскочил за дверь.
— Постой, Жакып! Вернись! Куда ты?
Но Жакып и не подумал возвращаться. Откуда было знать учителю, что его нерадивый ученик уже давно искал повода, чтобы навсегда распрощаться со своим наставником, и теперь эта долгожданная минута наступила.
Мальчик вприпрыжку помчался к коновязи, у которой стоял чубарый стригунок, младший брат трехлетки, па котором ездил Чокай. Ох и конь из пего будет! Иноходец. Жакып уже давно улещал табунщика Жанпейса, просил укротить для него неука. Но уговорить Жанпейса не так-то просто. Больше того, видя нетерпение мальчика, табунщик то п дело его подзадоривал: «У этого чубарого будет не только добрая иноходь, но и хороший бег. С таким скакуном па .любой байге победу добудешь! »
Жаппсис, посмеиваясь, осматривал копыта верховых лошадей султана, а Жакып крутился возле него и болтал без умолку. Пусть Жаппеис-ага объездит чубарого. Ведь рыжая лошадь сбила ногу, а он, Жакып, хотел сменить ее еще летом. На будущей неделе аул приглашен на большой номинальный пир. Какого же копя заседлают для Жакына? Любого другого? Пет п нет! Он должен поехать па чубаром. Что ведь иноходец, па ne i можно везти чашку с кумысом и не расплескать пн капли. Вот красота-то будет! Жакып наденет нарядную каракулевую ш ш ку, обует щегольские сапожки... Хочет ли он обставить Чоканл? Какое это имеет значение?!
Жапиеис был неумолим. Не хотел он рисковать. Чего доброго, свернет себе шею султанский сынок, тогда и табунщику не сносить головы. Надо отвлечь шалуна каким-нибудь разговор >ч
— А почему ты не у муллы?
— А ну его! Но стану я больше учиться.
— Как это не станешь? Эх ты, и тут уступаешь бр.м\!
— Ну и пусть! — вконец разобиделся Жакып и п »бея.» i в юрту матери.
Вечером Чингису вздумалось расспросить муллу об успехах детей. Он знал, что Чокаиа сейчас не оторвешь от книг, за него нечего беспокоиться. А вот поведение младшего...
— Ну, как ваши занятия, наставник? Лето кончается, скоро
двинемся на зимовье.
— Да все бы хорошо, алдияр, только Жакып...
— Привыкли мы ему потакать, все маленьким считали,— заметил Чппгнс.— Баловнем растет. По его можно поощрить похвалой.
— Попробую, алдияр,— неуверенно ответил мулла, стараясь ладонью прикрыть чернильное пятно па поле халата.
Султан уже знал об утреннем происшествии, но не подал ни
ду. Жакып был его слабостью.
А тот и вправду не стал больше учиться. Чннгис примирил ся с этим. «Настоящему султану не так уж и нужно образование,— думал он.— Главное — характер. Жакып решителен, поступает всегда по своей воле, а это совсем не плохо. И потом, но бывают же одинаковыми все дети. Тут уж ничего не поделаешь...»
Между тем дни заметно похолодали. Вышло время пребывания аула на осенних пастбищах. Пришла пора двигаться поближе к зимовьям. Людей уже охватило пред кочевое возбуждение, никто не начинал сколько-нибудь значительных работ.
Эи день до откочевки Чокай привоз в аул Мысыка. Увлечении ii книгами, он как-то незаметно для себя все меньше и мель-ню \ ншял внимания товарищу. Сегодня, когда все в ауле с са мою \ грп говорили о надвигающейся зиме, он вдруг вспомнил о Мм» мм». Глиняные игрушки, которые тот слепил по просьбе
'I...... потрескались, а все же были хороши. Особенно удался
»I мп .......пшпын Мысыком сразу после того, как он увидел
по nt 11 .Mi ши. Колеса этого игрушечного экипажа были словно im ........г со спицами из топких прутиков таволги. Только
I ш ш | ...... п.пилось у Мысыка материала...
г.и ' ..........ого мастера огорчил Чокана: потрепанный ха-
;oi I «и I " .........ни ьямп, босые ноги посинели от холода.
<>( мим Чысыку мой коричневый стеганый халат и сани I 1.11. .......и и I. | 1 |<жлп мать.
\». Чш u i. ui, видно, полюбился тебе этот мальчик.
II у с г |. 11 (>: 11. м I
< I\/|..|иI I K.imi м принесла платье и сапожки, и Мысыка ‘\ | ян» перси ими Миен вкусных лепешек и выпив кумыса, он ппноое п I. iiii4.il с|<> p.i ii телись.
33
— Повезло тепе! — Камила беззлобно ткнула маленького гостя кулаком в плечо.
— Пускай носит. Этот мальчик так понравился Чокапу. Да и смекалистый он, оказывается. Видишь те игрушки? Его работа .
Байбишс снисходительно роняла слова похвалы, а Мысык млел от счастья, будто его конем одарили, н тихонько, исподлобья косился па свои игрушки.
Зейпеп еще раз оглядела Мысыка.
— Камила! В синем сундуке лежит ситец. Оторви кусок ему па рубашку,— распорядилась она.— Видишь, воротник весь в клочьях. Наверное, у него есть мать, она сошьет...
«Мама у меня есть,— хотелось сказать Мысыку, по он не посмел.— Хорошая мама, добрая... Только ситцу вот нет, н муки нет. н сахару... Поэтому она п плачет, когда я упускаю теленка...»
Стоило Мысыку вспомнить о теленке, как он заторопился. Все хорошо: и подарки, и лепешки, и кумыс. По хуже будет, если из-за пего в доме не окажется молока н родителям придется пить пезабелеппып чай. Он сунул под мышку ситец, прихватил свой старый, дырявый халат и вышел из юрты. Чокай проводил его за аул, подальше от злых волкодавов. Шли молча.
— Завтра мы уезжаем. Будь здоров, Мысык,— степенно, как
взрослый, сказал на прощанье Чокай.
Мысык вдруг опустил голову, шмыгнул носом и заплакал.
— Счастливого пути, Чокай! — проговорил он дрожащим голосом.— Доброго здоровья тебе...
Чокай кивнул, круто повернулся и. отчего-то хмурясь, зашагал домой.
По-разному приходит зима, по первым пнм всегда неожп дай и радостен. Сегодня он вдруг повалил большими хлопьями н в какие-нибудь полчаса укутал степь плотным покровом. Все вокруг стало непривычно красивым. Даже воздух словно бы по светлел.
Чокай возвращался с прогулки. Снегопад застал его в сипи, п ему казалось, что никто, кроме пего, не увидел сра -л же и во всей красе ату чудесную перемену в природе. Незаметно доехал до Кушмуруна. Ввалился в дом, так и не отряхнувшись
от снега.
— Ты что, в спегу валялся? С ком играл? — встретил его Жакып и тут же затараторил: — Знаешь, ата приказал подковать лошадей. Призвал беркутчи Кожбана, справлялся у него о беркуте. Завтра — па охоту!
Слушая веселую болтовню брата, Чокай размотал башлык, сбросил шубу. Л где же отец? В кабинете его не было. Чокай прошел в конец дома, заглянул в комнатку, где содержался беркут. Султан с Кожбапом, здоровенным мужчиной средних лет, сидели перед беркутом, ощупывали его мышцы. Колпачок с головы беркута был снят.
— Ата, вы собираетесь па охоту?
— Да, по утренней пороше.
— Па кого?
— Па лисицу, сынок. Сарыбалапаи вошел в силу, любую лису с лёта накроет.
— Возьмите п меня с собой!
— А занятия? — Чппгис недоуменно взглянул па сына.— Ведь уроки пропустишь. Не ожидал от тебя.
— Я попрошу разрешения... Всего один день... Потом догоню.
Чппгис медлил с ответом.
— Мы поднимемся в горы,— заметил Кожбап.
— Я не замерзну! Бабушка говорит, что я стал настоящим жигитом!
Ну, раз бабушка так считает, я спорить не стану.— Сул-н| улыбнулся в холеные, аккуратно подстриженные усы.— Опроси разрешения у учителя. Да не забудь сказать Бенсону, им п. проверит подковы твоего копя.
В комнатку заглянула служанка и сообщила, что приехал К.щхожа, младший брат Чипгиса. Султан поспешил в при-V ' >жую.
Va, гости дорогие! Милости просим!
К.шхожа приложил ладош, к груди, поклонился, как полаюсь по обычаю, старшему брату. Только поело этого они по-ь»|»< i и. i .i i нс!» за руку.
Ч|“'рь в гостиную распахнули настежь. Оба жигнта, прнбыв-Клпхожеи, оставались в породней, держа за ошейники ■ ■ •■■и иных охотничьих собак.
11 ю матушка? с тревогой спросил Чппгис.— Отчего так ' i и ni ni и путь? Что-нибудь случилось?
I‘"i "и.1м счетом ничего, брат,—медленно, растягивая сло-Клнхожа. Г> отличие от горячего Чипгиса, он был i ■ > i пи иным, даже чуть флегматичным.— Матушка в
1
J
полном здравии. Говорят, волки повадились в ваши табуны, вот мы и решили их потравить.
Только Чокана не обрадовал такой оборот дела. Каихожа великолепно играл на домбре и кобызе, и мальчик сидел уже в радостном ожидании тон минуты, когда дядя возьмет в руки инструмент.
— Не удастся нам нынче послушать музыку! — со вздохом сказал он, надеясь, что отец все же уговорит дядю отложить травлю.
Но Чиигису сегодня было нс до песен.
— Пусть сперва добудет волков, а потом мы заставим его играть день и ночь,— ответил он.— Да и мы вернемся с добычей. После доброй охоты и песня до души скорей доходит.
К ночи снегопад прекратился. Чингис, которому доложили об атом, возбужденно заметил:
— Ну вот, выйдем, как говорится, по настоящей кровавой пороше. Ветра надобно ждать восточного, а дичь на снегу оставит четкий след.
Он никак не мог успокоиться: перед сном отдал последние распоряжения конюшему и беркутчи Кожбаиу, вынул из сумки и положил на видное место бинокль, сам договорился с учителем относительно Чокана и велел, чтобы сыну постелили в кабинете.
В сероватой мгле раннего утра охотникам подали коней. Дыхание первого снега непривычно коснулось лица, но Чокану было все равно, холодно будет пли тепло. Главное — не отстать от взрослых, чтобы ни кто не подосадовал: вот, мол, связались с ребенком! За аулом всадники перешли па рысь — хотелось коней разогреть да и самим сон разогнать. Впереди смутно вырисовывался высокий холм Куркетпккеп. 1'езвый копь Чокана шел играючи, просил поводьев и псе норовил обогнать других.
— Мы с Кожбаном поднимемся па холм, через полчаса езды обратился Чингис к сыну. Загонщики останутся в долине. Ты коня-то придерживай, здесь надо осторожней. Заметишь лису — нс кричи. Понял?
— Понял.
Чокана знобило от волнения. До сих пор он видел, как охотятся летом с соколом, с гончими, но зимняя охота с беркутом — совсем иное дело. Сколько позм он знает — чуть ли не в каждой воспевается красота и мощь беркута, берущего зверя.
Он смотрел и пе узнавал хорошо знакомых ему людей: так преобразил их охотничий азарт. Кожбап себя пе помнил. Казн лось, вся жизнь беркутчи сосредоточилась сейчас в его птице, сидевшей на высоко поднятой руке. Лицо султана разгорелось, темные глаза весело сверкали из-под заиохпатившихся инеем бровей. А жигнты, кажется, никогда так красиво не сидели на конях. Глядя на них, и Чокай выпрямился в седле.
— Здесь разъезжаемся! — Кожбап повелительно откинул голову.— Холм Куркетнккеи— единственное удобное место для взлета беркута. Ны встаньте полукругом у подножия,— приказал он загонщикам.— О следах сообщите. И чтобы без крика. С вашего позволения, тюре, поедем,— уже тронув коня, обратился он к султану.
Чингис кивнул, н они пустили лошадей вскачь. Следом помчался п вороной Чокана. Когда они поднялись на холм и Кожбап снял с головы беркута колпачок, на востоке уже разливалась заря. Снизу доносились приглушенные голоса загонщиков, рассыпавшихся в долине. Зеркут встряхнулся и оглядел все вокруг немигающим взглядом. Ни один овражек, пи один камень или кустик пе остался иеосмотрепным. Острые глаза птицы словно вонзались в каждое темное пятно на снегу. Потом, гакже по мигая, беркут окинул взглядом ширь неба и нахохлился. Но вот он вздрогнул, оттолкнулся от руки Кожбана, да и охотник, как показалось Чокану, успел его подбросить, и стрелой взмыл к небу.
Зон она, лиса! — вскрикнул Чингис, глядя в бинокль на южный уступ холма.
Вижу! Сарыбалапан туда летит! О всевышний, пошли
удачу! — Кожбап вытянул коня плетью и понесся вниз по склону.
Чокай увязался было за ним, но Чингис остановил:
Ni* гони, сыпок. Поедем тише.
Гул ran осторожно спускался по гребшо, не переставая сленги. за беркутом. У небольшого камня он остановился, поднес i. i вазам бинокль. Чокап то поглядывал на уступ, где должна им показаться лиса, то задирал голову кверху. Наконец, но i ' 'держав, спросил отца:
Уже? Ата, беркут уже взял лису?
Пег, он еще в небе.— Султан повел биноклем в сторо-Как бы не забралась в заросли, хитрюга! Вот... пошел i \х ты, увернулась! Пу, шельма!
3 \ пораженный Чингис помчался на вершину следующего,
• пологого холма. Чокап по отставал от пего.
\та, Сарыбалапан пе сел! Вон опять поднялся в воздух...
Вижу, сынок!
I.' им обоих шли голова к голове.
Пи i... Она ведь хитра, лиса... И прозвание у нее та-
кос — лпса...— Как обычно в волпспии султан без конца повторял одно и то же слово.
Далеко впереди мелькнул красный комочек — лпса, и следом за пой Кожбан па коне. Вот онп скрылись за уступом. В следующее мгновенно птица ринулась в атаку.
— О-о! — простонал султан и, толкпув вперед копя, полетел, ужо ничего по помня.
Еле удерживаясь в седле, Чокай мчался следом за отцом. Всадники поднялись па последний холм п понеслись по спуску. Вороной вырвался вперед. Глаза Чокапу застилали слезы.
— Постой, Чокан! Осторожпо! Осторожно! Впереди пропасть!..
Крик отца еле слышен сквозь свист ветра. Вороной уже по слушается поводьев. Но Чокап не испугался. Он, кажется, и по заметил, что надвигается опасность. Он видел лишь одно — как беркут камнем упал па лисицу.
— Взял! Взял! — неистово завопил он.
— На подъем направляй копя! На подъем!
Султан гнал скакуна изо всех сил. Проклинал его породистость, ругал себя за то, что выбрал сегодня именно этого коня... Опытные скакуны всегда осторожны в скачках: они знают вкус победы и берегут силы для последнего рывка. Султан хлестал копя...
В небольшой седловине, почти у края пропасти, Чокан сдержал вороного и повернул в сторону. Богатое, выполненное руками искусного мастера седло не сдвинулось со спины копя, иначе беды не миновать бы. Вороного седлал опытный табунщик Жанпеис, и это оказалось спасением: подпруги были затянуты намертво.
О чем только нс передумал султан в эти страшные минуты! Он догнал сына, ухватил ого коня за повод. Разгоряченный Чокап лишь посверкивал глазами да молчал, готовясь выслушать упреки отца. Но султан ничего не сказал ему. В мыслях своих он благодарил всевышнего за благополучный исход этой дикой скачки.
У пересохшего речного русла увидели онп беркута. Кожбан кормил птицу. У ног его лежала на снегу лпса. Вскоре начали подъезжать загонщики. Беркут оглядывал все вокруг неподвижными глазами. На всю жизнь запомнилась Чокапу эта картина: серая птица, красная лпса, белый снег; возбужденные, довольные люди. Сухой морозный воздух, и в нем — громкий, обрывистый говор. Тревожный храп лошадей, почуявших кровь...
С возрастающим любопытством и изумлением ловил Чокай звуки утра и все больше чувствовал свою общность со взрослыми. Всех их захлестнул охотничий азарт, а теперь он схлынул, н люди оглядываются, начинают видеть друг друга и себя. Это было так ново! II мальчик постигал это повое. А беркут все еще был во власти охоты, преследования...
Чтобы успокоить птицу, Кожбап взял ее за хвост и вывалял в снегу, водя то в одну, то в другую сторону. Затем он поднял лису, отряхнул от снега п приторочил ее к седлу Чокана.
— Сегодня у молодого тюре особые права,— сказал он.— Первая его охота, первая добыча. Старая ханша должна устроить той.
— Да, да, Кожбап прав, сегодня праздник! — согласился с охотником Чппгнс.
Султана распирала радость. С древних времен считается добрым знаком, когда первая охота приносит добычу. А тут выпил но первой пороше его первенец... Это хорошее предзнаменование. Да, да, разве не удача Чокана отвела сегодня от пего беду? Чиигпс воспринял это как предвестие счастливого будущего сына.
— Пу что же, будем искать другую лису или вернемся? — спросил он охотника.
Тот уже посадил беркута на руку и падел на пего колпачок. Пощупав зоб и ноги птицы, Кожбан, в свою очередь, обратился к загонщикам:
- Попадались вам следы?
Выл один,— ответил смуглый жпгпт, подтягивая подпру-II! своего гнедого мерина.— Видать, мышковала в долине, а по-' м подалась па гребень вон того холма. Таких наплела узо-pon паси IV распутал.
.'le що тебе хвастаться! — прервал его пожилой охотник, расправляй усы.
\ когда она мышковала, па рассвете или раньше? — спро-< и i у жни и та Кожбап.
Все расхохотались.
Пища еще не насытилась кровью,— сказал Кожбан.—
I I III I III поре по покажется далеко, погоним н эту лису.
11V ч го к, поехали.
Добро. Гог о мы сворачиваем в аул, а вы, жигпты, ска-I' п поп роб \ п ге щ нашего возвращения определить, когда ирохо ni i moni».
Чminie. Чокап и Кожбан направились в сторону аула, за-I' Niin.il же понеслись вперед и вскоре скрылись за холмом.
— Если след ночной, лиса успела уйти за холмы. Тогда по
стоит зря маяться,— заметил Чннгис.
— Ваша правда, алдияр,— поддержал Кожбаи.— Зима впереди, лиса никуда не денется.
Сарыбаланап вдруг заклекотал. Чокай вопросительно глянул па беркутчи.
— Это он откликается па паши голоса,— пояснил тот.— Запомни, Чокапжан: когда выходят на охоту с беркутом, разговаривают тихо, даже шепотом. Беркут, накрытый колпачком, имеет привычку отвечать на звук, а лиса издали слышит его
крик.
Но вот позади послышался топот. Это мчался один из загонщиков, еще издали махая им рукой.
— Что это он? — Чннгис узнал словоохотливого жигита.—
Неужто напали на свежий след?
— След, оказывается, вчерашний,— доложил жигит.
— Тогда не станем гонять попусту, — решил Чипгис.— Едем домой.
— Передай жигнтам, пусть поворачивают к крепости,— распорядился Кожбаи.
Дома их поджидали с нетерпением. Зейпсп, согласно обычаю, встретила охотников на крыльце хвалебными словами и осыпала баурсакамп. Жакып бросился к отцу.
— Смотрпте-ка, без меня лису взяли!
— Завтра все па большой той к бабушке Чокана! — объявил
собравшимся султан.
— Верно, верно! —подхватили жпгпты.
— Поедем на той к старшей! Уж там повеселимся!
Кожбаи в мгновение ока освежевал лису и натянул шкуру па деревянную распорку.
Зсйиеп пригласила всех к дастархапу. По успели люди рас сесться, как явился Каихожа, ездивший на волков.
— Садам алейкум! — возгласил он.
— Агалейкум ассалам! — отозвался султан.
— Говорят, Чокапжан добыл лису? Счастливое начало! Чою стоит одно слово «добыча», а тут тебе еще и шапка.
— По этому случаю мы все завтра собираемся к бабушке Чокана,— сказал Чипгис.— А у вас велика ли добыча?
— Попусту проездили. Волки подались в солончаки.
Чннгис рассмеялся:
— Как это вы ухитрились такой оравой упустит!» волков в со лончаки? Шесть жпгптов, подобных львам, с тремя собаками, на добрых копях...
Каихожа обиделся, по не подал виду. Взял пиалу, отпил глоток чаю, и лишь коротко сказал:
— Ие повезло.
— Зверь — не верблюд, в поводу не поведешь,— заступилась за деверя Зейнеп.— Охота одним днем не кончается. Не повезло теперь — в другой раз повезет. Верно?
— Конечно! — Каихожа заулыбался. — А сегодня будем играть шой в честь Чокаижана.
- - Вот славно то! — воскликнул Чокай.— А завтра к бабушке. Апа, и вы поедете?
— А я? — Жакып отставил пиалу и приготовился надуть губы.
— И ты, конечно! — Султан потрепал сынишку по голове.— Куда же мы без тебя? Бабушка непременно спросит о тебе: ведь она всех пас любит. Уж там-то твой дядя поневоле расскажет, как его волки провели...
Все рассмеялись, посыпались шутки. Жакып довольно засопел и снова принялся за свой чай.
еспой 1817 года Чппгис целый месяц пробыл в ¡Омске п вернулся оттуда с гостем — чиновником по особым поручениям при Пограничном управле-. ^ „ — шш сибирских киргизов Александром Алексеевичем Сотниковым. II раньше у султана бывали русские чиновники и ученые, но Сотников не походил на них. Прежде всего, он довольно сносно говорил по-казахски, что было большой редкостью. II потом, он как-то особенно относился к детям. Все ребятишки в крепости тотчас же сделались его друзьями. Его интересовало все: как дети живут и учатся, что знают, в какие игры играют. Чокай, которому шел тогда двенадцатый год, заинтересовал Сотникова особенно сильно. Гость полюбопытствовал, что читает мальчик, и, кажется, даже записал названия нескольких арабских и персидских книг.
Чокана в свою очередь увлекли рассказы человека, повидавшего чуть лп не всю бескрайную казахскую степь. Часами наблюдал Чокап, как Александр Алексеевич наносит па бумагу очертания гор п долнн, речек и оврагов, рисует лошадей, овец, степпые растения. Гость был непоседливый: обычно он с утра отправлялся верхом в степь, уходил в горы пли пробирался по берегам рек н озер. И всюду делал зарисовки, что-то записывал в тетрадь.
Когда немного потеплело, Чокай стал выезжать вместе с Сотниковым. Он тоже начал рисовать горы, озера, леса. Незаметно они сдружились — сын султана и офицер, исследователь казахской степи.
Однажды Чокай показал своему новому другу глпттяпые фигурки Мысыка. Сотников внимательно рассмотрел их, поинтересовался маленьким ваятелем.
— Из него мог бы выйти неплохой мастер,— заметил Александр Алексеевич.— Учиться бы ему, этому Мысыку. В степи, друг мой, немало одаренных людей... Но одного дарования мало, нужны еще п знания. Необходимо открывать школы... Он из бедных?
— Да,— отвечал Чокан.— На нем даже рубашкп целой нет.
— Вот видите! — Сотников задумчиво повертел в руках фигурку.— Так и остаются неучами способные мальчики, так п гаснут таланты... Взгляните, как хорошо он чувствует натуру.
Чокан кивнул.
— Вы сами должны много учиться, чтобы потом помочь таким, как Мысы к. Для этого надо ехать в город. У вас есть такая возможность.
Впервые задумался Чокан над тем. что он — сын богатых, знатных родителей и это налагает па него особые обязанности. Вот Мысык — бедняк из бедняков. Раньше это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Чокан радовался, если мог порадовать Мысыка, жалел приятеля, когда тот плакал пли жаловался. Оказывается, не рубашкой и баурсаками надо помогать ому, по покупать у него фигурки за лакомства. Мысык должен учиться. Конечно, русский офицер прав: Мысыку не попасть в город без посторонней помощи.
Сотников наблюдал, как действуют его слова на Чокана, и мальчик все больше ему правился. Не в каждом отпрыске знатного рода найдешь такое глубокое врожденное чувство состра-;ыния к неимущим и несчастным. Блестящие влажные глаза Чокана былп не по годам печальны, и Сотников неожиданно для себя вздрогнул, словно от какого-то внутреннего толчка. Нико-I га еще не приводило к добру стремление помочь бедным. Слишком неустроен этот мир...
Поедемте, Чокап, погуляем.
Они уехали далеко в степь. Долго бродили по весенней, набух нощей жизнью «ем ie. Когда устали, вновь сели на коней.
По .арата пн i. мимо i,тунов, принадлежавших султану. По-н' |»11 \ i мг oMi.oii голубизной, выглядывали из талой воды пушимые КуСТНКП КОВЫЛЯ. Иоздух пьянил. Игриво носились по степи о\ ((»раженные весной молодые жеребцы п бывалые косячные вожаки. Они боролись между собой, оспаривали друг у друга i IBCHOTBO в косяке. Особенно усердствовал рыжий четырехлет-||| Он приставал ю к одному косяку, то к другому. Наконец
облюбовал двух молодых кобылиц из огромного косяка саврасого жеребца и, кусая их за крупы, погнал в степь. В диком галопе промчались они неподалеку от всадников. Но саврасый был начеку. Злобно прижав уши, бросился он за дерзким похитителем. Опущенную голову его покрывала густая челка, грива колыхалась, словно тростник в бурю. Он скакал прямо на всадников. Сотников не па шутку испугался — его словно ветром сдуло с седла.
— Берегитесь, Чокай! — закричал он, прячась за спину своего гнедого мерина.
Чокай встретился с испуганным взглядом Сотникова и рассмеялся.
— Ему не до пас, он гонится за своим обидчиком. Ото смирный жеребец Байкула. Летом его косяк первым начинают доить.
Сотников вышел из-за своего укрытия.
— Пу п взгляд у этого Байкулы! — проговорил он смущенно.— Точно у африканского льва. Все же давайте уберемся подальше отсюда.
— >1 читал про львов, но никогда п\ но видел,- сказал Чекан через некоторое время. - Вы сказали африканский лев. Л что ото значит?
Его старший друг уже пришел в себя и, как водится, пустился в подробные объяснения:
— Земля наша, Чокай, круглая, как, скажем, яйцо серой цапли, которое мы видели сегодня у озера. Состоит она из воды и суши. Суша же делится на пять частей—ото Европа, Азия, Америка, Австралия и Африка. Вот в Африке то и водятся львы. Пустыни п степи там сменяются непроходимыми лесами, широко п вольно текут полноводные реки... Табунами бродят слоны, мчатся быстроногие антилопы, сотрясая землю, ходят огромные тяжелые носороги... А какие там птицы, бабочки, цветы! Чтобы узнать обо всем атом и о многом другом, удивительном и интересном, вам Чокап, надо серьезно учиться. И Омск ехать.
— Л вы когда-нибудь были в Африке?—спросил мальчик, поднимая на рассказчика зачарованный взгляд.
— Нет. Обо всем, что вы слышали, я прочитал в книгах. Львов, правда, прирученных видел в цирке.
— А как их ловят?
— На свете пет зверя, который устоял бы перед хитростью человека.— Сотников достал портсигар, закурил.—Поедете в Омск — все узнаете.
— А в ауле завтра будут стричь гривы и хвосты молодпя-ку,— вспомнил вдруг Чокап.— Потом станут отбивать косяки — выделять в особый косяк нежеребых. Хотите поглядеть, как бабушкин табунщик Жукеи ловит неуков? Самые дикие лошади попадают в петлю его курука словно ягнята. Наш табунщик Жаппеис тоже ловок, но до старого Жукепа ему далеко.
— С удовольствием посмотрю,— отозвался Сотников.
— Тогда я зайду за вами утром.
Возле дома их встретил Чингис. Он заметил, как оживлен Чокай, и с благодарностью взглянул па Сотникова. Султан был доволен сближением сына с этим ученым офицером. Желая, чтобы мальчик побольше бывал с Сотниковым, он даже просил муллу Аубакира на некоторое время освободить Чокана от занятий.
В то утро Чокап заспался: сказалась, видно, вчерашняя долгая прогулка. Проснувшись, он тотчас вспомнил о своем обещании и поспешил к Сотникову. Тот, как всегда, сидел за бумагами.
— Доброе утро, ага. Можно войти?
— Конечно, можно. Только давайте, друг мой, условимся: с этого дня вы будете называть меня Александром Алексеевичем. Так принято в городе, а вам следует привыкать к городским обычая м...
Хорошо, Александр Алексеевич. А вы не забыли про отбивку кося ков?
— Что, скоро начнут?
— Сейчас узнаю.
— И скажете мне, когда надобно идти?
Конечно.
V себя в комнате Чокап умылся, оделся потеплее и пошел в столовую. 'Гам пили чай. Рядом с матерью сидел Жакып, дальше обе сестренки. Возле стула хозяйки стояла няня с маленьким Макыжапом на руках.
А я сегодня буду помогать табунщикам! - выпалил Жаки и, (»два лишь увидел брата. Жаппеис обещал мне курук, б \ а\ к ж и ! I. жеребят.
I (о юбе их юпить! Поглядел бы на еччбя.
Ж Iкм11 насупился, по промолчал.
Мать незаметно стала мирить сыновей:
Пудьте осторожны, дети. Не упадите с копен—что-то бп.ii.no норовистых выбрали вы под седло. Да и столкнуться с ш уками недолго. А тебе, Жакып, еще рано ловить неприрученных жеребят.
Чокап наскоро поел и выбежал на улицу. Солнце уже нодня-
лось высоко, мягкие лучи ого приятно грели епппу. Земля тут Ti там зеленела нежной муравой. Чокап нагнулся, сорвал тонкий, почти бесцветный стебелек. А ложбина от этой еще тщедушной травы — словно в зеленой дымке... Мальчик улыбнулся. Удивительное дело! С тех пор как появился Сотников, он, Чокай, стал подмечать вокруг многое, чему раньше не придавал значения: детали, оттенки, звуки... II вправду, странно увидеть вдруг крошечное ушко полыни па истоптанной копытами земле. Значит, цел корень...
Жаипеис, которому было поручено прислуживать гостю п следить за верховыми лошадьми детей, прервал размышления мал ьчикя.
— Вот, коней привел,— сказал он.— Будем седлать. Где твой русский?
— Его зовут Александр Алексеевич,— поправил жигпта Чокап.— Сейчас приведу его.
Поехали к северному берегу озера, туда, где были согнаны косяки лошадей. Жакып все рвался вперед, Жаниенс его удерживал. Шеген и Канхожа — старший и младший братья Чинги-са — были уже подле косяков. Чокап спешился п почтительно приветствовал сидевших па кошме родичей. Сотников поздоровался с обоими тюре за руку.
Вокруг толпились жигпты с длинными отточенными ножами и женщины с мешками. Табушцикп в подвернутых треухах сидели верхом па откормленных жеребцах, гривы которых спадали почти до земли. В руках у табунщиков были длинные курукн, двое самых молодых держали тонкие волосяные арканы.
— Ну что ж, начнем,— сказал Шеген на правах старшего.— Подгоните сюда косяк жеребца Ардакока.
Брат совершенно прав,— заметил Канхожа, подкладывая под бок Шегепа подушку.— Нет нужды ловить стригунков этого косяка куруками: они сызмальства содержались на привязи. Их лучше брать руками. Всем известно, что при виде курука даже
самые смирные стригунки шалеют.
— Об этом я и говорю,— сказал Шеген, с самодовольным
видом оглядывая присутствующих.
Человек он был вздорный, вспыльчивый, п Канхожа, зная
характер братца, всегда ему поддакивал.
Между тем многочисленный косяк Ардакока подогнали к стригалям. Ловкие жигпты рассыпались среди лошадей, принялись вылавливать стригунков. Крепкая рука захватывала животное за уши, пригибала его голову к самой земле, а другая рука быстро обрезала челку и гриву. Все делалось четко, скупы-
мп, точными движениями, без суеты и лишних слов. За делом никто не заметил, как к саврасому двухлетке, которого жигпты уже остригли, подобрался Жакьш. Мальчишка взмахнул куру-ком, подцепил саврасого, да удержать силенок не хватило. Испуганный двухлетка с куруком на шее врезался в табун. Шарахнулись в разные стороны кобылы, заржал Ардакок, н все кругом завихрилось, загрохотало. Ivomi помчались прочь, табунщики взлетели в седла, бросились в погоню.
— Ты, Жакып, не можешь без озорства! — сердито выговорил племяннику Канхожа.— К чему ловить уже остриженного копя? Ну, к чему, я тебя спрашиваю?
Жакып сопел н смотрел, как табунщики, с трудом собрав косяк, подгоняли его к поляне. Укоры дяди его не очень-то трогали. Он свое сделал. Все видели, что и он может владеть куруком. Чокап укоризненно покачал головой: такое натворил, и даже не краснеет, бессовестный!
Когда управились со стрижкой, пришло время отбивать косяки. Тут уж требовалась хватка табунщиков, и стригали, недавно блиставшие своим искусством, превратились в зрителей. Табунщики с куруками в руках приблизились к лошадям. Что был табун того самого саврасого Байкулы, который вчера так напугал Сотникова.
Худощавый старик Жуксп неспешно встал с кошмы и направился к своему серому в яблоках жеребцу. Спокойно, неторопливо сел он на коня, прижал курук локтем к боку. В осанке его и движениях чувствовалось достоинство. Высоко ценится в степи искусство табунщика, готового к схватке с любым жеребцом, стаей волков, бураном... Сотников с любопытством глядел на старика. Сам Шеген напутствовал табунщика:
— Иу, с богом, Жукеп.
— С богом! — Старик выпрямился в седле.
Из этого косяка тебе придется поймать четырех кобылиц.
Мет, досточтимый тюре, не четыре, а шесть двухлеток отобьем. Помните, в прошлом году говорили, что среди молодит, ,1 Гм» Iмниiii'ibo кобылиц? Старик улыбнулся. Да к тому
11.ф\ , » I • | и Г» я I мы приреза ли на мясо, когда их матки оста-
• МН I. III ,1, • ' | М' > 11.1 М 11
• •то nui жг, 01НМЫ1ЫЙ косяк будет?
Да Гм.и.ко in косяки поп того томно рыжего нужно добавить еще и ip\ кобылиц.
Жуком м<|\ц\л рукой, и два молодых табупшпка, пришпорив коней, догнали двух кобылиц, накинули им па шеи петли и без груда доставили к привязи. Легко изловили жигпты всех шесте-
рых двухлеток из косяка Байкулы. И жеребец, п косяк его, как и говорил вчера Чокап Сотникову, вели себя смирно.
Но главное было впереди. Косяк жеребца тигровой масти с самого момента скучивапня табунов носился из одного конца огромной поляны в другой. Жеребец по терпел приближения людей и не давал своему косяку стоять на месте. Никогда его кобылицы не знали привязи, недоуздка или курука. Теперь только попял Сотников, чего ждал Жукен и почему все взоры были обращены па него.
Жукен чуть приподнял курук и выехал пз общего круга. Жеребец тигровой масти, словно только то и делал, что следил за ним, тотчас же помчался с косяком прочь. Но табунщик, пригнувшись в седле, уже стремительно приближался к лошадям. Даже для неискушенного в таком деле Сотникова было ясно, что серый жеребец Жукова необыкновенно легок в беге. Он, словно нож в масло, вошел в косяк, пристраиваясь за длинноногой, мастыо в отца, кобылицей. Свистнул курук. Кобылица на какое-то мгновение припала к земле, распласталась, как орлица. И это па полном скаку! Толпа ахнула, поднялся гомон.
— Жукен! — простонал старый liieren и счастливо засмеялся.— Обманут!. Жукепа, о боже!..
Будто привязанные друг к другу, мчались по нолю кобылица и серый жеребец Жукепа. Двухлетка спешила под защиту вожака. Но чтобы добраться до него, ей надо было обойти преследователя. А тот все приближался. В какой-то миг Жукен резко повернул к кобылице, она шарахнулась в сторону, засеменила, сбилась с ноги, и этого было достаточно, чтобы серый настиг ее. Взмах руки — тт петля обвила тонкую шею лошади. Она взвилась — и рухнула па передние колени; серый стоял как вкопанный, аркан был прочен. Отчаянно заржала двухлетка, бессильно отозвался издали жеребец, уводивший косяк. Два молодых помощника Жукепа спрыгнули с коней и в мгновение ока взнуздали кобылицу.
Сотников зачарованно наблюдал за происходившим. Его захлестнул какой-то небывалый восторг, сердце отозвалось радостной и в то же время щемящей болыо.
Точно таким же способом была поймана гнедая двухлетка, п Жукен вернулся к сидящим на кошме. Он раскраснелся, тяже ло дышал. Грудь серого скакуна покрылась пеной, бока ходили ходуном.
— Да этот Жуков — сама песня! — шепнул Капхоже Сот-пиков.
Тот с улыбкой кивнул гостю.
— К отбитым кобылицам я советую подпустить рыжего четырехлетку,— сказал Шегеп табунщику. Он повторил слова, услышанные накануне от самого Жукена, и, по обыкновению, выдал их за свои.— Этот рыжий покоя не дает саврасому. Вчера напугал нашего гостя.— Шегеп глянул па Сотникова и усмехнулся.— Говорят, чуть не перепрыгнул через его коня.
Кругом послышался смех.
— Четырехлетка крепок в кости,— кивнул Жукен.— Только больно уж он днкнй.
— Ничего. Норовистого коня, говорят, остановит курук,— вмешался Капхожа.— Брат верно говорит.
Сотников что-то записывал в маленькую тетрадь. Губы его шевелились.
п нему подошел Жакып.
— Видали, как Жукен ловит неуков? — бесцеремонно спросил он. Потом посмотрел па Чокана.— Ты так сумел бы когда-нибудь?
— А ты?
— Капхожа не дал мне развернуться. Жеребят я бы смог.
— А что? — Сотников вскинул голову.— Жакып будет ловить копей, я в этом уверен. У него хватка степняка. Да, да, Жакыну п другим мальчикам, которые растут среди табунщиков и увлекаются и\ мужественным ремеслом, нетрудно стать настоящими жнгнтамн. Человек перенимает привычки, обычаи и культуру среды, в которой живет. Энают же казахи досконально все о стенных животных. Если бы Жукен и его жигнты взялись приручать африканских львов, они бы и с этим справились. Какая сноровка! Спасибо вам, Чокай, за сегодняшний праздник.
Берн\ вшись в крепость, Сотников долго беседовал с султаном о его детях, о их способностях, о будущем. Перед этим Чиигис просил его приглядеться к мальчикам и сказать о них свое
М 11(41110.
Il I вашем месте. Чиигис На шевпч, я бы непременно этой а г осенью определи i Чоь та в < )м< кий кадетский корпус,— за-t. почил «вою речь Coi пикон Мальчику м и пет у же двенадцать, и I и м I м 1111 н>,| upon ii'iiiii.iii в ( гем и, може I обернуться для него некое по. I h п мой vipaioii. Бим старший сын обладает редкими » мособпостями, удиви голыш любознателен, с чуткой, топкой душой. Ом много, много обещает. А Жакып... думаю, что с ним ■ ропигься не следует. Степь воспитывает в нем мужество, пони | м\ может быть, несколько своевольное... Бо всяком случае, ip ' в своей стихии, другой ему пока не надобно.
Мне приятно слышать, что ваше мнение не расходится
49
с моим, дорогой Александр Алексеевич,— отвечал султан.— И матушка моя держится тех же мыслей. Ну что же, повезу Чокана в Омск. Ходят слухи, что нынче в корпусе ожидается большой набор.
— Там, кстати, подобрались весьма достойные преподаватели — люди просвещенные. Со многими из них я близко знаком. И дом мой всегда к вашим услугам. Надеюсь, Чекану у нас будет хорошо.
Итак, судьба Чокана была решена: осенью ему предстояло поступление в корпус.
2
Пролетела весна, незаметно проплыло лето. Аул султапа снова прикочевал в Коскпмалы. Мысли Чокана все это время были заняты предстоящей поездкой в Омск. Вспоминались интересные рассказы Сотникова о городе коп жизни, о кадетском корпусе. По все чаще н чаще на мальчика находила грусть: жаль было покидать озорника Жакыпа, Мысыка с ого постоянной широкой улыбкой и тихим голосом, деликатную, милую девочку Санию... Жалко родителем, бабушку, сестренок...
Много новых записей появилось в это лето в тетради Чокана. Теперь там были нс только песни, но и впечатления от услышанного и увиденного. Постепенно, сам того не заметив, Чокай приучился вести дневник.
Едва только прибыли на осеннее джайляу, как Чокай помчался к Мысыку. Одинокая лачужка по-прежнему жалась к зарослям чпя. Два теленка паслись посреди луга, а рядом с ними стоял растерявшийся от неожиданности Мысик. Тот же оскал зубов, те же смешно оттопыренные уши... На этот раз он показался Чокапу совсем маленьким и жалким. Может, это одиночество сделало его таким? Всю зиму, весну и лето Мысык жил в стенной глуши одни, если не считать родителей. Интересно, продолжает ли он лепить своп фигурки? П прав ли Сотников, говоря, что у Мысыка талант? Конечно, прав! Ведь никто не учил этого мальчика лепить. Да в степи, верно, и не нашлось бы такого учителя.
— Здравствуй, Мысык!
Мысык молчал, только радостно улыбался.
— Ты что, говорить разучился?
— Здравствуй.
— Как живешь? Лепишь?
— Нет.
— Почему?
— Мама больна. П телята вот...
Чокан понимающе кивнул.
— Я еду в город учиться,— сообщил он через некоторое время.— Ты приходи к нам завтра.
— 11с могу. Маму нельзя оставлять одну.
— Она очень больна?
— Не встает с постели.
— А где отец?
— Па вашем покосе. Далеко... У реки косит.
Улыбка сползла с лица Мысыка. Видно, тяжко ему приходилось. По он не просил помощи, не жаловался. Он просто сообщал другу о себе, о трудной жизни, в которой не оставалось времени для любимого занятия. Чокану было жаль приятеля. И в то же время теперь он подметил в Мысыке то, что прежде как-то ускользало от внимания: этот мальчик был сильнее, терпеливое многих своих сверстников.
— Тогда я сам к тебе приеду.
— Ладно.— Мысык снова заулыбался.
Чокан простился с приятелем, сел на копя и поехал к аулу бабушки.
Сегодня Айганым устраивала той по случаю отъезда внука. В просторной юрте было полно народу. Чокан пробрался поближе к бабушке.
На шелковых одеялах среди знатных гостей и родственно ков сидел старый знакомый султапа — Василий Иванович Да б шипекпй. Что был второй русский, с которым близко сошелся 4ui.au. Офицер Пограничной липни, переводчик Дабшинскпй, i.iк- на1 как п Сотников, хорошо знал казахскую степь и обычаи о пинков. Именно его семья, по мысли Чннгнса, должна была il шпнть на себя родственные заботы о Чокане в Омске. Дабшил-■ ' пи приехал в Коскпмалы погостить, а заодно взять Чокана в горэд.
М'хмдив любимого внука рядом с собой, Айганым поцелзва-■ ' Iо в лоб п обратилась к присутствующим:
Я пригласила вас, дорогие гости, чтобы вы благослови-
..... новую жизнь моего Чокана. Когда я отдавала в русскую
Чннгнса, каких только сплетен не расползлось но степи!
V I I ниш пили в том, что я вздумала крестить сына, что бро-
' .......... на погибель в развратном городе. К чему, мол,
| I русская грамота? Деды Чингиса и без нее правили все-•' 1 а \ МММ. А кто оказался прав? Прошло время, Чингис
вернулся и стал править нашими землями и пародом. Изменил ли он своей вере? Нет. Вот он сидит среди вас. Знание русского языка и законов намного облегчило ему управление степью. Теперь Чокапжаи едет учиться. Перед ним путь в большую науку, достойную его времени.
Каждый из присутствующих по-своему воспринял слова старой султанши. Родственники слушали молча п кивали головами в знак согласия. Чипгпс задумался. Зейнеп незаметно утирала слезы.
Лицо старой Айгапым было строго. Старики, даже самые почтенные, седобородые, не смели ей перечить. Свежи еще были в памяти крутые наставления той, которая после смерти мужа, хана Вали, приняла на свои плечи бремя его дел.
Выдержав подобающую паузу, решился высказать свое мнение и Дабшипский.
— Господа, уважаемая ханша, как всегда, рассудила мудро.— Он слегка поклонился в сторону Айгапым.—Вы — подданные русского царя, н знать его язык, законы, которые одинаковы для всех его слуг, ваша обязанность. Не знать языка — значит, объясняться через толмача, а много ли среди них ваших доброжелателей? В степи я слышал пословицу: «От разжеванной пищи ребенок не растет». Так и здесь. Разве государь сумеет донести до народа свои мысли через посредника? А Чингис Ва-лиевпч (новый поклон, уже в сторону султана) в состоянии сам говорить с царем. Если Чокай окончит кадетский корпус, он будет образованнее отца. Вашей молодежи, господа, необходимо учиться.
— Свет мой! — обратилась Айгапым к Дабшпттскому.— Отдаем в твои руки драгоценного нашего внука. Пусть он не тоскует в твоем доме, пусть одолеет все науки. Будь ему наставником и другом.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, госпожа ханша.
Родным сыном нам будет ваш внук.
Айгапым кивнула, и люди, словно бы получив разрешение, тотчас пустились в разговоры. А когда прибыли новые гости, из дальних аулов, стало и совсем шумно. Заиграл на домбре Канхожа, полилась песня.
Снаружи, у очагов с казанами, в которых варилось мясо, хлопотали служанки. Возле хозяйственной юрты жиги ты взбалтывали кумыс в огромных кожаных сосудах — caoá. Гарцевали между аулами посыльные, передавая старейшинам наказы из
ханской ставки. Пир набирал силу...
Наступила ночь. Веселье было в разгаре. Только Айгапым и Зейнеп не радовались вместе со всеми. Тревога за Чокапа не оставляла женщин. Особенно тревожилась молчаливая Зейнеп. В дальнюю дорогу, в незнакомый город провожала она своего первенца. Всю последнюю ночь мать не сомкнула глаз. Перед мысленным взором ее то и дело возникал Чокай — то грудным крикуном, то еле ковыляющим на непослушных ножках малышом, то перепуганным, по все же полным гордости мальчиком, впервые сидящем в седле... Потом он представился ей истощенным, больным, затерявшимся в городской суете, среди чужеязы-кой толпы... Тяжка оказалась эта ночь для Зейнеп.
Утром Чокай обратился к отцу:
— Ата, я вчера обещал заехать к Мысыку...
— A-а, ото к тому пастушонку? Съезди, съезди. Только не задерживайся.
Чокан выехал в сопровождении Бейсепа.
Мысык разводил возле дома очаг. Увидев Чокана, он расплылся в улыбке, шагнул навстречу.
— Ну, вот и я. Собирайся, поедем к нам.
— Но ведь мама...— начал Мысык. Б глазах его стоял молчаливый упрек: неужто друг обо всем забыл?
- Скажи ей, что ты ненадолго,— почти взмолился Чокан.— 'Гебе обязательно надо побывать у нас. Ты мне нужен.
— Нужен?
— Очень!
Мысык скрылся в лачуге. Вскоре он вышел, принаряженный и коричневый халатик, подарок Чокапа.
Му ка, подсаживайся! — Могучий Бейсен нагнулся с сод-
п, подхватив мальчика одной рукой, усадил на коля впереди
Несколько минут скачки — и они спешились возле белой юр-I м Зейнеп.
Чпкапжап опять разыскал своего рыжего дружка! — об-|м i >м.i кил* Зейнеп. Ей было приятно убедиться в постоянстве iipHi i .о.....с гей сына. Однако что его так тянет водиться с голью?
Мыгмка матушка болеет, и он не мог все лето запомни.....и ni, i ото очень плохо,— сказал Чокан.— Отец его
|*мП«• »..... ti и па покосе.
3. i " i И.11 i мать? — строго спросила Зейнеп у Мысыка.
Mcpi......in мальчик в ответ только захлопал ресницами.
I'11 нем! не сердитесь, апа, ведь он ни в чем не ви-
.......... И......... лучше отдать ему мои штаны и камзол. II еще
............ i и.oil ппбудь еды для его матери, да и самого
И#* »рмн i il i . и. \ о »ж i lo, апа...
— Все сделаю, как ты хочешь. Да будет счастлива твоя дорога! — И Зои пен обняла сына.
Вскоре Мысык предстал перед Чокапом в обновках, с кульком гостинцев в руках. Мордашка его сняла. Теперь бы поскорее домой, показать матери подарки, заварить для нее крепкого, душистого чаю!
Чокан понимал настроение приятеля. И Зейнеп подобрела! кого не тронет забота сына о матери?
— Теперь домой, рыжий? — улыбнулась она.
- Да-
— Вейсеке, отвези Мысыка домой, он боится собак,— попросил Чокан жигита, потом в последний раз наказал другу: — Ты, Мысык, не бросай лепку.
Мысык не успел ответить: сильные руки Бейсена уже тащили его к двери. Лишь усевшись на коня, мальчик крикнул:
— Хорошо, буду лепить! Для тебя...
Чокан провожал всадников взглядом до тех пор, пока они не скрылись в зарослях мня.
Между тем Чингис приказал закладывать лошадей. Вскоре вернулся Бейсеи и тоже включился в сборы. Ладный тарантас с откинутым верхом, запряженный тройкой рыжих рысаков, подкатил к юрте. Наступило время прощаться. Женщины одна за другой принялись целовать Чокана. Седобородые старики напутствовали его добрым словом.
Султан не спеша первым сел в тарантас.
— Прошу вас сюда, Василий Иванович,—указал он Даб-
шинскому на место рядом с собой.
Жакып, чуть нс плача, повис у брата на шее.
— До свиданья, Чокан!
— До свиданья...
Зейнеп, с трудом сдерживая слезы, подсадила Чокятта в тарантас.
— Счастливого пути, жеребеночек мой!
Бейсен подобрал вожжи, тройка откормленных коней резво тронула с места, понеслась к большой дороге.
3
Рысаки мчались по степи. Дорога узкой темной лептой тянулась вдоль зарослей багряно-красной таволги. Изредка в стороне мелькали осенние пастбища с рассыпанными по ним юртами да крытые загоны для овец.
— Теперь, Чокапжатт, не назад, а вперед смотри,— заметил Чингис.— Впереди твоя вершина.
— Впереди большой, интересный путь,— добавил Дабшии-ский, стараясь подбодрить Чокана.
Л тот все оборачивался назад, туда, где остались милые, дорогие лица, родной дом... Холодный северный ветер, темные тучи и тусклый свет серого дня наводили тоску.
— Нс надо грустить, друг мой. И знания, и слава, и большой, широкий мир — все у вас впереди. Вы когда-нпбудь слышали о великом русском ученом и поэте Ломоносове?
— Вот-вот, расскажите ему! — обрадовался Чингис.
— Послушайте, как шел к паукам Ломоносов. Его путь может служить великим примером для тех, кто жаждет знаний.
И Дабшпнский начал свой рассказ.
Чем дольше слушал его мальчик, тем сильнее захватывала его повесть об упорном юноше-номоре, который из далекой Архангельской губернии пешком, в лаптях отправился в Москву постигать пауки. Ни насмешки одноклассников над великовозрастным Михаилом — ему было тогда двадцать лет,— ни бедность, ни одиночество не убили в нем жажду знаний. И вот позади лекции в Санкт-Петербургском университете, занятия в Марбургском и Фрейбургском университетах в Германии, куда Ломоносов был послан в числе лучших студентов для завершения образования. Впереди — замечательные открытия в области химии, физики, языка, слава большого ученого.
— Вот так,— закончил Дабшпнский.— А вы, друг мой, в удобном экипаже едете в Омск, где вам пс придется терпеть унижений, думать о куске хлеба... Так что выше голову, жигит!
К городской жизни привыкают быстро.
Влиже к озеру Боровому степь преобразилась. Дорога побе-' uia мимо темно-зеленого соснового бора. Через несколько и рот в просветах между соснами засверкало л само озеро, о ко-н>ром Чокан так много слышал в песнях. Вода была спокойная, •ркально-гладкая, тут и там разноцветными островками нлава-и гтап непуганых птиц. Потом ехали берегом соленого, зарос-
• ii'hi камышом озера. Над тарантасом, надоедливо звеня, вились
| • 1|)Ы. В стороне от дороги темнели прокопченные кибитки и
.....ши рыбаков.
В щроге прошло несколько дней. Путники приближались к
\ Вот в черноте леса блеснул Иртыш. За лесом он лежал
• I > • I I 1НЫЙ, полноводный.
Василий Иванович, скоро ли?..— В голосе утомленного а" ’ 'и щрогой Чокана звучало нетерпение.
I
— К вечеру доберемся.
Выехали на тракт. Вейсен оставил свою унылую песню, хлестнул лошадей, и тройка понеслась. Тарантас закачало, в лицо ударил ветер, принес с собой запах реки.
Чокай сидел, подавшись вперед, и пытался отыскать в сереющей вечерней дали очертания города. Наконец с вершины холма путники увидели за рекой высокие купола. Золоченые
кресты сверкали в лучах уходящего дня.
— Лта, что это там блестит? — воскликнул Чокай, пораженный невиданной картиной.
— Городские церкви.
Подъехали к Иртышу.
— Как же мы переберемся через реку?
— На пароме,— ответил Дабшинский.— Вон он, у того берега.
Тарантас остановился, Дабшинский н Чокай вышли, чтобы размять затекшие ноги.
— 15 высоких каменных домах — учреждения,— продолжал свои объяснения Дабшинский.— В одном из таких домов помещается и кадетский корпус — здание его там, за изгибом реки. Чокан о интересом всматривался в город. Чпнгис тоже вылез
из тарантаса, подошел к ним.
— Ата, позвольте мне вашу дорожную тетрадь.
Чокай отошел в сторону, присел па камне и принялся рисовать дома и церкви, возвышавшиеся над Иртышом.
— Чокан! — окликнул его Дабшинский.— Смотрите, пароход!
По самой середине реки плыл дом с трубой. Зто было и вовсе в диковину.
Он ходит вверх и вниз по Иртышу: развозит людей, доставляет грузы. Из-за пего-то и задерживают теперь паром у
того берега — дают дорогу судну.
Чокан успел нарисовать и пароход. Поднятая им высокая
волна шумно ударила о берег. Кони испуганно покосились па
воду, захрапели. Бейсеп стал их успокаивать.
По вот подошел паром, и Бейсеп, взяв под уздцы коней, завел их на корму. Дабшинский и Чпнгис, оживленно беседуя, удобно расположились в тарантасе. И тут Чпнгис обратил внимание на рисунки сына.
— А ну, покажи. Василий Иванович, взгляшгге-ка, ведь похоже! Правда?
Дабшинский взял тетрадь.
— Молодец, Чокан! Ну-ка, ну-ка...— Он торопливо перели-
стал страницы.— Город хорош. И пароход верно схвачен! Только вот дыма многовато...
Он заметил, как сконфуженно опустил глаза Чокан.
— Да вы не смущайтесь! Ведь ото лишь первые шаги, причем успешные.
Чпнгис слушал и радовался за сына. С недоумением оглянулся па Чокапа Бейсеп. Этот русский офицер видит что-то особенное в мальчике, который вырос на его, Бейсена, глазах. Жи-гит был уверен, что знает Чокапа как свои пять пальцев, а вот поди ж ты...
Приехали в город, остановились у небольшого дома под железной крышей. Бейсеп ввел тройку во двор, и гости, предводительствуемые Дабшинским, поднялись па высокое крыльцо. Навстречу им в переднюю вышла белокурая женщина средних лет. Чокан замер па месте. Никогда еще не приходилось ему видеть, чтобы взрослая женщина показывалась на люди с непокрытой головой. Да и одета она была удивительно: в синее шуршащее платье, с тонким кружевом у ворота. Кто зто может быть?
И вдруг женщина заговорила ио-клзахски:
— Добро пожаловать в наш дом, Чпнгис Валиевпч! Наконец-то вы пожаловали. Я уж совсем вас заждалась.
— Спасибо па добром слове, Мария Михайловна,— отвечал султан.— Бот, привез вам моего Чокапа. Полюбите его.
Мария Михайловна взглянула на мальчика и улыбнулась — да так хорошо, так ласково!
— Надеюсь, мы будем друзьями,— сказала она.— А теперь, дорогие путешественники, прошу располагаться. Идемте, Чокая, я покажу вам вашу комнату.
Этот вечер был совсем не похож на привычные домашние вечера с их многолюдным шумным застольем, с суетой и толчеей прислуги. За ужином их было только четверо — супруги Даб-ыппскне, Чпнгис да Чокан. Денщик Дабшпнского принес из \ чип блюда с кушаньями, затем притащил самовар и больше ье не заглядывал в столовую. Чокан таращил слипавшиеся от < Ы.К1СТП глаза и все слушал, слушал рассказы Василия Ива-
........ I о корпусе, о людях, принявших на себя заботы но вос-
' и пню кадетов, о писаном и неписаном укладе этого учебного
• В I НИН.
11.1 \ гро Чокай поднялся поздно. Дабшинский и султан уже
• ....... \ ш ш со двора, в доме оставалась лишь одна Мария Ми
тты. Она ласково встретила мальчика в столовой, напоила
• • ч и принялась хлопотать по хозяйству: совещалась с кухаркой насчет обеда, посылала денщика то за тем, то за другим в город. Чокаи потерянно слонялся по дому. Не хотелось ни читать, ни рисовать. В окно он видел, как Бейсен чистил коней, как повел их куда-то, наверное купать. Через другое окно была видна улица — по ней в обе стороны шли люди по-разному одетые, по всё не так, как в степи. Женщины в шляпах и платочках, мужчины в мундирах и фраках, в простонародных чуйках, а то и просто в рубахах распояской. Кто они, все эти люди? Что делают в городе? Почему проходят один мимо другого так, будто не видят, человек им попался навстречу пли дерево? Неужто никто тут никого не знает? Нет, вон там, напротив, двое повстречались, приподняли шляпы. Это они так здороваются? Л совсем близко от окошка офицер остановился перед женщиной. Щелкнул шпорами, поклонился, а потом взял да и поцеловал женщине руку. Зачем? Наверное, эта женщина очень важная, если ей сам офицер руку целует...
Мария Михайловна заглянула на минутку в столовую, приметила томившегося у окна мальчика и увела его к себе. По-казахски она говорила не слишком бойко, часто с трудом подыскивала нужное выражение, но все же беседа их тотчас наладилась: там где не хватало слов, помогали жесты. Л главное— помогало сердечное желание понять друг друга.
Лишь к обеду султан и Дабшинский воротились домой. Василии Иванович встал перед Чоканом во фрупт и с шутливой торжественностью возгласил:
— Позвольте вас поздравить, Чокап Чингпсович! С сегодняшнего дня вы — воспитанник Сибирского кадетского корпуса. По случаю зачисления вашего в сие славное заведение, прошу принять! — и протянул мальчику довольно объемистый сверток.
— Что это? — растерялся Чокап.
— Твой мундир,— пояснил отец.— Мы с Василием Ивановичем подбирали его в цейхгаузе на глазок. Ты примерь, хорош ли.
Мундир тотчас примерили, он пришелся почти впору, только рукава оказались чуть длинноваты. Султан хотел было тут же после обеда снести его портному, но Мария Михайловна объявила, что вовсе это пи к чему, она сама все поправит.
После обеда отец повел Чокана показывать город. Прогулялись по главной улице, осмотрели корпус, дошли до Иртыша, поглядели на баржи, длинным караваном сплывавшие вниз по реке, и вернулись к Дабшинским. Чокап дивился на высокие дома, таращил глаза на лавки с выставленными в окнах товарами. Как все это удивительпо! Как непохоже па то, что до сих пор составляло его жизнь! А все же многие люди в городе знают друг друга. Вот кто-то поклонился отцу. А вот еще... Султан остановился с каким-то офицером, говорит с ним по-русски, представляет сына — это-то Чокан понял, а больше пока ничего не уразумел.
Вечером у Дабшинских было весело: праздновали зачисление Чокана в корпус. За ужином подали шампанское, взрослые поднимали бокалы, желали счастья новоиспеченному кадету, смеялись, шутили. Мальчик поглядывал на них и улыбался: ну точно маленькие! Можно подумать, что это им, а не Чокаиу предстоит завтра надеть кадетский мундир.
Из разговоров султана и Дабшннского Чокаи понял, что зачисление в корпус было не таким-то простым делом. До сих пор туда принимали только русских— сыновей армейских и казачьих офицеров, дворян. В этом году прием несколько расширился, однако пе было еще случая, чтобы в корпусе учился казах. Потому, несмотря па майорский чин самого Чингиса, немало похлопотали Сотников и Дабшинский, прежде чем Чокан был допущен в столь привилегированное заведение.
На другой день состоялось представление нового кадета начальству. У подъезда корпуса Валихановых и Дабшннского подышал Сотников. Оп обнял мальчика, заглянул в его оробевшее шцо, ласково сказал:
Му как, Чокап, начинаем новую жизнь? В добрый час, в и épuu час, друг мой!
В большой приемной их встретил стройный молодой офи-м< |- и нс и г к гор классов капитан Ждап-Пушкин. Чокан вытя-......... I ним, с трудом произнес по-русски, как учил отец:
I *.» | м ■ ni il го представиться: кадет Валпханов.
■ !> ып 11\ niI.ин чуй. склонил голову в знак приветствия, о •м'м и» I 11|мн и | 4nb.ui нс понял. И тотчас горячо заговорил 1 о»иик"", <• ci ним и Дабшинский. Ждаи-Пушкин с сомнением
■ • ж te I ■ ■ ....... in I м и очами. Мотом сказал какую-то
........» • .| | . и п|" I■ си п ипс бы ю окончено.
• I. и| iHMiii 'Inioiii предупредил Дабшипекий, когда
"ММ ими» in \ И............ придется на первых порах.
Мы * А ин 1|н.м \ и ь. ci ничем ta нас поручились, уверили
..........¡pH
• им им ni............г ч Ми и и-I.I. работать и работать!
И мнчи и и че i и ми мыИ'ны
•I. • и. i|i\ о> '.in ' 11• VI ы н могу вам поручить-
• И "Не П I ( иШми I" III и i S МНИ,
— А все же, господа, мне думается, что Чокану лучше бы с самого начала поселиться в корпусе,— заметил Сотников.— Все-таки вокруг товарищи. II языком бы скорее овладел, и к занятиям легче готовиться...
— Ли в коем случае! — живо отозвался Дабшинский.— Хотя бы первые полгода он должен жить у нас. Пусть дома привыкает к языку. А товарища мы ему сыщем, да такого, который и в самом деле будет достоин этого звания. Товарищи — они ведь тоже разные бывают, сразу-то в человека по влезешь, тем более в положении Чокана.
Слушая спор Дабшинского п Сотникова, султан вдруг как-то погрустнел, насупился.
— Что ж, друзья, похоже, что надо мне собираться в путь,— сказал он со вздохом.— Все дела переделаны, все визиты отданы. Пора...
«Уже?..» — чуть было не вскрикнул Чокап, однако сдержался, только побледнел.
— Да, ата, конечно поезжайте,—почти спокойно ответил он.
Взрослые переглянулись между собой...
Чуть брезжил рассвет, когда Чпнгнс в дорожном платье подошел к постели спящего Чокана. Долго стоял у изголовья. Наконец нагнулся, поцеловал сына, вдохнул милый детский запах и, тихо ступая, вышел из комнаты. В гостиной, прощаясь с радушными хозяевами, сказал:
— Не думал, что так трудно придется... Прошу вас, родные
мои, поберегите Чокана!..
— Поезжайте, Чипгпс Валиевич, и пе тревожьтесь: сыном нам будет ваш мальчик! — сама чуть не плача, успокаивала султана Мария Михайловна.
Бесшумно выкатился со двора тарантас. Верх его был опущен, и в сумеречном свете наступающего утра вышедшие за ворота Дабшинские видели, как* уныло сгорбился на своем сиденье Чпнгнс. Но ни разу пе обернулся он. но поглядел назад.
4
— Чокай!—негромко окликнул Дабшинский.— Пора вставать.
Мальчик поднял голову с подушки и тотчас вспомнил: сегодня занятия, корпус! Он мгновенно вскочил.
— Поторапливайтесь, дружок: завтрак па столе п Мария
Михайловна ждет нас.
— Хорошо, Василий Ивапович!
Чокай умылся холодной колодезной водой, облачился г. мундир и, сияя радостью, выскочил па крыльцо. По что это? Почему таким просторным показался вдруг двор? Чокаи не сразу сообразил, в чем суть перемены, потом понял: пусто у яслей, где еще вчера жевали овес рыжие рысаки, пет тарантаса с вечным, неистребимым налетом степной пыли, исчез добродушный Бейсеи. Все копчено — отец уехал... Сердце вдруг оборвалось. Понурив голову, мальчик тихо вошел в дом.
— Они уехали по холодку,— мягко заметил Василий Иванович.— Пе падайте духом. Чокай. Ищите друзей здесь.
Чокап и Дабшинский быстро позавтракали и, провожаемые добрыми напутствиями Марии Михайловны, вышли из дома.
На площади возле двухэтажного здания корпуса было люд но. Тут их встретил Сотников.
Вы, Василий Иванович, верно, торопитесь,— сказал он Дабшннекому после взаимных приветствий.—Я пришел вас сменить. Сейчас новичков начнут разводить по классам. Чокап зачислен в эскадрон, вместе с казачьими детьми. В ротные кадеты пе прошел. Сами понимаете...
— Ничего. Преподаватели-то те же, программа одна. Вы, Чокап, сумеете сами добраться до дому? Не заблудитесь?
— Что вы! Пе беспокойтесь, дойду благополучно.
— Тогда желаю всего доброго. До вечера.
— Григорий! — окликнул Сотников кого-то в толпе.— Будьте добры, подойдите к нам.
Широкоплечий синеглазый мальчик окинул их пытливым взглядом, поздоровался по-русски.
— Прошу вас быть знакомыми, господа,— сказал Сотников.— Чокап Валихаиов, Григорий Потанин. Чокап только что принят в корпус и пока нс говорит по-русски. Григорий учится уже второй год, немного знает казахский язык. Было бы хорошо, 'С.ш бы вы подружились.
Толпа на площади все росла. Мальчики стояли в особицу "I взрослых. Новичков можно было узнать сразу: они смотрели потеряппо, ни с кем пе говорили. Волге старшие кадеты болта-|ц, смеялись. От их группы отделился веснушчатый мальчик и не кипел к трем собеседникам.
Простите, вы. верно, киргиз? — спросил он Чокана.
Странный какой-то у него был говор: не казахский, а все же
II'>11II I ный.
.'•то не совсем точно,— отвечал Чокап.— У! — кпргпзкай-
.....кнпему казах. А вы?
— Я — татарип, Ишмурат Ибрагимов.
В этот момент у подъезда появился дежурный офицер.
— Господа кадеты, прошу в корпус! — пронесся по площади его зычный голос.
Ох, как это оказалось трудно — изо дня в день просиживать часами в классе, слушать непонятные объяснения учителей, а на плацу во время строевых занятий — непонятные команды офицеров! Как тяжко и обидно было ощущать себя всеобщим посмешищем. Как мучительно смирять тоску но дому, по близким, любимым...
С классом на первых порах Чокай не сходплся. Держался замкпуто, молчаливым одиночкой. Каждая минута его жизни была отдана преодолению вставших перед ним трудностей. Не будь рядом Григория да Ишмурата, совсем бы, кажется, пропал Чокай. Друзья помогали: Григорий приготовлял его в русской словесности, в истории, географии, а Ишмурат — в математике. Каждый раз необходимо было разобраться в том, что говорил преподаватель на уроке, освоить это на русском языке да еще подготовиться к следующему занятию. А по вечерам с Чоканом занимался Сотников. Выручала поразительная намять. Спустя месяц Чокай уже мог кое как объясняться по-русски.
Василий Иванович 61,1л доволен своим подопечным, считал, что главное сделано, однако сам Чокан относился к собственным успехам без восторга. Мало этого, мало! Надо пе просто выучиться читать п писать по-русски. Языком следует овладеть так, чтобы он стал родной стихией, чтобы на нем можно было думать, а до такого идеального положения было еще очень далеко.
В начале зимы Чокан перешел жить в корпус, в эскадронный дортуар, но дом Дабшинскпх по-прежнему оставался родным для него. Мария Михайловна сердечно привязалась к мальчику, а когда он к тому же научился понимать по-русски, каждое его воскресное посещение сделалось для доброй женщины чуть лп не праздником. Стоило ему показаться на пороге, и Мария Михайловна тотчас принималась хлопотать об угощении, а потом усаживалась против пего с каким-нибудь вязаньем или шитьем п иачипала болтать о городских новостях, о каких-нибудь случаях пз своего детства или юности, а подчас просто рассказывала сказки, русские сказки, до которых Чокан оказался большим охотником. Если же дома случался сам Василий Иванович, то разговор сворачивал на иное: Дабшинский вдоль и поперек исходил казахские степи, знал множество сказаний, притч и песен. Словно в родном ауле чувствовал себя в такие вечера Чокан.
Приближалось рождество, и корпус все больше лихорадило. Кадеты ходили взбудораженные, в дортуарах тут и там велись томительные разговоры о доме, в вестибюле и столовой то и дело вспыхивали ссоры между ротами и эскадронами. Ротные кадеты смотрели свысока на «эскадронных выскочек», а те, понятно, пе желали оставаться в долгу. Чокан пока не встревал в эти распри: они казались нелепыми и непонятными. Пе так-то просто, не так-то просто было вникнуть в новую жизнь.
А в доме Дабшинскпх ждали султана. Тот писал, что скоро должеп быть в Омске, но все откладывал приезд и имел на то свои причины. Ему хотелось, чтобы сын без него свыкся с городом. Не то будет проситься назад, в степь, и тогда конец всем надеждам на образование, на карьеру...
11 вот, наконец, звенит последний звонок. В толпе ликующих кадетов Чокан спускается в вестибюль. Там уже другая толпа — родственники, жаждущие принять в объятия своих сыновей, внуков, племянников. Среди родственников — Дабшшг-ский.
— Я за вами, Чокай. Собирайтесь, Мария Михайловна ждет.
Какое это было счастье — идти вдвоем с Василием Ивановичем по белому, прибранному зимой, городу, болтать о чем придется и знать, что впереди целая вечность свободы—рождественские каникулы! И вдруг, возле самого дома — встреча: Ата! Чокан замер в объятиях отца.
— Му здравствуй, родной мой, здравствуй! — бормотал сул-тнн, целуя сына.— Василий Иванович думал устроить сюрприз, да мы с Бейсеном пе утерпели, вышли вам навстречу.
Вей се н, дождавшись своей очереди, тоже обнял Чокаиа, пе-I" шл поклоны от бабушки Айганым, от матери, Жакына, дядей, г< гок, друзей...
А Мысык? Ты видел его?
Где же его увидеть? Он ведь в степи...
Чокан с упреком поглядел на Бейсепа. Тот смущенно отвел i i., ¡л и вдруг выпалил:
Говорят, мать у пего померла...
Ох, ты...
Бешен оглянулся, ища поддержки у султана. Почему тот ■ внушит сыну, что оборванец Мысык для него пе компания?
' н чем гут вина самого Бейсена? Разве он знал, что надо съез-м. к этому рыжему мальчишке? Пойди угадай волю младшего ■ i < ! Пет уж, довольно с Бейсена и того, что он с ног сбивает->, услуживая повелителю!
Во дворе Чокан бросился к лошадям. Рыжие рысаки от но-
крывавшего пх пттся казались соловыми. Одна из пристяжных была почему-то мухортой, п Чокай удивился: отец ведь не терпел разномастных упряжек. Что случилось? Может, заменили в пути? У Бейсепа, правда, кони редко сбивали копыта. 11 вообще у него всегда все в порядке. Вон даже оглобли легких расписных саней подняты кверху и прихвачены веревкой, чтобы лошади их случайно не сломали. Только о Мысыке Бейсеи не вспомнил... Чокай потрепал копя по холке, погладил широкую грудь.
Дабшыпскпй п Чипгпс издали наблюдали за ним.
— Что значит — ребенок рос в степи,— заметил Василий Иванович.— Недавно Григорий Потанин мне рассказывал: завел он Чокапа в корпусную конюшню, так потом насилу обратно вытащил. Сами знаете, какие там кони — один к одному.
— Скучает, видно, Чокай по коням. В ауле каждый день верхом ездил.
— Придется немного потерпеть. У кадетов выездка во втором классе. Пу, прошу в дом, хозяйка заждалась.
Каникулы пролетели до обидного быстро. Вот уже и отец собирается в путь. Па прощание Длбшппские, Чингис и Чокай прокатились на тройке по Иртышу. Впмпяя дорога, речная ширь, скованная голубым льдом, громадные сосны, ослепительно белый снег, веселый звон бубенцов и лихая езда скрасили печаль прощальных минут.
И снова корпус. Долгие часы подготовки к занятиям, изучение русского языка, постижение тайн математики, которая трудно давалась Чокану... День был расписан по минутам. Настойчиво, упорно изучал Чокай все, что советовали учителя, что подсказывали Григорий и Ишмурат. Все реже приходила тоска по родной степи, по близким. Все больше привыкал он к городу.
В начале учебного года Чокану больше всего правились уроки рисования. Преподававший от от предмет Василий Иванович Померанцев с первых же занятий приметил способного мальчика и не раз показывал его работы классу, хваля за точность и чистоту рисунка, за умение верно уловить сходство. И хотя Чокай, еще плохо понимавший по-русски, не всегда схватывал суть объяснений Померанцева, все же на уроках рисования он отдыхал от постоянного напряжения.
Со временем, все больше осваиваясь с языком, Чокая начал понемногу разбираться и в преподавателях. Вот всегда подтянутый, умный, тонко-насмешливый инспектор классов и учитель математики Ждап-Пушкни... Для Чокапа математика всегда была камнем преткповения, но Ждаи-Пушкипа он уважал. Гонсевскпй, учитель истории,—яркий оратор, человек горячий, увлекающийся, бесконечно любящий свой предмет. Милый, тихий географ Старков. II, наконец, словесник Костылецкый. Чо-кану этот п в самом деле ученый человек представлялся кладезем премудрости. Па уроки литературы мальчик спешил, как па праздник.
Незаметно наступила весна. В городе она была необычна... своей грязью. На полянах за городом зеленела трава, дети бегали туда за подснежниками, а тут в тени домов все еще лежал черный ноздреватый снег. Почыо он покрывался ледяной коркой, поутру неприятно хрустевшей под сапогами. За городом с серебряным звоном бежали ручьи, а на улицах то там, то тут людей подстерегали грязные зловонные лужи.
Уроки кончались рано. Дети радовались подсыхающей земле, ступать по ней было приятно, легко. Теперь на площадке перед корпусом каждый день затевалась игра в лапту. Городские зеваки приходили поглазеть, как соперничают даже в игре ротные и эскадронные кадеты. И все примечали стройного смуглого подростка, с азартом отстаивающего честь своего эскадрона. К тому времени Чокай ужо перестал быть безъязыким одиночкой п товарищи по эскадрону его уважали.
Однажды субботним вечером по дортуару разнесся слух, что па Иртыше начался ледоход. Утром после завтрака воспитанники корпуса помчались к реке. Толпы горожан шли к Иртышу. Чокай знал, что и ледоход, и ледостав воспринимаются русскими ш* особому. И вправду, какая-то торжественность чувствовалась в городе.
Бпезатшо па Чокапа напала тоска. Он оглянулся на скучную \ ищу, па серые дома с отвалившейся после зимы штукатуркой, и I редкие чахлые деревья, унылые заборы — и невесело усмех-п\ к*я. 1.01 1н то он вырвется отсюда? На просто]!! На свободу!
(1 ранней весны Чокаи частенько хаживал по утрам па вы-
• ом1Й берег Иртыша. Хоть на несколько минут... Потом беж*.ал, гибирая путь покороче, чтобы не опоздать к построению. По . 'Ч'одня воскресенье. Должно быть, и Мария Михайловна где-пи-
п. тут, па берегу, вон сколько кругом пароду. Не обидится,
• • го он не пошел сразу домой.
Геку трудно было узнать. Разбив льды, всю зиму державшие
и мертвых объятиях, вода стремительно несла обломки вниз "• гечоппю. Льдины сталкивались, с шипением наползали друг |' ip.ua, ломались. Иногда раздавался короткий, сухой треск,
■ .............. Ближе к берегу льдины плыли медленно, цепля-
• отмели п кружась.
М|.....им час, стало теплее. Люди ахали, глядя, как прибывает вода. Жетпципы-татарки в чапапах п шалях г бахромой, жены чиновников и офицеров в изящных туалетах, служанки в скромном платье — все с одинаковым восхищением и страхом смотрели на разбушевавшуюся стихию. Перед этой величественной картиной замирали все: богачи и бедняки, ученые и невежды, старые и молодые...
— Как бы город не затопило,— заметил кто-то неподалеку от Чокапа.
Он и слышал, п нет. Душа его была далеко — в родной степи...
— Что с вами, Валпхаиов? Отчего вы такой сумрачный? — раздался рядом голос учителя рисования Померанцева.
— Прошу прощения...— Чокан вытянулся.
— Ничего, ничего...— Померанцев положил руку на плечо мальчику.— Скучаете по воле? Понимаю. Вы, как сокол, выросли на просторе, для вас .-тот город — клетка. В такие дни, как сегодняшний, н меня тянет куда-то вдаль. Туда...— Василий Иванович махнул рукой в сторону распростертой за Иртышем степи.— За синий горизонт... На свободу...
Словно туго натянутая струпа запела в сердце Чокапа. В голосе учителя, взрослого, крепкого мужчины, тоже звучала тоска. Откуда она, всесильная?
— Василий Иванович, как вы узнали? — Чокан протянул руку, было видно, как дрожат его пальцы.— В той стороне, далеко-далеко, мой аул... Радость моей жизни — степь... Вы сказали — сокол. По весне отец выезжает на охоту с ловчей птицей. Если бы вы знали, что такое охота с соколом! — Глаза Чо-кана засверкали.— Это... это... даже не объяснишь...
И рокотала внизу река, неся глыбы льда. И шумели на берегу люди, восхищенные ее силой. И лежала за рекой степь, маня свободой двух неожиданно сблизившихся людей — учителя Померанцева п воспитанника корпуса Чокапа Валиханова.
5
Вот и окончились занятия. Перед летними лагерями выпало несколько свободных дней, которые можно было провести в ауле. Чокан, уставший за зиму от тесноты города, рвался домой, как птица на волю.
Слава, хоть п невеликая, уже витала вокруг единственного в корпусе казаха. Чокан, год назад не знавший и нескольких русских слов, теперь возглавил класс как самый способный ученик.
Бейсеп приехал за Чокаиом одпп. Чстырехдпевпый путь они одолели за двое суток: некому было удерживать от бешеной скачки. Бог знает, как выдержала такую езду повозка, вероятно, только потому, что была она султанская — не только красивая, но и прочная.
Аулы только что прикочевали на летнее джайляу. Навстречу повозке с веселым гомоном выбежала ватага ребятишек. Бейсеи остановил лошадей, Чокан соскочил на землю и всех поочередно обнял. До юрты добрались пешком. Мать ждала с распростертыми объятиями, в глазах ее стояли слезы.
— Жеребеночек мой, сыночек!..— Голос Зейнеп дрожал.
Она долго не выпускала сына из объятий. II он не спешил поднять голову с теплой материнской груди. Будто вновь при шел давний детский сон. Как редко за последнее время вспоми нал он мать!
— А где отец?
— Его вызвали по делам,— ответила Зейнеп.— Не огорчайся, он скоро вернется.
— Да, да...— тихо отозвался Чокан.
Прежде чем ехать к бабушке, Чокапа заставили немного отдохнуть. Потом Бейсеп оседлал иноходца тигровой масти, ко торого припас для племянника Канхожа. Неугомонный Жакып отправился вместо с Чокаиом.
Аул бабушки Айгапым расположился по другую сторопу широкой равнины. Богатые аулы никогда по селились близко друг к другу, чтобы избежать обязательных осложнений с выпасом многочисленных стад и табунов.
Всю дорогу мальчики скакали наперегонки. Но вот они сдер-...п|| ра (горяченных коней и, как подобает, медленно прнблн-.И1 Iи( ь ь а \ лу.
Дпгппым н Канхожа ожидали их у белоснежной восьмика-II I гной юрты '.
Жим здоров, Чоканжан? — Дядя степенно пожал шгемя н-М111.Х руку. 1> голосе его слышались удивление и радость. Как > 1.1|>ос и возмужал за этот год Чокай! Как идет ему мундир!
Гадость моя! —умиленно забормотала бабушка, обнимая
ка, который оказался вровень с ней ростом.
Жакып но выдержал: оттолкнул брата, подставил бабушке > I.ля поцелуя. Все рассмеялись.
N ьо хлопотали у очагов служанки, у хозяйственной юрты
ы кали жеребейка. Готовились к пиру.
()|.|»ужногг|. юрты составляется из нескольких решеток, связанных ‘ . о и из из пасмы х канат.
Несколько дней прошло в скачках п веселых игршцах. Воротился отец, но ему в этот раз было не до сына: в степи бушевали раздоры и в ханскую ставку валом валили жалобщики. Что ни день, то новая тяжба, угрозы, крики, плач...
В один из таких суматошных дней Чокал вспомнил о Мысы ко.
— Бейсен-ага, где сейчас Мысык? — спросил он.
— Кто знает? — пожал тот плечами.— Говорят, после смерти матери они с отцом ушли в свой аул.
— Разве они не кушмуруискио?
— Нет. Там они сторожили ваши угодья, паслп скот.
Чокай выслушал равнодушные ответы Бейсепа и задумался. Сколько таких людей, как отец Мысыка, пасет скот их семьи, доит кобылиц, стережет табуны? Сколько косарей, колодезников, жпгитов, прислуживающих во время откочевок, приема гостей? Сколько служанок?.. Одетые в лохмотья, полуголодные, они несут свою тяжкую долю по-разному: одни безропотно, другие с глухим раздражением, третьи с озлоблением. Вон Жулдыз-бай день п ночь возится с овцами. Губы его постоянно обветрены, в глубоких трещинах. Он всегда хмур, вечно молчит. Вот идет с двумя ведрами молока доярка Майоле в вылинявшем, неопределенного цвета платье. Семь лет :>та молодая женщина доит кобылиц, но пи разу не видел Чокай, чтобы она досыта напилась кумыса. А где теперь мотается Жанпеис, приставленный смотреть за табуном знаменитого темно-рыжего жеребца? Почему люди разделены на богатых и бедных? Отец говорит: так устроен мир, такова воля всевышнего. Полно, верно ли это?
Перед мысленным взором встал печальный Мысык, такой, каким он был в день отъезда Чокапа.
Через три дня предстояло возвращаться в Омск. Прощаясь с родными местами, Чокан поехал по летним пастбищам вдоль берега реки. Местность была бугристая, речка вилась среди множества небольших холмов. Неожиданно он увидел впереди трех бедно одетых всадников, гнавших табун в открытую степь. Навстречу им летели табунщики дяди Шегена.
— Эй, вы, почему гоните коней?! — закричал один из них,
разм ах и в ая к л м ч ой.
— А что прикажешь делать? — яростно отозвался круглолицый крепыш средних лет.— Они же посевы травят. У пас поля и так с ладонь.
В стороне Чокай заметил табун темно-рыжего жеребца. Подскакал Жанпеис и тоже вмешался в спор.
— Эй, протри глаза! Не видишь, чей скот отгоняешь? Останови своих! — Ж пшене махнул рукой на двух других всадников, все еще гнавших табун в степь.
— Почему султановы табуны травят паши посевы? — уже несмело возразил круглолицый.— Мало им других земель? Что мы будем есть? Невелики паши ноля и те вам глаза колют?..
Табунщики Шегена уже схватились с жатакамн. Жанпеис и крепыш бросили спорить, помчались к ним. Чокан поскакал следом.
Один из жатаков под хлесткими ударами камчи со стопом сполз с копя. Разодранная рубаха повисла на нем клочьями, лицо заплыло от побоев. Табунщик хотел было продолжить расправу, по Чокай успел встать между ним и жатаком.
— Остановитесь! Люди вы или звери? Опомнитесь!
Табунщики на мгновение замерли, потом хлестнули своих коней и умчались прочь. Жанпеис принялся отгонять табуны от сенокосных угодий и полей жатаков. Избитый с трудом сел на свою неказистую лошаденку, шагом поехал к реке.
— Светик ты наш, заступись за бедняков, будь свидетелем, когда мы пойдем с жалобой к твоему отцу! — обратились жатаки к Чокану.— Замучили нас эти табунщики! Чем мы будем кормит!, детей? Погляди, что сталось с нашими трудами...— Круглолицый горестно махнул рукой в сторону потравленных нолей.
Грустный, подавленный, вернулся Чокан в аул. Отец был дома.
А, Чоканжаи! — При виде сына мрачное лицо султана просветлело.— Ты откуда? А я что-то сегодня устал. II когда кончатся вечные раздоры между этими родами?
Г.10ч пшики дяди Шегена только что набросились на како-ю со ж.и и. i. Голову ему разбили. Новая забота вам, ата.
Кто? IV i >?
3 i мной едет Жаннету он их знает и объяснит лучше
меня
i \ и.ui iiti« i i l за Жапиеисом. Лицо его снова потемнело,
0 и ni \i ы ю опушились. 3 последний год султану приходилось
1 i" г ' и oil you in пн i. набеги, N mui скота, ссоры. Жалобы так о мп i мп i i им i i к pino. II i Омска Дабшипскпй уже сообщал ' ni loi, ро .in ом. им. Ч и и i ii< к. ьоюрые не раз писали геперал-
• • i м i. 111 » i.. что с i a piiiiiii cy.ri.ui не справляется со своими обн
ими iini'i ■ i и мм i h рои ню. i. Бели M4iep.ii губернатор отвернет-и Читиси, ю конец ого cy.ii тской власти...
Гиге'просив Ж'annonça о случившемся, Чпигис приказал help «ну:
— Приведи сюда пострадавших и тотчас же пошли за табуп-щнкэми Шегена.
Два жатака — круглолицый и тот, которого избили,— вошли в аул пешком. Чернь не имела права въезжать в аул султана. Вместе с табунщиками явился и сам Шеген. Этот маленький вертлявый человек слыл самым грубым н раздражительным изо всех сыновей иокойпого хана Вали.
Чингис поднялся навстречу брату, пожал ему руку.
— Прибыли по твоему распоряжению, правитель,—торопливо, со злостью начал Шегеп.— Решил свою власть показать?
— Успокойся, Шегеп-ага. Я не тебя приглашал, а драчупов-табупщиков. Почему они проливают кровь, прикрываясь твоим именем?
— Чью же опи кровь пролили? Уж не тех ли бездельников,
что копошатся на пойменных лугах?
— Мы пытаемся призвать к порядку нарушителей закопов,
а ты берешь их под защиту.
— Обвинять моих жигитов — значит задевать меня!
Султан с укором посмотрел па Шегена.
— Не ради выяснения истины используешь ты право старшего брата,— заметил он.
— Ну, все сказал? — взорвался Hleien.— Тогда я ухожу! — II он почти выбежал из юрты.
Чингис обернулся к сыну.
— Вот так всегда, и ничего ты с ним не поделаешь. Где
Сейсг'н? Пусть позовет жата ков.
Через несколько минут бедпяки, низко кланяясь, вошли
В Юрту.
— Я позвал вас для разбора дела по просьбе молодого тюре Чокала,— заговорил султан.— Пока Шегеп успокоится и поймет неправоту своих табунщиков, отвечать за него будем мы.
А теперь я хочу выслушать вас.
— Мы — землеробы, живем хлебом... Пшеница взошла так густо... Мы надеялись, что хоть в атом году голод минует нас.
— Чокай считает, что мы должны возместить вам ущерб. Я согласен с доводами сына.
— Мы рассчитывали получить пудов сорок — пятьдесят хлеба,— подал голос избитый. Видимо, он был пе из речистых и заговорил лишь сейчас, когда наступил момент конкретного решения спора.
— Бейсен, передай пастухам, пусть отдадут им,— он кивнул в сторону просителей,— корову с теленком. Для пострадавшего сам выбери хорошего стригунка.
— Высокочтимый алдпяр, наш справедливый повелитель! — Бедпяки согнулись в поклоне. Изможденные лица их просияли. С благодарностью смотрели опи на Чокана.
Тот тоже был доволен решением отца.
Старший из жатаков подпял руки, благословил мальчика и не выдержал — заплакал.
— Пусть всесильный аллах сохранит ему здоровье, даст долгую жизнь. Да откроются ему пути к высшей справедливости. Аминь!
— А звать-то вас как? — спросил Чингис.
— Ох, простите, что сразу не назвались, высокочтимый алдпяр! Меня зовут Мусапйр, а мой родич,— круглолицый кивнул в сторону избитого жигита,— он Муслкул. Мы из рода уак.
— Да, мало вас, уаков, в округе. Ну, ступайте. Помните, что удачей своей вы обязаны Чокану.
Бедняки удалились, пятясь и беспрерывно кланяясь.
Султан снова сгорбился, ушел в себя. И.Чокай вдруг подумал: что-то неладное творится с отцом. Нет в его голосе былой твердости. В самом деле, видно, устал. Потом мальчик задумался о происшедшем, вынул тетрадь и записал события этого дня, озаглавив: «Одни день Мусапира и Мусакула».
Оставалось провести в ауле последнюю ночь. Смутно было на душе у Чокана. Аульная жизнь, так манившая его, оказалась пе то и идиллией, прекрасной и чистой, какой представлялась издали. Жизнь эта, конечно, всегда была такой, просто раньше ее неустроенность, жестокость не замечались. Чокай ехал 1$ родной аул как в раннее детство — безоблачное, безмятежное, радостное, а приехал в мир, где добро тесно соседствовало со злом.
II он уже по мог оставаться безучастным, должен был вмешаться и попытаться решить ее противоречия. А решил ли?
Чокан по задумывался над тем, почему отец поддержал его п так быстро устроил дело в пользу бедняков. Невдомек ему было, что султан хотел заручиться поддержкой жатаков в борьбе <о своими недругами. А еще пе знал и того, что кончилось для што детство и впереди открывалась новая, взрослая жизнь.
6
Мл втором году пребывания в корпусе Чокану пришлось пошить па место одного из кадетов. Ротные всегда смотрели на | а тронных свысока. Привилегированное положение давало им и «можность быстро делать карьеру и получать чипы, в то вре-
мя как эскадронные после окончания корпуса редко шли дальше хорунжего или станичного атамана. И вот некий дворянский сыпок па ротных в приливе вздорной спеси назвал Чокана «киргиз-кал битом».
Чокай подошел вплотную к обидчику, окинул его долгим презрительным взглядом. Все вокруг примолкли, ожидая — что-то будет?
— Принадлежность к той или другой народности никогда и никому еще не служила в поношение — так, по крайней мере, считают умы просвещенные,— негромко заговорил Чокай.— А вот пустая болтливость ничуть не украшает. Прежде чем произнести слово, рекомендую вам справиться у сведущих людей, что оно обозначает. Мой народ называется — киргиз-кайсаки, или казахи. Знаете ли вы про него хоть что-нибудь? Конечно, нет. Л известно ли вам, господин папенькин сынок, что значит «калбит»? Чтобы вам не сбиться с ног в поисках ответа, извольте, так и быть, просвещу: калбнты — одна из народностей арабского Востока и, разумеется, к киргизам не имеет ровно никакого отношения. Так что рекомендую вам по болтать попусту языком, не то изотрете его до времени. Л без языка я уж и не знаю, кем вы станете — живым ли человеком или скелетом, что стоит у нас в анатомическом кабинете.
Последние слова Чокай произнес уже с откровенной издевкой. Противник его не нашелся что ответить и поспешил убраться подальше. С тех пор кличка «Скелет» так к нему и прилипла.
Несколько больших усилий потребовала война Чокана с Леонидом Прутковым. Он был иногородним, по воскресеньям оставался в корпусе, и потому его назначили старостой класса. А права у старосты большие. Он наблюдал очередность увольнении, следил за своевременным возвращением кадетов, за выполнением уроков. Рослый, неуклюжий Леонид учился неважно и заставлял других готовить за себя уроки. Многие в классе побаивались его и угождали как могли: носили ему конфеты, пряники. Леонид тут же пускал приобретенное в оборот п уже до следующего воскресенья выменивал па лакомства карандаши, тетради, ручки, перочинные ножи. Чокай заметил, что многие кадеты стали из-за этого хуже учиться.
— Тонкошеий Прутков — корыстолюб! — бросил летучее словцо Чокай.— Берегитесь тонкошеего! Берегитесь толсторожего!
— Берегитесь тонкошеего! — начали петь сверстники вслед Пруткову.
— Берегитесь толсторожего! — нищали за дверьми нерво-годки и удирали во всю прыть: попадешь Пруткову в руки — не поздоровится.
Наконец Прутков не выдержал и однажды бросился па Чо-капа с кулаками. Кадеты не позволили ему драться. На шум явился дежурный офицер, во всем разобрался и, обнаружив в ранце Пруткова чужие тетради и карандаши, доложил об этом инспектору классов. Прутков немедленно был смещен, старостой назначили Чокана. Класс ликовал.
Одному Григорию Потанину что-то тут по поправилось.
— В нем течет ханская кровь...—заметил он Ишмурату.— Сам-то старостой быть не отказался.
— А ты бы отказался? — прищурил тот свои раскосые глаза.— Честно скажи, но виляй: отказался бы?
— Я должен подумать.— Григорий смутился: может быть, он не прав?
Случай убедиться в своей неправоте представился ему довольно скоро.
На этот раз ротные побили кадета из класса Чокана. Пострадавший— его звали Анатолием — пожаловался дежурному офицеру, и тот поступил в лучших традициях корпуса: отчитал Анатолия и оставил его без обеда. Б корпусе не любили, когда кадеты жаловались друг па друга.
Чокап насмешливо бросил Анатолию:
— Нашел кому жаловаться — рыжему петуху!
В классе раздался смех.
Должно быть, офицер узнал о кличке, данной ему Чокапом. В следующее свое дежурство он зашел в эскадронный дортуар, проверил, как заправлены постели, заглянул в шкафчики. Все было в порядке. Сделав одно-два замечания, он вышел. И в тот же миг Анатолий закукарекал, подбежал к двери и грохнул в пес кулаком. Бдва он вернулся на свое место, как снова вошел офицер.
— Кто стучал?
— Никак пет, никто не стучал,— вытянулся в струнку староста.
— Я спрашиваю: кто стучал?
— Здесь но стучали, господин поручик.
Обозленный офицер в тот же день настрочил рапорт на имя капитана Ждап-Пушкина. Но и инспектору классов не удалось установить фамилию виновного. В наказание, впредь до выяснения личности нарушителя, весь класс был оставлен без воскресим \ отпусков.
Прошел месяц, потом другой. Класс не выходил в город.
Началась зима, приближалось рождество. Многими кадетами овладела тревога: что, если их не отпустят на каникулы?
— Пусть признается сам! — резко возразил Чокан на предложение выдать виновного.— Но он трус, и у него не хватает мужества зто сделать, чтобы избавить нас от дальнейшего наказания. Я никогда не укажу па него. Думаю, что никто пз нас, господа, не станет фискалом.
Но Анатолий оказался трусом. Дни шли. Между преподавателями и классом сложились напряженные отношения.
Первым сдался Ждан-Пушкин: перед самым рождеством он отменил приказ о наказании. После каникул класс не досчитался двоих: Леонида Пруткова и Анатолия Иванова. Боязнь всеобщего прозрения заставила их покинуть корпус.
Эта не очень веселая история принесла Чокану уважение кадетов п окончательно закрепила его дружбу с Григорием.
Удивительным учебным заведением был Сибирский кадетский корпус! С одной стороны — как будто предполагалось широкое образование: история, география, литература, восточные и европейские языки, страноведение, математика, начертательная геометрия, архитектура, топографическое черчение, военные дисциплины да еще танцы, пение, гимнастика, фехтование, верховая езда... А с другой стороны — все эти благие начинания уничтожались убожеством программ и пособий, «высочайше рекомендованных» к изучению в специальных военных заведениях. Казалось бы, что тут можно было сделать? Однако в корпусе подобрались необыкновенные люди, блестящее созвездие преподавателей. Ломая тесные рамки программы, ученый Гонсевский читал кадетам не «историю царей», а курс истории цивилизаций, общественных движений. Особое внимание уделял он Великой французской революции.
Литератор и востоковед Костылецкий знакомил кадетов с критическими статьями Белинского, прочитывал на уроках целые главы из «Тараса Бульбы» Гоголя автора, отнюдь не рекомендованного программами! Вопреки желанию высшего п >-чальства, воспитанников корпуса учили думать, читать, интересоваться общественными вопросами.
Корпусная библиотека, правда, была бедна книгами, по Григорий Потанин ухитрился раздобыть где-то «Путешествие Палласа» и «Дневниковые записи» путешественника Рычкова. Великая Азия, страны Востока, Кокапдское ханство, Бухара, Ташкент, степи... Друзья стали бредить путешествиями. Много спорили, строили догадки относительно исчезнувших ханств, говорили о ремеслах, культуре.
— Как это пи печально, однако приходится признать: покамест мы — казахи, киргизы — народы вневременные,— заключил однажды Чокан.— Письменной литературы у нас нет. Прошлое наше запечатлено в легендах, песнях, дастанах. Поэтому единственный путь к собиранию, сохранению нашей улетучившейся истории — это этнография и изучение фольклора.
Каждый из друзей и прежде вел этнографические записи, теперь они решили, объединив усилия, воссоздать подробную картину соколиной охоты. Чокан рассказывал, Григорий записывал. А потом Чокан снабдил эту работу иллюстрациями с казахскими названиями отдельных предметов: соколиных наглазников— томага, подставки — тугыра, барабана — даулпаза, пороховницы — куты...
Горячо увлекся Чокан русской литературой. Доставал книги где только мог — у знакомых, у преподавателей. Талантливый юноша пользовался всеобщей симпатией, по ближе всех сошлись с ним учитель рисования Померанцев и словесник Костылецкий.
С Померанцевым Чокан подружился, бывая у Александра Алексеевича Сотникова. Однажды они беседовали об устном поэтическом творчестве казахского народа.
— Я, когда приехал, не хотел верить Костылецкому,— признался Полк ранцев.— А теперь понял: сохранить такое больные количество поэм, легенд, целые эпосы в устной форме — не всякому народу под силу. В каждом степняке живет поэт. Я как-то присутствовал на айтысе — состязании народных певцов. Был, знаете, ошеломлен...
К сожалению, правительство не предпринимает никаких м* р, чтобы привлечь этот народ к европейскому просвещению,— заметил Сотников.— А сколько пропадает талантов! Бот я вам покажу искусство одного мальчика...
Сотников подошел к книжному шкафу и достал глиняную фи-|\рку — сокола, вылепленного когда-то Мысыком. Чокан чуть не вскрикнул от удивления.
Померанцев внимательно разглядывал игрушку.
— Сколько лет вашему мальчику? — спросил он Сотникова.
— Еще ребенок. Сын одного бедняка.
— Он на три года моложе меня,— добавил Чокан.— Ему (т одиннадцать.
— Из него, возможно, вышел бы мастер,— задумчиво прого-111рил Померанцев.— Прекрасное чувство пластики, движения...
<’ Iподелить бы его в сиротский приют: там ведь изучают худо-м-| г вс иные ремесла.
— А что такое «сиротский пршот»? — спросил Чокай.
— Школа, в которой бедные дети обучаются за казенный счет. Они там работают и одновременно учатся.
— Л примут ли туда Мысыка? Можно это устроить?
Сотников засмеялся.
— Поклонитесь Василию Ивановичу: он там преподает.
— Вот как?! — обрадовался Чокан.— Вы поможете Мысыку, Василии Иванович? Ведь вы непременно поможете!
— Если только Чингпс Валиевич напишет прошение,— ответил Померанцев.— Вез его ходатайства вряд ли что возможно сделать.
— Давайте вернемся к этому разговору, когда придет ответ от Чипгиса Валиевича. Я напишу ему.
Все реже бывал теперь Чокай в доме Дабшпнских. Слишком много появилось у пего новых интересных знакомств. Разве мог он, например, пренебречь приглашением Костылецкого? Великолепный знаток русской словесности, Николай Федорович нгтал п по-арабски, владел персидским языком, изучал литературу восточных народов, был неутомимым собирателем казахских песен и сказок. Случилось, что несколько уроков Косты-чецкнй построил па материале устной народной литературы, и, знакомя кадетов с творчеством казахских акынов, он каждый раз привлекал в помощники Чокапа. Однажды урок целиком был посвящен поэме «Козы-Корпеш и Баян-Слу». Чокай рассказал вариант поэмы, который сам узнал несколько лет назад от акына Арстаио. С удовольствием слушал юношу Николай Федорович, а потом пригласил его к себе на воскресенье, хотел
записать новый вариант поэмы.
В кабинете учителя Чокай впервые прочел стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова и полюбил их па всю жизнь.
Костылецкпй ввел Чекана в дом Карла Казимировича Гут-ковского. Впитые дисциплины—тактика, артиллерия, фортификация—преподавались в старших классах, и в корпусе Чокан не сталкивался с полковником Гутковскпм. Семья высокопоставленного офицера, помощника военного губернатора, отнеслась к новому знакомому с сердечным вниманием. Чокапа поразила прекрасная библиотека полковника. С тех пор, едва лишь удавалось вырваться в город, он обязательно заглядывал в дом
Гутковсклх.
Там он познакомился с тестем Гутковского—Капустиным, начальником Главного управления Западной Сибири. Яков Федорович Капустин держал открытый дом, в котором собирались обычно самые просвещенные умы города. Екатерина Ивановна, вторая жена Капустина, женщина молодая, обаятельная п великолепно образованная, умела привлечь в свою гостиную интересных людей. II в этом доме Чокан нашел большую библиотеку, да к тому же еще Екатерина Ивановна предложила юноше заниматься с пей французским языком. Ну мог ли Чокан манкировать таким знакомством?
Пришел и день, положивший конец натянутым отношениям с капитаном Ждан-Пушкнным. Строгий инспектор классов преподавал единственную дисциплину, в которой Чокай никак не мог назваться первым учеником. Приближались экзамены, и ничего хорошего ждать от них не приходилось. Да и старую войну между начальством и классом могли припомнить его старосте.
Однажды, незадолго до экзаменов, кадеты разбирали у доски какую-то сложную задачу. Один Чокан сидел за нартой, о чем-то задумавшись. Неожиданно вошел Ждан-Пушкни, оглядел класс и громко спросил:
— А вы, господин Валихаиов, почему не решаете задачу? Вам бы это было полезно.
Чокан смущенно улыбнулся.
— Вряд ли я одолею математику за одни сегодняшний день,— заметил оп.— Что пе дано богом...
— Прошу вас пройти со мной,— сказал Ждан-Пушкин.
После их ухода в классе поднялся шум: все были уверены, что Чокапа строго накажут.
А инспектор усадил юношу у себя в кабинете п... положил перед ним свежий помер журнала «Современник», присовокупив:
— Вы правы, не стоит попусту терять время. Мне кажется это более соответствует вашим интересам.
7
Наконец-то Мысык отыскался! Летом, в каникулы, заехав по отцовским делам в Кушмурунскую крепость и проходя мимо какого то вновь строившегося дома, Чокан вдруг наткнулся па г|ярого приятеля: тот стоял посреди большой ямы и старательно месил нотами глину. После радостных взаимных приветствий Чокан тотчас предложил Мысыку ехать учиться, уговорил его отца, работавшего тут же, на строительстве, отпустить сына, и через несколько дней, выправив с помощью султана нужные документы, повез мэльчнкл в Омск.
Мария Михайловна, случившаяся во дворе, когда подъехал знакомый тарантас, обняла и расцеловала Чокана, как родного сына. Бейсеп с улыбкой поклонился хозяйке.
Василия Ивановича дома не было, он пришел позднее.
— Благополучно ли доехали, Чокай? Как родители, здоровы? Что нового в ауле? — принялся он расспрашивать.
Мысык никогда раньше не видел близко русских. До прихода Дабшинского он спдел, испуганно озираясь вокруг, но, услышав родную речь, немного оживился.
— Этот жигит — ваш приятель-скульптор? А почему он нахохлился, будто ястреб-перепслятинк?
Чокай рассмеялся. Сравнение было точное.
— Он самый, Василий Иванович. Завтра же пойду просить за него господина Померанцева. Бы не знаете, он сейчас в городе?
— Вероятио. Если и уезжал, то к началу занятий должен бы вернуться.
Па другое утро Чокай поспешил в корпус. Отметился у дежурного офицера, заглянул в преподавательскую в надежде встретить Померанцева, однако не нашел его. Походил по кабинетам, лотом по прилегающим к корпусу улицам и вернулся домой, сожалея, что не спросил заранее адрес учителя. Ему не терпелось поскорее уладить дела Мысыка, хотелось убедиться, что Померанцев не забыл о своем обещании.
Мысык сидел в тарантасе и через распахнутые ворота наблюдал за улицей. Чокай присел рядом.
— И у, как тебе город? Пе заскучал еще?
— Интересно...— Мысык несмело улыбнулся.— Все куда-то торопятся... Одни в ту сторону, другие в эту... И куда бегут? И никто со мной не заговорит, будто я злодей какой или зараз-]1ЫЙ...
Чокай слушал п улыбался. Слова Мысыка были для пего по в диковинку. Кажется, совсем под шпо ему, Чокану, тоже пе с кем было слова сказать: взрослых стеснялся, сверстников не знал. Как быстро, однако, все изменилось!
— II дома большие, и стоят тесно...— удивлялся между тем
Мысык.
Показался Бейсеп с лошадьми в поводу. Шерсть па них лос-пплась, отливала золотом: видно было, что их только что искупали. Ну и хороши были сейчас эти рыжие красавцы!
— А тут п копей-то нет,— жаловался Мысык. — Собаки
только бегают да кошки...
Вскоре вернулся Дабшинскпй, и после обеда они с Чокаиом отправились на квартиру Померанцева. Учитель был рад гостям.
Вопреки опасениям Чокана, оп, оказывается, помнил о Мысыке п вскоре сам спросил:
— Вы привезли того мальчика-умельца? Помните, мы говорили о нем незадолго до вашего отъезда?
— Привез.— Чокан с благодарностью посмотрел па Померанцева.— II все бумаги оформил, вот они.
Померанцев просмотрел бумаги.
— Прекрасно! Тогда завтра к десяти часам приводите его в приют. Я буду вас ждать. Думаю, все устроим.
— Возчик Чппгиса Валиевича задерживается в городе из-за этого мальчика,— заметил Дабшинскпй.
— Отошлите его.
— Но если что-нибудь пе получится, Мысыку одному не добраться до аула.— Дабшинскпй улыбнулся: — Тогда готовьте ему угол в своей квартире.
— II это не беда,— живо откликнулся на шутку Померап-цев.— Я к роскоши не привычен, сами видите. Потеснимся, и примем постояльца.
Узнав, что Мысыка удается определить в приют, Бейсеп тотчас начал собираться в дорогу.
— Я выеду рано утром,— объявил он.— Что передать родителям, Чокаижан?
— Скажи, пусть не беспокоятся. Попозже я напишу им.
— И то ладно.— Бейсеп по-молодецки развернул плечи.— А ты, Мысык, что нос повесил? Сдается мне, ты далеко пойдешь, высоко залетишь!
Но Мысыку было пе до шуток. С отъездом Бейсеиа обрывалась последняя ниточка, связывавшая с домом. Душа немела от тоски. Впереди была неизвестность, жизнь в чужом, немилом городе.
В этот последний вечер оп пи па шаг пе отходил от Бейты. II ночью не сомкнул глаз. Утром чуть свет встал вместе с возчиком, помог запрячь лошадей.
Как же я буду здесь одни? пробормотал он, когда Бей-< < II подобрл I вожжи.
Держим.. Мысык! Ведь ш приехал учиться. Может, не он i.ini пп. си ,лпгкм\ сынков, а может, влезешь и повыше. А чго.' I и помни: с юры мир виднее. Не горюй, я ведь еще приеду. Жди вы I ей о г отца.
11а крыльцо вышел Дабшинскпй.
— Я уезжаю, ага, сказал Бейсеп.— Спасибо вам за все.
— Пу, счастливо, батыр. Передай привет Чингису Валиеви-ч; , скажи, чтобы пе тревожился о сыне.
Мысык вышел на улицу. Он дрожал всем телом — то лп от утренней свежести, то лп от волнения, и все смотрел вслед тарантасу, который быстро катил прочь.
Ровно в десять утра Дабшипский, Чокап и Мысык вошли в старое приземистое здание приюта. Померанцев уже ждал их и тотчас представил смотрителю — пожилому казаку, довольно бойко говорившему по-казахски. Объяснив цель посещения, Померанцев подал смотрителю письменное ходатайство султана.
Смотритель, в разговоре круто упиравший на букву «о», побеседовал с Дабшпнеким, потом задал несколько вопросов Мы-сыку. Но бедняга настолько оробел, что рта не мог раскрыть. Отвечать за него пришлось Чокапу.
— Мальчик теперь не в себе,—заметил Померанцев.— Привыкнет понемногу. У нас в приюте много детей татар, на первых порах они ему помогут. Вот, кстати, посмотрите.— Померанцев положил па стол глиняного сокола.— Его работа.
Смотритель склонился над фигуркой, потом, с одобрением взглянув на Мысыка, сказал:
— Из пего, пожалуй, выйдет толк. Конечно, если и в самом деле он лепил. Кто тебе ото сделал? — обратился он к мальчику.
— Сам...— чуть слышно отозвался Мысык.—Я прежде много лепил... В степи остались...
— Я беру вашего мальчика, господа! — Смотритель поднялся со стула.— Бумаги оставьте у меня и к трем часам приводите его сюда. К тому времени ему приготовят место в спальне и выпишут продукты.
Чокап ликовал. Даже сдержанный Померанцев не мог скрыть радости. На улице он сказал:
— Ну, Мысык, теперь ты будешь учиться мастерству, которое, при большой, правда, работе, откроет тебе дорогу в жизнь. А там, если захочешь, может быть, и художником станешь. Я, знаете, до последней минуты не был уверен в успехе,— признался он Дабишпскому.— Какая-нибудь мелочь, и все бы прахом пошло.
— Удачно получилось,— кивнул Дабшипский и прибавил шагу.— А к городу он быстро привыкнет, примером тому наш Чокап. Вон каким стал: эк он ловко впряг пас с вами, дорогой тезка, в свое дело!
— Ну что вы, Василий Иванович,— смущенно запротестовал Чокап.
— Шучу, шучу! — засмеялся Дабшипский,— Однако прошу прощения, господа, мне пора в штаб.
После обеда Чокап снова привел Мысыка в приют. Устроил
его в спальне, объяспил, как надо себя вести, познакомил с двумя мальчиками-татарамп.
Словно гора свалилась с плеч. Это было первое серьезное дело, за которое он взялся, н как славно вышло, что все так отлично устроилось.
На улице столкнулся с Потаниным.
— Чокап!
— Гриша!
Друзья обнялись. Посыпались взаимные расспросы о том, кто как провел каникулы, куда ездил, что видел нового.
— Ну и книги ты достал! — восторженно заговорил через некоторое время Григорий,— До чего же остер па язык Гоголь! Хлестаков его — уму непостижимо! Да и весь этот благословенный городишко. Кстати, у тебя, кажется, ость пушкинские <«Цы-гапы»?
Терпение, мой друг, терпение. Все эти книги я взял у Карла Казимировича, а он любит порядок. Завтра же навещу его, верпу книги, поблагодарю и при случае попрошу еще. А то неловко получится.
— Разумеется,— согласился Григорий.— Тогда зайдем к моим знакомым — тут, неподалеку. Я до начала занятий у них остановился. Возьмешь Гоголя.
И они свернули па одну из узких пыльных улочек.
8
V Гутковских Чокап был своим человеком, поэтому он лишь осведомился у прислуги, дома ли полковник, и, узнав, что тот у себя в кабинете, прошел к нему без доклада.
— Ба, Чокап Чингисович, легок на помине! — радостно встретил Гут конский гостя.— Молодец, что пораньше приехали. X нас, видите лп, пилон дом молодежи,— семейство братца моего двоюродного из Барнаула нагрянуло, всем, так сказать, гыиодком. И нынче как раз именины старшой племянницы —
■ I и запеты Игнатьевны, так что вы весьма кстати: попали прямо,
| Их Чацкий, с корабля на бал.
Я, Карл Казимирович, по весне брал у вас книги. Поли«! п.ге вернуть.
Тогда прошу в библиотеку.
I ’ светлой, тесной от книжных шкафов комнате полковник
'он к я расставлять по местам принесенные Чокапом томики.
Бы па редкость обязательный читатель, Чокап Чингисо-
вич, и я всегда с радостью делюсь с вами своими сокровищами. Угодно ли еще что-нибудь взять?
— У нас в дортуаре не окончился еще ремонт, я покамест на частной квартире, а носить книги из дома в дом не хотелось бы. Поэтому, если позволите, я зайду за ними в другой раз. Л сейчас разрешите откланяться.
— Что? Да ни в коем случае! Я же вам сказал, что сегодня у нас праздник. Через полчаса именинный обед, а вечером бал. Поэтому пожалуйте к дамам! — И Гутковский обнял Чикана за плечи, намереваясь вести в гостиную.
— Смилуйтесь, Карл Казимирович! — взмолился тот.— По ожидал... Не при параде... Да и перчаток с собой пет. Позвольте удалиться.
— Знать ничего не хочу! Подумаешь — перчатки! За ними Степана послать можно.
Однако сколько ни упрашивал Чокапа полковник, тот стоял на своем. Наконец сошлись па том, что Чокан явится вечером.
Дом снял огнями. Чтобы войти, Чокану пришлось пробраться сквозь довольно значительную толпу глазевших на окна обывателей. По вот наконец и зал, и хозяева, встречающие гостей.
— Голубчик мой, прежде всего позвольте представить вас виновнице сегодняшнего торжества.— И Гутковский подвел юношу к белокурой девушке в белом платье.— Рекомендую тебе, Лизонька, юного воина, Чокапа Чиигпсовича Валихапова. Не гляди свысока па его кадетский мундир: Чокан Чингисович — краса и гордость нашего корпуса, весьма и весьма одаренный молодой человек.
Чокан поклонился, поднял глаза — и обомлел... Такого удивительного, такого прелестного лица ему отродясь не доводилось видеть. II не то чтобы какая-то невозможная красота, вовсе нет. Просто карпе глаза девушки смотрели так доверчиво, словно сама душа из них выглядывала, нежные щеки так чудесно зарумянились, а губы чуть приоткрылись, словно безмолвно спрашивая: «Кто вы? Что за человек?»
Гутковский, извинившись, отошел к двери встречать каких-то новых гостей. Чокан остался возле Лизы, растерянный, нс зная, как начать разговор. Она сама его выручила робким вопросом:
— Вы — здешний, из Омска?
— Пет, мой дом далеко отсюда. В степи.
Прямые Лизины брови уднвлеппо приподнялись.
— Как это в степи? Так вот, посреди степи — дом?
— Что вы! — засмеялся Чокап.— Посреди степи аул, юрты. Вы ведь, верно, не раз видели.
— Так вы живете в юрте?! Зимой и летом, весь год? Возможно ли это?..
— Мет, зимой наша семья живет в большом доме, в Кушму-рунской крепости, а летом кочует по степи. А вообще-то мои соплеменники круглый год живут в юртах.
Это было так ново, так неожиданно для Лизы — встретить настоящего степняка, что она тотчас забыла всю свою застенчивость и засыпала Чокапа вопросами. А для него разговор о родном ауле оказался чем-то вроде дорогого подарка: о чем еще мог он так свободно, так просто говорить с этой прелестной девушкой?
Из примыкавшей к залу стеклянной галереи слышались звуки настраиваемых инструментов. Наконец грянула музыка. Вальс! И тотчас к Лизе подскочил какой-то молодой офицер, и она, с милой улыбкой кивнув Чокану, унеслась в танце. А он отступил к стене и через головы толпившихся впереди гостей старался разглядеть, где она теперь.
— Это что же делается, Чокан Чингисович? — остановилась перед ним хозяйка дома.— Я думала, вы танцуете с именинницей, а вы изволите подпирать стены!
Чокан вспыхнул. От одной мысли, что оп мог бы вот так,
< победно, на глазах у всех, обнять Лизу и закружить ее в валь се, у пего самого чуть голова не пошла кругом. Одно дело —
| .1 иценать на уроках с товарищем или «с табуреткой», а тут...
Прошу прощения, Екатерина Яковлевна, не умудрил ал |ножным разумом,—с трудом взяв себя в руки, отшутился оп.
Тогда делать нечего, придется зачислить вас в инвалид и» команду,— засмеялась Екатерина Яковлевна и, взяв Чока-• 'I под руку, повела в гостиную, где собрались самые близкие I I конским люди.
И нова представления, снова лестные рекомендации — камин солидным господам, военным в жирном сиянии эполет, нити мам средних лет дамам. Среди этих гостей Чокай нрпме-
|м I ....... ют грузного мужчину, судя но мундиру — инженера,
н ниI юн двух дам, молодую и старушку, до удивления по-
|||»|'|Ц 11• \ I на друга. Дамы улыбнулись Чокану и тотчас нее ом . и I ро заговорили между собой гю французски, то и дело юо .и и на юношу, а инженер только мельком глянул на им •• и ч '•!ги< го пробасил:
| | I Наслышан... Делаете честь своему отцу...
Чокан растерялся. Кровь ударила л голову, в глазах потемнело. Так вот оно что! Даже тут, в самом просвещенном доме, находятся люди, не желающие знаться с человеком только потому, что он — степняк, инородец... Чего же тогда вообще ждать от жизни, от службы, от будущего? Или все мечты — прахом?
Но тут Чокана подхватил отец хозяйки, Яков Федорович Капустин.
— Как провели каникулы, Чокан Чингнсович? — спросил он и увлек юношу к окну.— Что Чннгис Валиовнч, здоров ли? — Затем, понизив голос, сказал: — Не всегда принимайте людей но первому впечатлению, друг мой. Константин Иванович Иванов — добрейший и честнейший человек, только... как бы вам сказать... не так уж сразу открывается, поначалу глядит букой. Жена ею, Ольга Ивановна — вас ей только что представили,— дочь декабриста Анненкова, а рядом ее матушка, Прасковья Егоровна Анненкова, француженка по происхождению. Так-то вот, голубчик. А теперь бегите, веселитесь. И простите меня, старика, за непрошеную лекцию. Для пользы ведь...
Чокан постоял возле кабинета, где курили мужчины. До ушей донеслись обрывки спора:
— ...Государь император... снятые земли...
— Полноте! Англия и Франция...
— К тому же австрийский император...
— Главное сейчас для России, господа, это выход в Средиземное .море. Босфор и Дарданеллы...
Большая политика. Ах, не до нее сейчас Чокапу! Его тянет в бальный зал, где гремит музыка и скользят по паркету веселые пары, где сверкают обнаженные женские руки, плечи, смеются разгоревшиеся от движения лица, развеваются локоны и нет-нет да мелькнет в толпе танцующих белое платье.
Вальс, вальс, снова уносит, уносит —
Однообразным н безумный,
Как вихорь жизни молодом...
До ужина Чокапу еще дважды удалось перекинуться словцом с Лизой. Он узнал, что больше всех стихов на свете ей нравится «Демон» Лермонтова. И что в Омске они пробудут еще недолго, а потом едут в Оренбург, куда переводят по службе отца. Иногда у Чокана мелькала мысль: а где же нынче придется ночевать? Уже далеко за полночь, к Дабшипским идти неловко. Потом все решилось само собой: а зачем, собственно, беспокоить Дабшипских? Остаток ночи Чокай проведет на своем любимом месте, над Иртышом.
Когда первые солнечные лучи сбрызнули охрой железо крыш, позолотили уличную пыль, Чокан заглянул через небольшое оконце в комнату Григория Потанина.
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало...—
продекламировал он.
Григорий поднял с подушки взлохмаченную голову и тотчас вскочил.
— Ты?.. Что-нибудь случилось?
Чокан улыбнулся, молча покачал головой.
— Тогда почему в такую рань?
— Газве рано? А я думал — поздно. Просто захотелось
...Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду Петь,— но только песня зреет!
Григорий в одном белье уселся на подоконник и принялся ш п о, внимательно изучать Чокана.
Чудеса! — наконец изрек он.—Явные признаки безумия. Ф i i ’iiii.H'i .. Признавайся, что с тобой стряслось?
Гомпым счетом ничего. Только — жить прекрасно!
I о а к! <) г куда же ты сейчас?
< > i i и юн о брш а И ртыша.
И i го п.ы) времени там просидел?
И 01 м Л lililí, поч ь.
\ i и* бы i вчера?
\ I \ о -и. i.и\ 11*\ i мой, па балу.
I • i • |н ..... ясен приступ любовной горячки. Лекар-
"■ i ' nuil., м, шоп выброси II. дурь из головы.— Гри-
' ■ 1..... 1 Н"\ I I II II.I I I Ы им. irillll.O потянулся. Я лично —
• i е ' ..... 11 и .и i i a i oí i oí л об и ы и i o¡i нсисгепьза-
' I ' ' • 11 i i И oí И II о'||. || I, ( i'|i|.C 1111.| м
i1 i < i. ■ 11 ó\ ьа к у ю то выдумал!
I i oí I04HIHI нын м oí .............ми i о i | ю ||1 н i I а К... ПрОСТИ,
........i • ■ ' и ......... i о......... i ж и. но i \ чем:
И. I I ....... . i I II И Иг \ I | | МИ
I > I I || 1 III М II 11' [III 41)141,
Нс разорвать мне цепи с пей:
Она моими зрит очами,
Мной веселится и скорбит,
Моими высока мечтами II мною мыслит и творит!
Степь — моя отчизна, любимая моя мать. Ей, и только ей, по-свящу я жизнь мою, отдам все способности, все силы! И ничто, никогда не совлечет меня с избранного пути!..
Чокан вдруг круто остановился, секунду помолчал, и прежняя легкая улыбка осветила его лицо.
— А что до нынешней ночи, тут другое,— добавил оп.— Это все равно как в «Молитве» у Лермонтова:
...Я вручить хочу деву повинную Теплой заступнице мира холодного...
9
Бегом, бегом, и все в гору, по крутым, трудным подъемам — такими запомнились Чокаиу годы обучения в корпусе. Подчас пресекалось дыхание, перехватывало горло, но разум и совесть гнали вперед, не позволяли сделать хотя бы небольшую передышку. Предметов с каждым годом становилось все больше, требования все увеличивались.
Преподаватель Гопсевскпй, не довольствуясь общим курсом, который читался в корпусе, часто приглашал Чокаиа к себе, рассказывал ему об истории России — трудной, горестной и победной истории, не так, как излагали ее официальные учебники, а как ото было па самом деле. Гопсевскпй — первый человек, по-настоящему раскрывший перед юношей всю трагедию многомиллионной страны, погибавшей в рабстве, косности, невежестве, весь ужас и варварство крепостного права. Миллионы искалеченных бесправием человеческих душ — будь то крестьяне, солдаты, представители народов, проживавших па окраинах России... Как много надо усилий для того, чтобы помочь этим несчастным осознать себя полноправными людьми, какая предстоит огромная борьба, чтобы человеческие права были действительно получены...
А любимый наставник—Николай Федорович Костылецкий — положил однажды перед Чоканом старинную восточную монету и сказал:
— Попробуйте, друг мой, разобрать, что тут изображено, да и вообще — составьте-ка описание монеты, так сказать, ее легенду.
После жо, когда юноша принес подробную легенду монеты эпохи Караханидов ', Костылецкий предложил ему попробовать силы в другой научной работе: расшифровать ярлыки Тохтамы-ша, писанные в 1391 году к Ягайле, великому князю литовскому и королю польскому. По поводу этой работы Чокан вступил в переписку с профессором Казанского университета И. II. Березиным.
Костылецкий был доволен успехами Чокапа.
— У вас в руках неоценимое сокровище — знание восточных языков. Теперь вам надо овладеть в совершенстве языками Запада, и тогда к вашим услугам все достижения мировой науки. Вы обладаете редкой способностью — с детства приучились к усидчивой, упорной работе. По тут есть п опасность: ученый не должеп замыкаться в стенах своего кабинета, но то он превратится в книжного червя, человека «не от мира сего». Историк обязап чувствовать дыхание своей эпохи, по уходить от вопросов современности. Поэтому советую вам не пренебрегать общением с интересными людьми. У каждого человека можно чему-нибудь научиться, всякий по-своему любопытен. А любознательность — главное в пауке. Привыкайте задавать себе вопросы. Как можно больше вопросов, ничего — па веру!
И, стремясь помочь любимому ученику, Костылецкий знакомил его с самыми интересными людьми Омска.
Занятия, занятия! Классные, впекласспые, научные. Чтение книг, посощепие знакомых... А тут еще Жакып: па семейном совете решили, что второму сыну султана Валиханова тоже необходимо окончить кадетский корпус, и степпой озорник Кил привезен в Омск, водворен в дортуар приготовительного г теса.
Хлебнул спим горя Чокай! Па первых порах Жакып никак не и с .1 I учиться и только искал случая, чтобы вырваться из нена-• ' того корпуса и удрать домой. Он ждал чуда, молил бога о *• s " 1 Йогом постепенно стал сникать, с трудом, через силу втя-....... ■ и в юродскую жизнь.
' I ■ I м ре месяца бился Чокан с братишкой — уговаривал его,
......ui II, ссорился и воевал с ним, пока, наконец, не заставил
| > |• о \ .1 и и д ы, Илек-ханы — мусульманская тюркская династия, ■..... 1 | '•тис государства Караханидов в Средней Азии (927—1212).’
Л тут еще бода постигла самого Чокапа: он узиал, что как «инородец» не может быть допущен к научению таких сугубо военных дисциплин, как тактика, фортификация, топографические съемки. Это так оскорбило, так потрясло юношу, что он сгоряча чуть было не подал прошение об отчислении из корпуса. По друзья, наставники не допустили его до этого. Карл Казимирович Гутковскпй снабдил Чокана нужными учебниками и взялся у себя дома учить его «запретным» паукам. Так была повержена инструкция во имя уважения к таланту.
А как же Мысык? Неужто Чокай позабыл о нем? Дескать, своих забот много, а мальчик теперь устроен, можно о нем не тревожиться. Нет, юноша часто вспоминал маленького ваятеля, но поначалу решил не показываться ему на глаза — по примеру отца: ведь султан так редко па первом году пребывания Чокапа в корпусе приезжал в Омск! Тут нужна выдержка, много выдержки. Пусть Мысык как следует приживется в приюте. Может быть, метод султана и несколько жесток, Чокапу он казался правильным.
Лишь перед рождеством позволил себе Чокап навестить Мы-сыка. Тот вышел к гостю в маленькую приемную. То ли форменное платье так его изменило, то ли вырос он за эти четыре месяца?
— Совсем вы меня забыли, Чокан-ага,— с улыбкой сказал Мысык.
Вот улыбка та же — милая, тихая. А так поглядишь, он — и не он. Спокойный, подтянутый. Говорит толково, держится скромно, прежней робости нет и в помине.
Долго говорили они в тот день. Чокап расспрашивал старого приятеля о жизни в приюте, о товарищах, занятиях, учителях. Мысык отвечал умно, обстоятельно. Вначале очень скучал по отцу. Теперь ничего, привык. В приюте нравится, с товарищами в дружбе. А учат их...
И тут его словно прорвало: он залопотал про учителя Померанцева, про резчика Севастьяна Кузьмича... Мысык торопился, ему так хотелось рассказать своему другу обо всем, что составляло теперь главное в его жизни.
— А как ты успеваешь? Хвалят тебя?
— Да так... Немножко хвалят...
Милый Мысык! Скромны!! Мысык! Вот когда вернулась его обычная застенчивость. А глазенки так и сверкают: верно, совсем не немножко хвалят тебя, Мысык!
— Пу, дружище, держись молодцом, старайся. Через месяц-другой загляну снопа. А летом вместе в аул поедем.
Простившись с Мысыком, Чокап зашел в кабинет смотрителя.
— Господин Померанцев не ошибся в своей рекомендации,— как обычно, сильно «окая», заговорил смотритель, едва только узиал Чокапа.— Мысык, однако, способный парнишка, один из лучших у пас. Конечно, сперва туго ему пришлось: языка не знает, объяснений не понимает... А потом как навострился понимать, так ой-ой!
— Спасибо вам, большое спасибо за мальчика! — горячо, от души сказал Чокап.— Ведь пропал бы он в степи, закопал бы талант в землю. Только... вы уж извините меня, хочу еще попросить об одолжении.
— Пожалуйста, чем могу...
— Если Мысык по-настоящему чем-нибудь увлечется, вы его поддержите.
— На том и стоим, господин кадет, так у пас и заведено. Вот он пристрастился к резьбе по дереву, а мы и рады. Отлично фактуру чувствует. И рисунок у него хорошо идет. Одним словом, ко двору пришелся мальчик.
С того времени Чокап стал регулярно, хоть раз в месяц, навещать своего степного друга. Он был счастлив за Мысыка: в хорошие руки попал мальчик, добрым мастером станет.
10
I» осени 1853 года Чокап Валиханов блестяще окончил курс м имел из корпуса в чине корнета.
В действующую армию, господа,— на Дунай! На Кав и 1 горячились перед выпуском ротные кадеты.—Либо грудь | вре» I зх, либо голова в кустах! Зато быстрее выслужимся. На м 111111 х доблесть показать можно — и чип скорее выйдет, и
г ' 1 роппые не предавались особым мечтаниям.
Мы слуги царевы, своей воли у пас пет. Куда пошлют,
......I вить будем.
' 11\ и и и учителя настаивали:
Мпч Ч ока и, следует остаться здесь, в Омске. Тут для вас
•.....и < .|'п г широкое поле деятельности. Вы годы потратп-
................ гать себя исследователем Востока, так вступай
.. »о ни ю на »тот путь!
I ю | радостью вступил бы, по... Человек предполагает,
а начальство располагает,— с невеселой усмешкой отвечал Чокай.
И вот — приказ о назначении. То ли и в самом деле начальство па сей раз решило поступить разумпо, то ли тут приложил руку полковник Гутковский, но корнет Валихапов был прикомандирован к канцелярии генерал-губернатора Западной Сибири н определен в Управление сибирских киргизов.
Друзья были довольны, а Чокап встревожен: он недолюбливал общество генералов и других высших чинов, окружавшее старого честолюбивого генерал-губернатора Гасфорта. Как-то сложится служба? Не примут ли Чокана за выскочку? Ведь он — единственный инородец среди приближенных генерал-губернатора, а ни для кого не секрет, что Гасфорт благоволит лишь к офицерам немецкого происхождения.
С такими отнюдь пе радужными мыслями приехал Чокап домой в отпуск.
В зто время у Чингиса Валиовича произошли большие перемены. Кушмурупский окружной приказ был упразднен, «старший султан Кушмуруиского округа со дня закрытия приказа вступает в должность советника областного правления сибирских киргизов, но впредь до особого распоряжения может оставаться 15 кочевьях своих», и вся семья переселилась в имение бабушки Айганым — Сырымбет.
Как любил Чокап старое бабушкино зимовье — большой дом с уютной гостиной, где пол устлан мягкими коврами, а па кресла наброшены шкуры барсов и тигров; где в зеркалах отражается бронза и хрусталь канделябров, стоят па столах прекрасные китайские вазы, разливают свет лампы иод расписными фарфоровыми абажурами и приютился в углу органчик, умеющий играть целых двенадцать пьес! Как часто в корпусе, мечтая о родном доме, вспоминал Чокай но казенную квартиру отца в Кушмуру-пе, а милый сердцу Сырымбет!
Теперь имения было не узнать. Нее строения зашили в леса, их переделывали, расширяли, покрывали новыми крышами, красили. Двор завалили бревнами, досками, камнем и железом. Там же расположились табором и специально выписанные из города рабочие-строители. А в стороне, над озером, белели юрты аула, в которые па время ремонта перебрались Валихаиовы. Па летовку в тот год пе откочевывали.
Родные с нетерпением ожидали приезда Чокана. Султан ликовал. Сбылась его мечта: сын окончил корпус, теперь он офицер, получил хорошее назначение, впереди карьера. Только бы Чокай не наделал глупостей... Говорят, он не слишком разбор чив в знакомствах, водится с неблагонадежными людьми. Эти учителя — Гоисевский да Костылецкий... По встреча с Ч ока ном успокоила. Пет, этот юноша не способен па легкомысленные поступки. Твердый, внимательный взгляд, благородное достоинство в разговоре, мягкость и обходительность—все свидетельствовало о высокой породе его мальчика. «В его жилах течет кровь повелителей! — радовался Чпнгис.— В свои восемнадцать лет он принят в таких домах, куда даже я, султан, пе позволю себе зайти запросто».
Шесть лет тому назад, везя маленького Чокана в Омск, султан видел в мечтах сегодняшний день. Он плакал в степи, когда уехал тайком, не попрощавшись со своим мальчиком. И сын выдержал. Пи словом пе обмолвился он об этой жестокости ни тогда, ни позже. А ведь, должно быть, чудовищно страшно и одиноко было ему в то утро. По oír начал борьбу и постоял за себя в незнакомом городе. Маленький Чокап... Когда он в последний раз плакал? Отец пе мог вспомнить.
«О, степь еще услышит имя моего Чокана!»—подумал вдруг султан.
Взрослый сып... О чем он задумался? На коленях книга, взгляд ушел куда-то вглубь, губы как судорогой свело. 11а чем прервался их разговор? Почему Чокап взялся за книгу? Ах да, они говорили о Жакыне.
Младший сын султана, приехав в аул, с головой окунулся г игры, потерял счет дням. И слышать не хочет о возвращении в город. Чпнгис пе верит в него, поэтому и сказал, что будет |\ чше, если Жакып останется в ауле. Теперь уже ясно: пнкако-ю прока от его обучения пе будет.
Чокап не спорил. Отец властолюбив, все равно сделает по-< воему. Видно, хочет военптать Жакыпа степным феодалом. \ сгень пополнится еще одним неучем...
Месяц отпуска пролетел быстро. Чокай провел его уедппсп-болыпе читал, нежели ездил.
Чокап,— сказал султан накануне возвращения сына в 1 >ч« i последний вечер надо бы провести у бабушки. Она хо-.......иословпть тебя па новую жизнь.
Конечно, ата, конечно! Я бы не уехал, не попрощавшись < и Она, верно, обижается: всего два раза навестил...
Когда то ты все время проводил около бабушки. Ссорился I. и ыпом, ревновал ее к брату,— заметил Чпнгис.
« га рой Айганым они застали почти всех родичей. Был i н i.imotiio поистершийся, но все такой же вертлявый Шеин к р.н кипевший Каихожа.
•— Матушка, здесь ваш внук! — несколько громче обычного заговорил Чпнптс.— Внук ваш, говорю, собирается в путь. Благословите его. Теперь он — слуга государя. Я доволен его назначением. Служба в канцелярии генерал-губернатора для всех нас честь. Думаю, он не забудет о своем народе.
— Истину говоришь, сын мой. Пусть удача и счастье сопутствуют Чокапу,— закивала головой бабушка.— В нем — паша надежда, паше будущее. Чингнс, а мальчик знает, что мы задумали? — напомнила она сыну.
— Пока нет. Сейчас расскажу, при всех.
— Что ото вы загадки загадываете? — встрепенулся Ше-геп.— Ну, говорите, раз замахнулись!
— Чокапжап, ты учение, слава аллаху, завершил. Подрастают твоп братья, теперь их надо учить, и ото, конечно, ляжет на твои плечи. Я уже сказал, что отныне ты тоже будешь нести бремя забот о своем народе, а он еще пе вступил по-настоящему па путь веры. Бабушка твоя блюдет благочестпе: молится, держит пост, справляет все духовные праздники. Я также немолод и думаю последовать примеру бабушки. По следует подумать п о народе, чтобы он тоже постиг истину веры. Поэтому мы решили построить здесь, в Сырымбете, духовную школу, медресе. Такова воля твоей бабушки. Что ты на это скажешь?
Слова отца о том, что он собирается посвятить свои дни молитвам и посту и этим показать пример подданным, застали Чокана врасплох. Сам он никогда не принимал религию всерьез. В ауле, когда занимался с муллой Аубакиром, в корпусе, где русских учили закону божию, а детей мусульман — законам ислама, он пе задумывался о вопросах веры. Ни у Гутковских, ни у Капустиных ему никогда пе предлагали книг религиозного содержания.
Оп пе сразу ответил на вопрос отца.
— Ата, вы с бабушкой и вправду считаете, что религия поможет людям лучше увидеть мир? — после некоторого раздумья тихо спросил он. —Представляете ли вы себе, сколько потребуется веков, чтобы парод наш стал просвещеппым, если он пойдет по предлагаемому вами пути?
Никогда Чокапу пе было так трудно говорить. Он с усилием подбирал слова и сам чувствовал, что в попытке полнее выразить свои мысли потерял привычную четкость, и фраза получилась какая-то расплывчатая, неуклюжая.
— Сып мой, я размышлял над этим не одип год,— так же задумчиво заговорил Чппгис.— Народ наш изменился — перс-стал почитать султанов и ханов. Только религия может удержать его в повиновении. Самая могущественная из всех религий — ислам. Она мне кажется более приемлемой для наших условий, более удобной. Вот почему мы приняли решение построить для парода медресе и мечеть. Со временем, может быть, подумаем и о светских школах. Народ надо ломать постепенно. Попробуй открыть сразу русскую школу! Все всполошатся: «Нас решили обратить в неверных!..» Никто тебя нс поддержит, никто пе отдаст в такую школу своего ребенка.
— И все-таки средства лучше передать па постройку русской школы,— твердо сказал Чокай.— Мы — подданные русского царя, нам необходимо знать русский язык. Иначе как мы сможем постояп» за себя?
В недоумении слушали родные спор отца и сына. Этот безусый юнец смеет противоречить самому султану?.. Какая дерзость!
— У пас не хватит сил па постройку и содержание русской школы,— возразил Чингис.— Степняки нам в этом пе помогут. А медресе мы выстроим на средства, собранные с богатых скотоводов и за счет доли урожая, которую земледельцы отдадут в пользу мечети. Труд муллы будут оплачивать родители учащихся. Паше дело — лишь организовать сбор денег и наблюдать за строительством.
— Это я поручила твоему отцу заботу о медресе, мой мальчик,—заговорила Айганым.— Возраст мой превысил возраст пророка Мухаммеда, вот я и придумала скоротать последние
• вой дни возле медресе, молить аллаха, чтобы оп послал вам удачу. Голова твоего дяди Шогена еще пи разу не коснулась молитвенного коврика, и таких в нашем роду немало. Что же ко да спрашивать с простого парода? Говорят: кто не почитает 1 i ia\a, тот пе уважает и бая.
IПогон еще ни перед кем не склонял головы! — взорвался i ip\i старший сын ханши.— Теперь, когда я прожил полжпзпи, ччпн заставить меня ползать на четвереньках? По бывать это-■' 2 < >п вскочил и выбежал из юрты.
Л полагал, что вы хотите построить медресе па свои сред-
• ni • не iут, оказывается, другое... Вам мало того, что темный
■ i i приходя по горькой нужде в ставку, бьет перед вамп в ' 'им ’ Гы решили окончательно его унизить: пусть, мол, за
■ " ■ "' i поднимет медресе, а потом ползает на коленях, славит
Чикан горько рассмеялся.— II все это — чтобы облег-
• ■ 1.Н пи. бедному человеку...
— Что значит — ползает на коленях? — разозлился Чип-гпс.— Народ обязан почитать аллаха! Молясь, он будет заботиться о своей душе. О своей, а не о моей!
Капхожа задвигался, кашлянул. Взял было в руки домбру, но тут же снова прислонил ее к керегё Ему было неловко.
— Поступайте как хотите,— заметил, помолчав, Чокай.— Только простому люду от этой затеи не будет прока.
Спор утих, по вечер был испорчен. Родичи держались напряженно. Невесело поужинали. 11с глядя друг другу в глаза, беседовали за дастарханом, молча пили кумыс.
Капхожа играл па домбре, переходил от мелодии к мелодии, словно каждому из присутствующих подносил подарок — по его характеру и настроению. Доброму Канхоже так хотелось вер-путь в семью согласие!
Когда Чокан стал прощаться, бабушка притянула его к себе.
— Чоканжап мой! Видишь, как я постарела? — Она обняла внука, поцеловала в лоб и долго молчала, не отпуская его. Потом, словно очнувшись, промолвила: — Будь счастлив... Не забывай бабушку...
Чокан только кивнул головой. И невдомек ему было, что старая женщина чувствует приближение своего конца. Л кто не лщет спасения от смерти? Дыхание мира теней пугает всех... II Айгапым искала спасения в служении всевышнему.
11
Чокай занял один из столов в Отделе управления сибирских киргизов. Прямой и независимый, он явно пришелся там не ко двору. Его непосредственными начальниками оказались генералы фон Фридрихе и Кройерус. Оти обрусевшие немец и швед чувствовали себя вольготно на окраине России. Высокие должности обеспечивали им жизнь беззаботную. До бога высоко, до царя далеко, а своя рука — владыка.
Самым тяжелым для Чокапа было пренебрежительное отношение господ офицеров к степнякам. Едва лишь заходил разговор о киргизах, как тотчас слышался издевательский топ. Начальство морщилось. Начальство недоумевало. Чокапа передергивало от этих слов, полных яда, от этого змеиного шипения. По 2 приходилось сдерживаться и нс высказывать открыто своего возмущения.
Однако в черных выразительных глазах молодого офицера подчас без особого труда можно было подметить иронию и даже презрение. По отделам канцелярии пошли меткие прозвища, шутки в адрес генералов. Про тщеславного генерала Волкова, награжденного орденом святого Владимира, стали вдруг говорить, что у него и калоши с орденской лентой. Когда геперал-губерпатор Гасфорт выдвинул проект вооружения приграничных киргизских аилов, кто-то прозвал это «идеей вооруженных гумен». Кто? Неизвестно, автор не подписался под словцом, однако многие подозревали в этом паходчпвого п острого на язык корнета Валиханова. Разумеется, нового подчиненного тотчас же засыпали делами. По удивительно: этот степняк так ловко управлялся с бумагами, будто проработал в канцелярии не один десяток лет. Началась игра в кошки-мышки. Молодой офицер, сам того не желая, узнал все темные делишки генералов, проведал об пх секретах, об отношении к высшему начальству п подчиненным. Но зачем? Нужно ли ему это?
Одно хорошо знал Чокан: люди, подобные Фридрпхсу, Кройерусу и их приближенным, случайные в этих местах. Им все равно где жить н что делать, было бы местечко потеплее да доходы пожирнее. Не они делают погоду, не с них и пример брать. Так пли иначе, а степным пародам следует держаться России, не то засосет их болото невежества, погпбпут они в неизбывном средневековье. Сколько настоящих, живых душ встретил здесь, в русском городе, Чокап за свой педолгий век! Б'то только ие помогал ему самому — и по единой просьбе, и вовсе без просьб, по собственному разумению. Он был убежден: именно таким людям принадлежит грядущее России. У ппх должна учиться жизни степь.
В эту трудную осень пришло письмо из Сырымбета: султан извещал сына о смерти бабушки.
В день получения горестпого известия Чокап не пошел в щ мсутствие. Навсегда запомнилась ему эта дата— 19 ноября 1 •'Г).Ч года. Ею подводилась черта под всем, что было ра-иге. Ушла светлая душа Айгапым, унесла с собой педопстые 1м епм, недосказанные легенды, горячее сердце, мудрость тер-нонин...
Для Чокапа это был первый удар, первая большая потеря. \ питом снова вступила в свои права жизнь.
Прошло менее полугода, и о способном восемиадцатилетпем ' "рнеге заговорили во всех отделах канцелярии. Слух о нем дошел до самого генерал-губернатора Гасфорта, н тот подумал, что из корнета Валпхапова вышел бы неплохой адъютант. Прежде всего он — киргиз, владеет местными паречиями, во-вторых, говорят, он умен и начитан, а кроме того, будто бы увлекается историей и географией сопредельных восточных стран. Если все это так, то ои может быть очень полезным.
Гасфорт вызвал к себе Чокаиа.
Красивый юный офицер вытянулся перед сидевшим в кресле грузным стариком.
— Корнет Валпхапов, ваше высокопревосходительство. Вы желали меня видеть?
Генерал указал глазами па стул.
— Итак, господип корнет, о вас похвально отзываются мои офицеры,— тихим, слегка сиплым голосом заговорил генерал.— Если не ошибаюсь, вы окончили Сибирский кадетский корпус?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Сидите, сидите... Вы дали присягу служить верой и правдой государю императору и России. Пам нужны такие, как вы, образованные офицеры инородцы. Да с...— Генерал погладил пухлой рукой седую, расходившуюся на два клина бороду.— Офицеры, хорошо знающие язык, быт и традиции кочевого парода. Наше учреждение обязано доносить до этого бродячего, полудикого народа высочайшие указания и следить за соблюдением законности на местах. Иными словами, мы должны заботиться о приобщении степного люда к порядку и цивилизации.
Старого толстого генерала мучила одышка, и он замолчал, отдуваясь. Чокай сидел бледный. От бесцеремонных слов генерала щемило сердце.
— Мои люди выполняют указания государя безукоризненно— продолжал генерал, отдышавшись.— Это самые дисциплинированные офицеры, тщательно мною подобранные. Вы пройдете здесь превосходную школу п, надеюсь, тоже станете хорошим офицером.
— Благодарю вас за отеческую заботу, ваше высокопревосходительство.— Чокан склонил голову.— Мне, только поступив тему на службу, ваши советы особенно дороги.
Гасфорт придирчиво оглядел Чокапа с йог до головы, как бы желая удостовериться в искренности его слов.
— Я высказал свои мысли, надеюсь, вы меня поняли. Не забывайте, в пашем учреждении служат лишь офицеры благородного происхождения. Старайтесь. А я по забуду о вас, господин корнет.
Чокан понял: до генерал-губерпатора дошли но только хвалебные отзывы. Успели уже п наябедничать.
— Можете идти.— Генерал милостиво улыбнулся.
Чокай встал.
— Еще раз благодарю ваше высокопревосходительство за советы и заботу.— Он четко повернулся и вышел.
Весь остаток дня Чокаиа преследовало любопытство сослуживцев.
— Как он вас принял? — допрашивали его.— Что сказал? Для чего вы ему понадобились?
— Зачем корнет может понадобиться генерал-губернатору? — отвечал Чокан, пожимая плечами.— Пожелал па меня поглядеть, и все. Начальство приказывает, низшие чипы повинуются. А сказал ои, чтобы я верой и правдой служил царю, был исполнителен, держался подальше от инакомыслящих. Я поблагодарил за советы, заверил в своей преданности.
После такого ответа Чокаиа оставили в покое. Зпалп: молодой корнет вспыльчив, легко стать мпшепыо для его острот.
Однажды вечером, где-то в середине февраля 1854 года, на квартиру Чокапа явился посланный с запиской от Гутковского:
Чокан мигом оделся п, пряча лицо от бурана в бобровый воротник шипели, помчался к Гутковским.
Все семейство пребывало в страшном волпеппп.
— Знаете новость? — встретил его хозяип дома.— Достоев-■ кин выпущен из крепости!
Чокан остолбенел. Достоевский! Тот самый, чыо книжку Бедные люди» в издании Эдуарда Праца подарил ему недавно I > фл Казимирович! Несчастный писатель, четыре года томившийся в Омской каторжной тюрьме, наконец на свободе!
Где он теперь?
Па квартире у Ивановых. Константин Иванович вместе Ф<. шром Михайловичем кончал пнжеперное училище. Теперь,
1 • правах старого друга, он хлопотал, чтобы Достоевский п " ■ ч Дуров, прежде чем их направят по этапу в линейные части
ипюлнепие второй половины приговора, несколько дней погостили у исго. Конечно, такое послабление сделано негласно...
— Да. да, Карл Казимирович! Понимаю — и молчу.
— Сейчас мы зайдем за Капустиными, а от них — к Ивановым.
— Но удобно ли мне с вами? Сразу так много пароду...
— Полноте! Опп, бедняги, стосковались по людям, по живому слову. Впрочем, может быть, вы нс хотите?
— Да хочу, хочу! Мечтаю!
— Тогда идемте.
И вот опп сидят в светлой, просторной столовой в доме Ивановых.
Возле разливающей чай Ольги Ивановны сутуловатый худощавый человек с высоким бледным лбом и редкой рыжеватой бородкой — Федор Михайлович Достоевский. У пышущей жаром кафельной печи в больших вольтеровских креслах — Сергей Федорович Дуров. Он сед, скован свирепым ревматизмом, каждое движение для пего мука, по темпые выпуклые глаза его смеются, тонкое прекрасное лпцо полно доброты.
Это был незабываемый вечер. Впервые, да еще из уст самих участников, услышал Чокай о собраниях группы Петрашевско-го, о мечтах создать идеальное общество на манер фаланстер Фурье, об арестах, следствии, страшном дне казни, о том, как па осужденных надели смертные рубахи, как завязали глаза Петрашевскому, Григорьеву п Момбеллп, как обпялпсь в последний раз Дуров и Достоевский... II вдруг — отбой. Читается высочайшая копфирмация: Достоевскому и Дурову — четыре года каторжных работ, па четыре — рядовыми.
— Я говорил следствию о печальной судьбе русского литератора, о пспомерпой строгости цензуры, о том, что такие писатели, как Фопвизнн, Грибоедов, Пушкин, не могли бы существовать в наши дни... А в ответ мне: виновен в том, что во всеуслышаппе читал преступное ппсьмо господина Белинского, адресованное Гоголю... Да, да, читал, но впповпым-то себя по признаю!
Достоевский говорил первно, напряженно, его глуховатый голос срывался па фальцет.
— Эх, Федор Михайлович! — посмеиваясь, врастяжку сказал Дуров.— В нашем с тобой учебном заведении был великолепный наставник — мой лучший друг плац-майор Кривцов. Он умел преподать урок справедливости в самом очищенном, так сказать, обнаженном виде. Неужто все пе впрок?
— С тобой у пего вышел прок! — вспыхнул Достоевский.—
Полюбуйтесь, господа, оп еще зубоскалит! Этот мерзавец Кривцов вымогал у Сергея Федоровича взятки, а так как давать их было не из чего, то любезного господина Дурова в осеннюю стужу посылали выкатывать бревна из реки. Результат, как видите, налицо.
— Кривцов — великий практик, а господа следователи знакомы лишь с теорией. Поэтому-то вы и пе нашли общего языка,— продолжал поддразнивать Дуров.
Четыре года каторги! Четыре года совместных бод, лишений, • общего отчаяния, общих скудных радостей... Опп роднят, опп же и отвращают друг от друга самых близких людей...
— А скажите, Федор Михайлович, что, по-вашему, самое трудное па каторге? — спросил Капустин.
Достоевский задумался.
— Сложный вопрос. Вероятно, каждый решит его на свой лад. По мне, так самым трудным было полное отт.едипепие от собственной личности. На каторге ты себе пе принадлежишь. День и ночь на людях, да еще па каких... И вот в связи с этим... Очень я для себя страшное открытие сделал: не любит пас на род. Нас, говорю, в смысле — бар. Хотя какой я барии? И все же — нс любят. Мы для них — дворяне, железные носы, что жизнь их заклевали.— Достоевский насупился, с минуту помолчал, потом вдруг тряхпул головой.— Э, да полно об этом. Давайте, господа, переменим тему. Что там в Европе слышно?
Эаговорили о политике, о войне, об угрозе Крыму.
— А я, господа,— сказал вдруг Дуров, щуря свои выпуклые глаза,— хотел бы прочесть одно стихотворение самому юному из членов нашего милого сегодняшнего собрания. Не прогневайтесь, молодой человек,— обратился он к Чокапу.— На вашем мундире я вижу погоны корнета, в то время как стихи, которые мне вздумалось прочитать, обращены к дптято. По — тем не менее:
Сынок отважного бойца,
Малютка милый, шаловливый,
Не тронь оружия отца:
Оно опасно, хоть красиво.
Пускай блестит, пускай звенит — Пе обращай на то вниманья.
Оно, как друг, к себе манпт,
По даст потом, как враг, страданья.
11с тронь его до дальних дней...
Ты будешь сильный и проворный,
II загремит в руке твоей Оно игрушкою покорной.
А я молюсь, чтобы тогда Оружья всем игрушкой были;
СЕМИРЕЧЬЕ
Чтоб зверство, горе и вражда Пи лиц, пи стали не томили.
Поэт умолк. Вес сидели понурясь, не произнося пи слова. — Благодарю вас...— тихо сказал наконец Чокан.
_ Это твое? — глухо спросил Федор Михайлович.
Дуров в ответ только улыбнулся.
1
еоиыо 18Г>'| года Чокай был назначен адъютантом генерал-губернатора, а после рождества во всех отделениях Управления Западной Сибирью пошли разговоры о предстоящей летом экспедиции во вновь образованную Семипалатинскую область.
Генерал Гасфорт вызвал к себе Чокана.
— У меня к вам особо важное дело,— медленно, растягивая слова, начал он.— Мы готовимся к большому путешествию по киргизским степям. Вы тоже едете — понадобитесь мне в пути. Мы посетим крепости в Семипалатинской области и Семиречье.
Он позвонил п приказал просить к себе генерала Фридрихса.
— Генерал фон Фридрихе всячески рекомендовал вас в члены экспедиции,— продолжал губернатор, едва только Фридрихе уселся возле пего.— Я рад, что вы сумели снискать расположение такого серьезного, требовательного начальника, господин I. >риет.
- Чокан Чипгисович, хочу предупредить вас: эта экспедиции имеет огромное государственное значение,— важно заметил Фридрихе.— О ной известно в Петербурге, и Военное мипи-1 |ерство одобрило проект, предложенный его высокопревосходи-
I <• I ИСТЦОМ.
Мы должны составить полпое и верпое представление " киргизских землях и их заселении. Вы попимаете, какая от-' и темность ложится именно па вас, офицера, более других о.н. 1Мого со степью? — спросил Гасфорт.
Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Отлично, господин корнет. Тогда не будем терять времени. Прошу к картам.
Радости Чокапа не было предела. Наконец-то путешествие! Сколько диен и ночей они с Потаниным мечтали об атом. Может быть, в Семиречье он встретится с другом юности, который после выхода на корпуса служит где-то там, в далекой крепости...
Несколько часов подряд оба генерала и Чокая уточняли маршрут, знакомились с докладами офицеров, заранее собравших сведения о дорогах, населенных пунктах, мерах безопасности, которые следовало предпринять во время путешествия генерал-губернатора. 13 конце концов, все основные заботы но организации экспедиции легли на плечи Чокапа.
Из Омска до Семипалатинска предстояло плыть по Иртышу специальным пароходом, далее предполагалось ехать на лошадях. Маршрут на строившееся укрепление Верное проходил через крепости Кокбектйпскую, Аягуз и Кональскую.
Наконец приготовления были окончены. Накануне отбытия экспедиции Чокай устроил для своих друзей прощальный ужин. В назначенный час его небольшую квартиру заполнили гости: супруги Гутковские, Капустины, Ивановы. Пришел и Сергей Федорович Дуров, этой весной освобожденный но болезни от военной службы и присланный в ту самую канцелярию, где служил Чокай. Дамы тотчас принялись хлопотать об ужине, мужчины прошли в уютный, устланный коврами, завешанный по стенам старинными восточными картами кабинет Чокапа.
Дуров остановился возле стола, где в строгой, продуманной симметрии были размещены красивые безделушки. Некоторое время постоял, разглядывая их, потом вдруг взял изящный плоский портсигар, поднес поближе к лампе — и расхохотался.
— О чем это вы? — полюбопытствовал Капустин.
— Нет, господа, вы только взгляните! — Дуров показал всем крышку портсигара, на которой была изображена крыса, буравчиком просверливающая земной шар.— Какая любопытная вещица!
— Эта крыса у меня геолог,— пс замедлил откликнуться Чокап.— Дай ей волю — весь земной шар насквозь пройдет.
—• Э-э, нет! Тут идея философская, напоминание о бренности... Сверли, сверли, да только помни, что сама-то ты па этом шаре живешь.
— Может быть,— улыбаясь и пожимая плечами, согласился Чокап.— Я, признаться, об этом не думал. Мне ее упорство нравится, ведь она до самой сути вещей желает добраться.
Между тем Гутковский, стоя у полки, рассматривал книги.
— Удивительное дело! — заметил он.— Ваша книжная полка, дорогой Чокап, напоминает мне альбом светской дамы: каждый из друзей оставил тут свои строки. Хотите, буду разгадывать, какая книжка от кого получена?
— Попробуйте! — засмеялся Чокап.
— Хорошо, я начинаю. Итак — «Черная вера, или Шаманство у монголов», автор Доржи Вапзаров. Ну, такой подарок мог сделать только настоящий ориепталист. Костылецкин?
— Он.
— Далее. Кастреп, «Жизнь азиатских народов, подвластных России». По всей видимости, Гонсевский.
— Правильно.
— Сочинения Александра Пушкина... Томик милый, по... какой-то он официальный. А что, если это Ждап-Пушкин?
— И тут отгадали. Память о выпуске из корпуса.
Гости засмеялись.
— Далее. Теккерей, «Ярмарка тщеславия». Ну, это, я знаю, Екатерина Яковлевна. А вот Диккенс... Что тут у пего? А-а, «Рождественские рассказы»! Это, конечно, Ольга Ивановна.
Под общий смех вызванная из соседней комнаты Ольга Ивановна Пвапова признала свой подарок.
По вот в руках у Карла Казимировича оказалась книжка Достоевского, и веселье сразу погасло. Все примолкли. Константин Иванович усиленно запыхтел своей трубкой, потом с на тугой вымолвил:
— Трудно Федору Михайловичу... Ох трудно! Унижен очень...
А все же бодр духом!—немедленно откликнулся Дуров.— Рядовой линейного батальона — это немногим лучше ссыльнокаторжного, однако теперь у пего есть хоть плохонький, по свой \ гол, где оп может писать. О боже, чему мы радуемся! — с возмущением прервал он себя.—Пусть плохо, лишь бы не так, i.ак раньше было плохо? Чепуха какая-то... Послушайте, господа, а я верю, что, рано или поздно, будет Россия свободной, и тогда в числе лучших сыновей ее народ назовет и Досто-• некого.
Это тост,—заметил Капустин.—Его бы неплохо запить
III 1МИЛ11СКПМ.
Пудет нынче и шампанское,— отозвался выходивший на шутку Чокап.— Господа, наши дамы просят пас к столу.
Яа ужином звучали заздравные тосты и добрые пожелания '1 оса ну в его первом путешествии. Друзья тревожились за пего, боялись, как бы горячий характер не сослужил ему плохую службу.
— Вы еще очень молоды, Чокан Чипгисович,— увещевал его Гутковский.— Пыл юности не улегся. А Гасфорт щекотлив и тщеславен. Не вздумайте ему перечить. Ради своего будущего — остерегитесь!
— Окружение его и того хуже,— добавил Капустин.— Все эти господа, как на подбор, люди безжалостные и коварные. Интриги — любимое их занятие. Поэтому просим вас — придержите язык, оставьте свои остроты: с ними легко нажить беду. А вы уже в таком возрасте, когда отвечают не только за себя.
Чокану в этот вечер было так хорошо, таким он себя чувствовал счастливым, что опасения друзей вызывали у него только улыбку. Но чтобы успокоить этих милых, добрых людей, он покорно склонил голову и обещал вести себя с генерал-губернатором так, как и подобает самому благонамеренному адъютанту.
Когда гости уже прощались, Дуров попросил:
— Чокай Чипгисович, дорогой мой! Будете в Семипалатинске— непременно разыщите Федора Михайловича. Посмотрите, как он живет. Может быть, чем-нибудь поможете...
— Само собой разумеется,— успокоил его Чокан.— Я и без вашей просьбы намеревался к нему наведаться.
Специально оборудованный небольшой пароход стоял у причала. Пристань была полна чиновников, офицеров штаба отдельного Сибирского корпуса, которым командовал сам Гасфорт, казачьих офицеров Пограничной линии. Чуть подальше толпился любопытствующий народ.
Генерал-губернатор запаздывал.
Чокан следил за погрузкой снаряжения экспедиции.
Наконец показалась карета Гасфорта, и Чокан быстрым шагом направился к группе офицеров, ожидавших прибытия высокого начальства.
Старый генерал окинул довольным взглядом пристань, не спеша выслушал добрые пожелания подчиненных, благосклонно попрощался с офицерами. Долго не выпускал руки губернатора генерал фон Фридрихе. Тревога сквозила в его глазах. Чокан усмехнулся: знает кошка, чье мясо съела! Боится, что там, в глуши, народ начнет жаловаться на его самоуправство.
Тем временем супруга генерал-губернатора, осмотрев каю ту своего повелителя, спустилась па пристань. Гасфорт обнял ее, перекрестил и тотчас же медленно и важно стал подниматься по трапу.
Раздался гудок, взметнулись вверх руки.
Судно отчалило.
2
Почти все лето продолжалось путешествие Гасфорта. Дорога оказалась утомительнее, чем оп предполагал. Не раз и не два останавливались, отдыхали по нескольку дней. Лето стояло жаркое. Два десятка экипажей где быстро катили по торной дороге, где пробирались по бездорожью. Гасфорта неудобства не пугали. С немецкой педантичностью требовал он неукоснительного следования намеченному маршруту. Путь лежал мимо озера Шар, горы Аркат, вдоль речек Аягуз, Лепсы, Аксу, через аулы в Матайских песках.
Гасфорта поражала первозданная, дикая красота земли. Трудная дорога утомила, но любопытства по убавилось. Наоборот, с каждым днем он все больше вопросов задавал Чокану. Бго интересовало и название местностей, и кочующие здесь роды, и численность казахских аулов. Он справлялся о древних захоронениях, о войнах, некогда бушевавших в степи, о городах — где они стояли и кем были разрушены.
На пути генерал-губернатора встречали начальники гарнизонов крепостей, атаманы новых казачьих станиц, султаны и старейшины аулов. В такие дни Гасфорт не отпускал от себя адъютанта.
Особый интерес вызвало у пего озеро Балхаш.
Напомните мне названия местных рек,—обратился оп сак то раз к Чокану.
— Аягуз, Лепсы, Аксу, Каратал, Или, Чу п Талас,— от-1' чал тот. Все они берут начало в горах Заилййского и Джун | 11»«• кого Алатау. Потому и земли, по которым они текут, пазва-"| | «Джетысу», что означает «Семиречье».
Любопытно. Прошу вас, Чокан Чипгисович, подготовить
I 1,1 меня следующие сведения: какие роды заселяют побережье | паша и устья рек, возможно ли па озере судоходство и ка-1 ы <1(» рыбные запасы. И еще — как использует местное насе-
н ие воду перечисленных рок.
Ваше высокопревосходительство, позвольте сказать не-
II и-ко слов относительно озера Балхаш? — справился Чокан.
Да, пожалуйста.
— Возможно, преждевременно об этом говорить, однако мне думается, что Балхаш намного облегчил бы связь пашу с Восточным Туркестаном. Легкое судно, пройдя озеро, направляется вверх по Или... Ведь это самый короткий торговый путь в Джунгарию.
— Вы отлично развили мою мысль, Чокан Чингисовпч. По прибытии в Омск представьте мне обстоятельную записку. Можно сказать, что мы начали решать те задачп, которые поставил перед пашей экспедицией государь император... Гм... Я вами доволен,— добавил генерал.
Наконец достигли отрогов Джунгарских гор.
Три дня Гасфорт и его свита отдыхали в Копальской крепости, чтобы затем добраться до конечной точкп маршрута — укрепления Верное. Во время перехода через Или генерал снова завел разговор о будущем торговом пути на восток.
Около двух недель пробыла экспедиция в окрестностях Верного, собирая сведения о местности, быте и традициях населения, о хозяйствах аулов.
На одном из привалов Гасфорт развил перед Чоканом покую удивительную идею.
— Насколько я понял из ваших объяснений,— начал он,— киргизы н до сих пор придерживаются какой-то удивительной религии, в основе которой лежат наивные шаманские поверяя, а ислам воспринят ими лишь поверхностно п является чем-то вроде позолоты для этой религии. Можно ли в таком случае заключить, что ислам но подходит степным народам?
— Я не принимаю ислама и считаю, что степнякам он ни к чему.
— Я думаю, что степи надобно дать новую веру, более приспособленную к быту кочевого народа,— с важностью изрек Гасфорт.— Создать се можно, взяв за основу несколько различных религий, скажем, христианскую и магометанскую...
— Ваше высокопревосходительство, народ был бы рад вере, которая способна облегчить ему жизнь,— ответил Чокан, пряча улыбку.
Предложение Гасфорта было столь неожиданно, и сам генерал так надулся от важности, что Чокан еле сдержался, чтооы не расхохотаться. Подумать только — создать веру...
— Я непременно займусь воплощением этой грандиозной
идеи.
— Все открытия делались великими людьми, ваше высокопревосходительство.
— Вы не по годам умны, Чокан Чипгисович! — Генерал с а модовольно выпрямился и приосанился.— Разве основатели религий и вправду не такие же люди, как мы? Я непременно займусь этим и представлю свой проект в Петербург.
Это была не первая идея тщеславного генерала. Чокап вспомнил недавний переход через горы. Вел экспедицию комап-дпр Ко польского гарнизона Абакумов. В ущелье дорога превратилась в узкую извилистую тропу. С одной стороны отвесная степа, с другой — пропасть. Глубоко внизу шумела речка. Опасность не испугала генерала. Он, как всегда, расспросил все
0 дороге. Узнав, что в этом ущелье нередки нападения на путников п казачьи разъезды, генерал приказал остановиться на перевале, внимательно оглядел горы и вдруг заявил:
— Необходимо передвинуть вон ту гору и закрыть сю ущелье.
Предложение начальства было столь фантастично, что пораженная свита онемела.
— Получится великолепное естественное укрепление,— развивал между тем свою мысль Гасфорт.— И название ущелья мне не правится. Что за «Сор кезеп»? Как переводится?
— «Опасный переход»,— ответил Чокан.
— Вот видите!
Лишь Чокан,.ближе знавший генерала и меньше перед ним тушевавшийся, мог избавить окрестных жителей и гарнизон крепости Копал от непосильного задания.
— Густав Христиаиович,— начал он.— Как жаль, что ваше предложение пока неосуществимо! Ведь это великолепная мысль. Будь здесь побольше людей, которые сумели бы справиться со столь сложными работами... Я предложил бы дать пойму укреплению ваше имя.
— Пу что ж,—согласился генерал,—придет время — н осуществим. А уж назовем, как водится, именем того, кто поил идею. Не правда ли?..
Бще тогда Чокай понял, что Гасфорту до смерти хочется
1 гавить в этих местах свое имя. А теперь еще история с по-1 "й религией... Может быть, это оп, Чокан, в тот раз па перевале впервые заставил генерал-губернатора задуматься над такой '«м мощностью? И дернуло же его за язык! Предупреждали ведь О'брыо люди: не высовывайся, больше помалкивай...
3
Основная задача экспедиции была выполнена: генерал-губернатор увидел земли, аулы и крепости вверенного ему края. Каковы богатства этих земель, насколько возможно осуществление с ношений с крупными городами восточных стран, как проложить новые торговые пути — вот сведения, которые желал получить Гасфорт.
От посещения горной страны киргизов генерал-губернатор воздержался. На совещании, которое он провел перед выходом в обратный путь, было решено, что корнет Валпханов продолжит исследование края вместе с Абакумовым н еще несколькими офицерами.
Чокап дошел до Джупгарских ворот, оттуда проследовал к озеру Алакуль, по Тарбагатаю, па обратном пути снова побывал в Аягузе, а дальше его маршрут пролег через Каркаралы, Паян-Аул и Кокчетав, по самым густонаселенным урочищам и джапляу.
С Григорием Потаниным встретиться так и не довелось.
В Омск Чокап вернулся уже осенью.
Сослуживцы встретили его радостно. Лишь генерал Фридрихе был недоволен.
— Не слишком ли вольно новели вы себя, корнет В ал и ханов? — заметил он.— Почему вы так задержались! Я слышал, вы организовали еще одну экспедицию—свою, дополнительную?
— Ваше превосходительство, я не организовывал новой экспедиции. Я выполнял особое задание ого высокопревосходительства генерал-губернатора. Мне было поручено собрать сведения о шаманстве и язычестве и установить, каково распространение в степи магометанской веры.
— Вот как! — Фридрихе удивленно поднял брови.
— Точнее говоря, мне надлежало выявить общность и различие этих верований и приспособленность обрядов к кочевому образу жизни. Дело в том, что Густав Хрпстиановнч задумал создать новую веру для степняков.
— О-о, это приятная новость! Его высокопревосходительство, видимо, пока не счел возможным сделать эту идею достоянием всех. Теперь попятно, почему он с таким нетерпением ждет ваших материалов. Надеюсь, офицер моего отдела оправдает доверие его высокопревосходительства.
Сослуживцы молча слушали разговор фон Фридрихса и Чо-каиа. Все они присутствовали на совещании, которое генерал губернатор созвал вскоре после своего возвращения из Семи речья. Тогда Фридрихе высокопарно поздравил губернатора с благополучным завершением экспедиции.
— Спасибо, господа,— отвечал старый генерал.— Действительно, удача сопутствовала нам до последнего дня путешествия. 11 впечатлений, и открытий очень много. В глухих семипалатинских степях и в Семиречье люди живут особой, странной жизнью, пониманию которой немало способствовал корнет Вали-хапов. Он прекрасно владеет языком, знает обычаи степных пародов, умеет отбирать именно те сведения, которые так необходимы для нашей работы. Должен вам сказать, что эго чрезвычайно одаренный молодой офицер.
Фридрихсу не понравились слова начальства. Если и дальше так пойдет, то губернатор начнет прислушиваться к речам этого инородца... Такого допустить нельзя! Поэтому-то начальник отдела так неласково встретил удачливого корнета.
Гасфорт оказался более благожелательным.
— A-а, вернулись, Чокап Чингисович! Удачно ли путешествовали? Что нового собрали? А знаете, результатами нашей экспедиции заинтересовались в Петербурге!
— И в степи много говорят о нашей экспедиции,— отвечал Чокап.— Вероятно, внимание Петербурга привлекла ваша идея открытия нового пути для торговли с Восточным Туркестаном?
Генерал откинулся в кресле и разпежепно улыбнулся.
— Чокап Чингисович, я отдам соответствующее распоряжение генералу фон Фридрихсу. Вы должны запяться систематизацией материалов и представить мне научно обоснованный доклад о наших наблюдениях. По забудьте о своих предложениях по управлению новыми аулами, обо всех возможных маршрутах нового торгового пути. Пе помешает указать па недостатки в управлении землями, одними из первых принявшими подданство России.
Чокап понимал всю серьезность предстоящего дела. Отда вал себе отчет, какой цели, в основном, послужит его работа. Предстояло создать научный труд. Любопытно, чье имя будет » гоять па титульном листе?
За некоторыми дополнительными материалами пришлось об-p.питься к фон Фридрихсу.
— Полагаю, вы понимаете, сколь важнее дело вам поручено? — пе преминул заметить генерал.— Смотрите, пе превра-IIIго ого в пустой перечень мелких недостатков нашей деятельности в Сибири...
Пу что же, этого следовало ожидать. С «деятельностью» пт иного губернатора Фридрихса и его подручных Чокай вполне ознакомился. Наслушался рассказов о баснословных взятках, о жестоких избиениях и насилиях в степи... По слова генерала ранили сильнее, чем правда о его деяниях. Подумать только: ему, Чоко ну, грозили, его предостерегали — держи, мол, язык за зубами, не то... Ощущение собственного бессилия было оскорбительно.
4
Чокап сидел в своей тесной квартире и работал как одержимый. Он раздобыл труд В. В. Вельяминова-Зернова «Исторические известия о киргнз-кайсаках и сношениях России со Сроднен Азией», изданный незадолго до итого; еще раз проштудировал книгу бурятского ученого-востоковеда Доржи Банзарова «Черпая вера, или Шаманство у монголов». Много дали, как считал сам Чокап, работы И. Чижова об устном литературном творчестве якутов — они помогли установить некоторую общность между казахским и якутским языками. Детально изучил работу финского ученого Кастреиа «Жизнь азиатских народов, подвластных России».
Весь материал, собранный экспедицией, ложился теперь на бумагу, подкреплялся сведениями, почерпнутыми из работ других ученых, собственными выводами и предположениями. Поданная Гасфорту официальная записка но вопросам землепользования, родовых и семейных отношений и древней религии пародов Семиречья оказалась большим, солидным трудом. Широко были представлены исторические предания, легенды, песни. Чокап доказывал необходимость новых экспедиций для изучения сопредельных стран, и, в первую очередь, района Иссык-Куля. Через эту горную страну киргизов проходит путь на Восточный Туркестан. Если правительство заинтересовано в установлении мирных торговых отношений с этим отдаленным краем, следует прежде всего изучить жизнь, обычаи и культуру киргизского народа.
Все это совпадало с замыслами Гасфорта. Поэтому вместе с отчетом об экспедиции в Петербург была направлена записка самого генерал-губернатора, в которой он давал высокую оценку труду своего адъютанта.
Несколько лет не видались старые друзья — Чокап Валих.з нов и Григорий Потапип, и вот снова встретились. Григорий застал Чокана дома, за работой. Они обнялись.
— Пропащая душа! Бурбон! Индюк надутый! Почему писем не слал?
— На моем месте и ты бы не писал*— отвечал Григорий.— А ты, я слыхал, в люди выходишь, при большом пачальстве обретаешься?
— Знаю, где ты был! В Заилийском крае, укрепление Верное закладывал. Мне Дикапбай, наш проводник, сказывал.
— Не иомшо такого. Ему что, все офицеры известны?
— Да уж известны! — Чокал рассмеялся.— Проводники — народ зоркий. Ну, как служил?
Тут пошли разговоры о событиях, происшедших за эти годы, о судьбе товарищей по корпусу. Григорий развернул большой сверток — в нем оказались подарки для друга: два чучела редких птиц и шкура барса. Много говорил он о степи, о собранных там гербариях, о записанных песнях. Рассказы его были интересны.
И слова, как когда-то, поверяли опи друг другу свои планы, потом строили их вместе... И снова, как прежде, рождались увлекательные замыслы — о дальних странах, о неведомых науке землях...
Григория смутила библиотека Чокана — не столько многочисленность книг, сколько их подбор. Имелись тут и такие, из-за которых могли бы произойти большие неприятности.
Чокап, ты — адъютант генерал-губернатора и увлекаешься такой опасной литературой!—заметил Григорий. Он не осуждал Чокана, просто не понимал старого друга.
— Извини меня, Гриша, по ты, кажется, малость одичал в
• моей глуши. Неужто тебя пугает свежая мысль?
— Но мне, так лучше сделать что-нибудь полезное людям сейчас, нежели увлекаться мечтаниями о прекрасном будущем Гозьми, к примеру, твой народ. Не лучше ли думать о том, как образовать побольше степняков, содействовать их просвещению,
• о орвать от азиатчины?
Я, друг мой, не вижу особой разницы между азиатскими • памп и русскими генералами, подобными Фридрихсу. Просто-
• \ люду страдать тут одинаково. По в России есть другие лю-
мудрые и мужественные, мечтающие о свободе и просве-" пни всех народов. Ты испугался, не хочешь принять п малой ■ шкн их убеждений и мыслей, а между тем они достойны
• мш о пристального внимания. И отчего ты вообразил, что меня
1Ыпо не трогает будущее моего народа? Только одно дело
л. образование десяти степнякам, а другое — думать о прощении всей степи.
— Не знаю... Все это — далекое будущее, неясное, неопределенное. Реальность — сегодня, Чокай.
На этом пока их сп<5р закончился. Снова вернулись к разговорам о путешествиях. Мечта, с детства владевшая их сердцами, не остыла. Оба они уже вступили на избранный путь, побывали на Алатау, прошли по необъятной степи...
Однако не в характере Чокапа было оставлять спор незавершенным: вечером он потащил своего друга к Сергею Федоровичу Дурову.
— За эти годы, мой милый, многое изменилось, и не только в Омске, но и повсюду,— убеждал он Григория.— Чтобы не отстать от жизнп, тебе надо встречаться с людьми. Ты привык скакать па копе по степи, мыслить прямолинейно, как воин. Вот погоди, я тебя представлю одному из мопх повых друзей.
Сергей Федорович, разумеется, был рад встрече. Собеседник он был превосходный,— искренний, легко воспламеняющийся, а потому п приятный. Он словно знал, для чего Чокай ирцвел к нему гостя, о котором, кстати, немало рассказывал прежде. Они должны были понравиться друг другу, п Чокай, видимо, ожидал этого. Беседа затянулась. Дуров всегда трудно расставался с человеком, который бывал ему симпатичен. Часто первая же встреча располагает к большой близости, иногда эта близость устанавливается тотчас. Так было и тут. Чокан, под каким-то предлогом оставивший их вдвоем, радовался, что так удачно свел этих прекрасных людей.
Но еще больше обрадовался он, когда после беседы с поэтом Григорий признал правоту Чокапа. У Сергея Федоровича был редкий дар осторожпо и гуманно обращаться с чувствами собеседника, и Григорий поверил ему сразу же и на всю жизнь.
Чокапа затребовал к себе Гасфорт.
— Чокай Чннгисович, рад сообщить вам, что результаты пашей прошлогодней экспедиции высоко оценены в Петербурге. Посылая донесение об этом путешествии, я одновременно предлагал снарядить новую экспедицию для изучения горной страны киргизов. Моя идея поддержана. Мне дано полное право на осуществление этой научной миссии.
— Поздравляю вас, Густав Христилпович!
— Благодарю. Это письмо написано знатным киргизом Ьо-рапбаем Бекмурадовым,—продолжал генерал, протягивая Чока-пу пакет.— Я ознакомился, конечно, с его переводом, вам следует прочесть подлинник. Борапбай желает принять подданство
России и просит паправить к ним людей для переговоров. Я принял решение послать экспедицию иод начальством полковника Хомептовского. Вы также зачислены членом экспедиции. Ваша задача — ведение переговоров с киргизами.
— Весьма признателен вам, Густав Христианович, за оказанное доверие. Готов приступить к выполнению приказа.
•— Я так и предполагал. Рад, что не ошибся в вас, поручик.
— Поручик? — растерявшись от неожиданности, переспросил Чокан.
— Да, поручик,— довольный произведенным эффектом, повторил генерал.— Поздравляю вас с новым чипом.
Чокан щелкнул каблуками, поклонился.
— А теперь вернемся к нашему разговору. У вас есть какие-нибудь соображения относительно будущей экспедиции?
— Если позволите, Густав Христианович.
— Говорите.
— Думаю, ваше высокопревосходительство, что неплохо было бы включить в состав экспедиции известных аксакалов, предводителей крупных родов, ранее принявших русское подданство.
— Гм...— Генерал-губернатор поднялся с кресла.— Умно! Похвально! Это может помочь нашему предприятию. Пусть предводители родов обменяются между собой мнениями.
Он подошел к окну, с минуту помолчал, глядя па улицу. Потом, переваливаясь на толстых ногах, подошел к Чокану.
Полковник Хомептовский будет извещен сегодня же. Приказ о вашем выезде я подпишу немедленно.
Чокан рассказал о предстоящей экспедиции своим друзьям. Карл Казимирович и Яков Федорович чрезвычайно обрадовались. Главное для них состояло в том, что именно Чокан — об-р питанный и знающий степь человек — едет на юг. Только он способен содействовать укреплению дружбы между русским и I пргпзским народами.
Через несколько дней, закончив свои дела в Омске, выехал || ' тень Григорий Потанин.
Чокан с нетерпением ждал своего часа.
1
езадолго до отъезда Чокап спова беседовал с Гас-фортом.
— Полковник Хомептовский ждет вас,— сообщил тот.— Не забывайте, что эта экспедиции важна не только с научной точки зрения, по п с военной. Отряду будут приданы несколько топографов и картографов. В Петербурге с большим вниманием отнеслись к прошению киргизского маиапа Бораибая. Поэтому следует тщательно изучить быт и культуру дикокаменных киргизов, их вероисповедание, установить отличие их от быта и культуры киргиз-капсаков.
— Все будет исполнено, ваше высокопревосходительство!
Видя нетерпение своего гопого адъютанта, Гасфорт добродушно усмехнулся.
На этот раз в Семипалатинск Чокап выехал степпым почтовым трактом. Сопровождал его дюжин молчаливый казак.
В Семипалатинске Чокай сразу же разыскал Достоевского. В прошлом году им не удалось встретиться: губернатор любил, чтобы офицеры всегда находились под рукой, и адъютант его тем более не мог отлучиться.
Федор Михайлович еще больше похудел, по выглядел оживленным, решительным, каким-то радостио-приподнятым.
Они сидели в жалком окраинном домишке, па квартире Федора Михайловича. Новостей у обоих накопилось немало. Писатель поведал о своей жизни, о вестях из Петербурга и Москвы. Чокап, в свою очередь, передал ему приветы от омских друзей, рассказал о своей работе. Говорили о трагедии Севастополя, о переменах, которые ожидались обществом с воцарением Александра II. Наутро снова встретились, долго гуляли по городу, заходили к фотографу, хотелось оставить для себя память об этом чудесном дпе. Федору Михайловичу предстояло ехать в Барнаул. О причине поездки он умолчал, только загадочно улыбнулся, когда Чокап вздумал его расспрашивать.
На другой день они простились, и Чокай уехал. Хомеитов-скпй, как оказалось, уже подбирал в Копальской и Бериевской крепостях нужных для экспедиции людей.
Чокай двинулся на юг. Каждая скала и речка, каждый холм п низина, каждый камень приводили па память эпизоды прошлогоднего путешествия. Иногда, увидев какую-нибудь незнакомую траву или цветок, Чокап останавливался, чтобы пополнить свой гербарий, каждое растение снабжал подробным описанием, где и когда оно было найдено.
Достигнув реки Аягуз, Чокап свернул с пути, чтобы увидеть могилу Козы-Корпеша и Баяп-Слу.
«Я очень люблю и восхищаюсь Аягузом,— записывал он в путевом дневнике,— может быть, поэтическая легенда о любви прекрасной Баяны к золотоволосому Козу-Корпеш, действие ко-трой происходило на этой реке, есть немаловажная к тому пришил... Ямщику приказано было ехать так, чтобы только утром и;>и восходе солнца, когда жаворонок поет первую свою песнь,
■ "| |,| с одной стороны мрак и ночные тучи уходят па север, с шугой стороны, с востока, восстает утреппее багровое солнце и | г г приятно освещает верхи деревьев, воду каким-то чудным юм, - чтобы в этот поэтический час он был у могилы. Человек предполагает, но бог располагает. Всю ночь круп-к шли дождя стучали по зонту тарантаса...
Ваше благородие,— отнесся ямщик,— вот могила!
Я высунул голову. Солнце тускло выходило из-за угрюмых I ■ все небо было покрыто сплошной массой грязно-матовых и.он... за рекой виднелся через верхи тополей остроконечен П111П и, могилы: она казалась сложенной из красного кнр-
1111*1 'I »•
Iишь спустя несколько месяцев Чокап имел возможность но , н осмотреть памятник. Мавзолей был похож на остро-. • юрту. Следы частых дождей испестрили его стены. И все
.....нм I прекрасен в своем благородном торжественном мол-
•....... \ может быть, такое ощущение появилось у Чокана
■но он знал великую тайну, связанную с этим местом?
В...... о ш II н \ великой любви...
П . с,'и (ом па небольшой площадке стояло несколько 11М1 Пкрвая изображала мужчину без головы, рядом в не-
чалыюй задумчивости застыла юная красавица. Две другие молодые женщины опустились па колени.
Чокай принялся рисовать скульптурную группу и последнее пристанище влюбленных. Потом обошел мавзолей и вновь нарисовал уже с другой стороны.
Казак, впервые попавший в эти места, смущенно спросил:
— Ваше благородие, вы тут все срисовывали... А зачем? Что ото за памятники?
— Я расскажу тебе в пути. Это длинная история: о любви самого смелого жигита и самой красивой девушки моего народа.
— А кто они были? — с нетерпением спросил казак, едва только они тронулись дальше.
II Чокан рассказал своему попутчику историю этой печальной любви.
Позабытые своими седоками кони лениво брели по зеленой степи. Растроганный древней легендой, казак задумчиво качал головой. Великие страдания тронут сердце каждого человека, всякого заставят сокрушаться.
— Я с детства мечтал побывать в этих краях,— признался Чокан.
— А я и не думал, что кочевники такие мастера на сказки,— заметил казак и вдруг недоверчиво покосился на молоденького поручика: может, ото он сам придумал? Не в искусстве ли рассказчика все обаяние легенды?
— Как видишь, милейший, и кочевники любить умеют.— В голосе Чокаиа прозвучала злая ирония.— Конечно, ты считаешь, что кочевники — народ дикий. Я, к сожалению, не обладаю даром акына: рассказал только фабулу поэмы.
— Чего?
— Фабулу. Ну краткое содержание. А таких поэм народная память хранит немало. Поэма о Козы-Корпеше и Баяп-Слу рассказывается чуть ли не целую неделю.
Казак нс решился пускаться в дальнейшие расспросы. Молодой султан, говорят, востер на язык, еще сказанет что-нибудь непонятнее, совсем дураком перед ним выйдешь.
А Чокан продолжал:
— Я вот часто задумывался: почему европейцы считают, что у кочевых народов нет культуры? Есть культура, только другая. Надо постараться понять ее, а но отрицать. Одни глупцы смотрят на все со своей колокольни. Но вы ведь сами видели,— Чокан и не заметил, как перешел на «вы», голос выдавал его волнение,— вы сами видели эти скульптуры! Значит, была у нас скульптура, а следовательно, и живопись, н лишь с Припяти
ом магометанства мы предали их забвению. Ведь коран запрещает изображать живые существа.
Чокай постепенно утверждался в правильности своей мысли. <>п записывал в песык-кульском дневнике: «Если у киргизов ость свое художество, архитектура, то пет сомнения, есть архитектура монументальная, архитектура могил. По всей степи р Iзбросаиы остатки мог ш, сделанных прочно из выжженного н покрытого глазурью кирпича. Могилы эти заставляют думать по своей архитектурной замечательности, что в степях их был парод оседлый, знакомый в известном роде с искусством».
— А знаете, что изображают скульптуры у мавзолея? Та ч го без головы,—по всей вероятности, Козы-Корпеш. Ваз без | пловы, значит, мертвый. Печальная красавица, конечно же, Паян. А две коленопреклоненные девушки — племянницы Баян, '»пи скорбят о гибели влюбленных. По рассказам, Баян поверя-| | нм сокровенные мечты, и девушки болели сердцем за свою нобимицу. Как видите, тут целая скульптурная группа, которая имеете с мавзолеем образует архитектурный ансамбль. Вас это \ инждаст?
Убеждает, ваше благородие! — поспешно ответил казак,
На такую ученую тему с ним еще никто не говорил, и хотя ■ и. молодого султана была куда как непонятна, казак с радо-11. ю ему поддакивал.
\ Чокай был доволен, что рядом есть слушатель, живая ду-
которой можно поделиться вновь пришедшими мыслям 1.
I - и 1ып день плыл над степью. «С Аксу мы увидели снежные |и . и \латавскнх гор. Дальняя синева этих гор пестрела высо
• н-шились с облаками. Местами верхи выходили из-за туч, и и имцее солнце разливало па них багрово-блестящий свет.
1 ,"1111.1 у щвительпая. Степь, по которой мы ехали, была ровна.
• ". "ы убита ногами, и на ней, кроме юсану', ничего не было»
|| и 1 роение у путников было славное. До места сбора эксне-............звалось полдня пути. Миновали перевал. Па узкой
• пробиравшейся в тесном, глубоком ущелье, Чокан обра-
........»нему спутнику:
11рл им 1 си вам тут?
Д.| Ч.ч ы дикие, а красивые.
I . и|н|ц Юм году его высокопревосходительство генерал . • I .|• I .и форт тоже восхищался,—усмехнулся углом рта
•| II ом распоряжение начальнику крепости Абакумову
11>|и мим. |..• и.1 1, ыл чего следовало перекрыть ущелье.
' I 1 1 и Но.или».
— Как эго перекрыть?
— Предполагалось передвинуть воп ту горку.— Чокап укапал плетью на одну нз каменных громад.— И назвать сне «Перевалом Гасфорта».
Казак придержал коня.
— Ваше благородие, да разве кому иод силу передвинуть такую махину?..
— Чего встали? Поехали. Генералу виднее.— В голосе Чокала вновь слышалась издевка,— Л теперь сравните этот предполагаемый памятник с тем, что воздвиг народ в память Козы-Корпеша и Баяп-Слу.
Казак оглянулся на огромную гору и беззвучно засмеялся.
Наконец добрались до места сбора экспедиции. Чокай познакомился с группой топографов, которую возглавлял офицер Яновский, с предводителями казахских родов албан, дулат и джалайр, приглашенными сюда по собственному его совету. Старики Аблести, Байгозы и Булан были хорошо известны далеко за пределами Старшего жуза, и Чокай надеялся с их помощью уладить давние распри между киргизскими родами бугы, сарыбагыш и солты. Манан Боранбай, просившийся в подданство России, возглавлял род бугы.
Подробно обсудили план предстоящей работы, изучили маршрут. Потом берегом быстрой говорливой реки не спеша двинулись в путь. Невысокие горы сплошь поросли деревьями, кустами тальника, рябиной. «Вообще растительность здесь самая богатая,— отметил Чокап,— высокая трава, как говорят киргизы, достигающая осенью до стремян всадника, разные широколиственные деревья росли густо как по лугам, так и по скату и вершинам гор».
Па одном из привалов Чокап наткнулся на развалины старой крепости. Лежали груды щебня, камни... Что за люди тут /кили? Кто построил крепость? Кто ее разрушил? Чокап описал в дневнике местоположение крепости, приблизительные ее размеры.
Па привале возле ключа Сарыбулак Чокан нашел вполовину вошедших в землю «каменных баб». «Виденные здесь мною изображали лицо с огромными усами. В правых руках болванов было что-то вроде чашки 4. Чокап зарисовал в дневнике камеи пые изваяния.
Вместе с аксакалами Буланом и Байгозы он посетил древнее сооружение на ПГартасе. Это было, пожалуй, самое интересное из всего, что ему до сих пор доводилось видеть.
Пещера в горе, выложенная внутри огромными плоскими плитами. У входа па тесаном камне изображены два обращенных друг к другу тигра. На каменной притолоке высечен павлин. Внутри все стены пещеры покрыты рисунками, различными птицами п зверями. Немало рисунков оказалось и па длинных ровных плитах, лежавших недалеко от входа. Вправо от них была круглая площадка, на краю которой — камень с продол говатым углублением и сквозным отверстием величиной в кулак, за ним еще два камня с круглыми выемками.
Чокап зарисовал сооружение, описал камни, пх размеры, расположение, снял копии с настенных рисунков. Работал долго, увлеченно. Старики сидели в сторонке, тихо беседовали.
— Послушай, молодой тюре,— заговорил па обратном пути Байгозы.— Мы неграмотные, книг не читаем, знаем только то, что слышали от дедов, а те — от своих дедов...
Некоторое время ехали молча. Чокап терпеливо ждал, когда ( I фпк продолжит свою речь.
— Среди наших соседей жил когда-то могучий батыр Манас. Знатного, сказывают, был рода. Жестокие битвы тогда тут были,
' ровь рекой лилась. Это место, что мы сегодня видели, считают 11111 м из укреплений батыра Мапаса. На круглой площадке сто-п I его саврасый копь, привязанный шелковым арканом к камню пверстием, в выемы двух других камней сыпали для пего овес <Ч1.| ь. Плита с длинным желобом служила колодой для воды.
I. н изы знают поэму-дастап, воспевающую победы Мапаса... Чокан записал рассказ, пытался подробнее расспросить, по
• |• и к мало что мог добавить. Посоветовал обратиться к киргиз-
II. им сказителям — манасчй. Чокап сделал в дневнике пометку и и ним, хотя знал, что дастап увлечет его теперь надолго, и за-бы 11. его он не сможет.
< > 11>яд продвигался медленно. Записывали легенды, знакоми-• киргизскими аилами, их жизнью. Собирали виды растс-
..... птилнсь за зверем. Тонографы производили съемку, из-
н' П1 и ппцади озер, ширину рек.
II 'ЫП10Ц достигли озера Иссык-Куль.
1 лиишт и другие мапапы — знатные лица рода бугы — <• м1 и! п\ как высоких гостей. После взаимных приветствий
Ч ' .......рагился к верховному мл папу:
Б" гопочтенный Боранбай мурза! Его высокопревосходп-
• н< ' I ра 1 губернатор Западной Сибири господин Гасфорт
• .....нити, и п| несся к вашему письму. Он снарядил специаль-
11ЦЦ ни, им погорая прибыла сюда с тем, чтобы на месте озна-
• ..... II и нпими условиями. Вместе с нами прибыли уважае-
........... огедних е вами казахских родов, уже принявших подданство России. Мы пришли к вам с чувством дружбы и готовы выслушать ваши пожелания.
Борапбай — степенный старик с открытым лицом — смотрел па Чокай а с удивлением. Должно быть, не ожидал он, что для такого важного дела пришлют молодого человека, да еще казаха- Однако атот стройный красивый офицер ведет себя хоть и непринужденно, по никак не развязно. Говорит уверенно, с достоинством.
— Голубчик, слушая твои речи, трудно верить глазам,— заметил старик.— Но дело не в том, что ты облечен властью. Я бы хотел знать, кто ты? Какого рода будешь? Из каких мест?
Чокап коротко рассказал о себе. Его знаменитого прадеда, хана Аблая, когда-то объединившего казахские роды, знали далеко за пределами степи. Дед, хан Вали, тоже был известен в ки ргизск и х а ила х.
Боранбай успокоился: не какого-нибудь выскочку послали для переговоров, а потомка знаменитых ханов. Это хорошо. Он приступил к рассказу.
— Мы, киргизы, тоже делимся па многие роды. Мой род носит имя бугы, иначе говоря, мы — дети оленя. Наш сосед, многочисленный род сарыбагыш, враждует с памп. Война идет уже долгие годы. Когда-то паши джигиты убили их предводителя, маиана Ормана. С итого н пошло. А с другой стороны мы терпим насилия от кокапдцев. Оии-то, случается, н натравливают па нас сарыбагышей. Род мой устал, желает мира и покоя. Вот почему мы, подобно казахским родам, хотим прийти под защиту России.
Толмач перевел речь манапа Хомептовскому. Начальник экс-педицип внимательно его выслушал, по в беседу не вмешался. Еще раньше было договорено, что дело по примирению киргизских родов Чокап должен вести самостоятельно.
Не мешкая приступил он к отой нелегкой задаче. Пригласил предводителей рода сарыбагыш, выслушал их претензии. Затем привлек в посредники представителей двух киргизских родов. Посоветовался с аксакалами Байгозы, Буланом, Аблестп. И до бился-такп: давние враги пошли на мировую. Чокап же вовлекал в переговоры все большее число мапаиов и батыров. Постепенно па Иссык-Куле собрались знатные люди многих родов. Разговор шел теперь о будущем парода. Решение грандиозного совета было единогласным: принять подданство России. Люди радо вались, что утихнут многолетние тяжбы и раздоры, истерзан шие аилы. Аксакалы благодарили Чокаиа.
Теперь предстояло упорядочить новую власть на местах. Эго была уже забота полковника Хоментовского, и Чокап мог оставить экспедицию, чтобы заняться научными изысканиями. Он побывал на северном и восточпом побережьях Иссык-Куля, за тем через перевалы на Кунгёй-Алатау вышел к Чилйку и его притокам. В аилах он интересовался жизнью и бытом разных киргизских родов, слушал песни и легенды, записывал их, собирал народные сказки. Расспрашивал о тяжбах и решениях судей, о былых набегах. Пытался проследить, как шло проникновение в этот край магометанства.
Чокап убедился, что «Маиас» — любимое произведение парода. Сказителей этой поэмы так и называли — мапасчи. Они пели, аккомпанируя себе на комузе — струйном без л а дном пи струмеите. Чокай набросал портрет мапасчи с комузом в руках.
Дастаи оказался огромным, и Чокап сумел записать его пипь частично. Один из отрывков, который поправился ему реалистичностью и обилием деталей, характеризующих отношения между древними племенами, населявшими территорию Казахстана, он перевел на русский язык. В этом отрывке описы-1,1.1ся кочевой путь киргизов «с окрестностей Иссык-Куля па Черный Иртыш, на Алтай».
По работать долго над собиранием «Мапаса» не удалось. \пментовский опасался, как бы не вспыхнули вповь межродо-. 1.п' раздоры, и привлек Чокаиа к своей работе.
2
\ тем временем в России началась новая эпоха. С воцаре-п 1Н-М Александра II последовали перемены в общественной и пи штической жизни страны.
Чокап не удивился, когда по истечении трех месяцев работы . ш шипя была срочно отозвана в укрепление Верное. Здесь I I I и у вручили письме Гасфорта, в котором говорилось, что
.......... Валиханов, должен войти в состав миссии, паправ-
, I и щи торговых переговоров в Кульджу. Чокап приехал , . и < Хоментовским в крепость Копал, где его уже ожидали
ми участники миссии.
>м, поручение, неожиданное и важное, взволновало Чокаиа.
I ...... и1 к он был от Омска, до пего дошли сведения о собы
• •ирижеппых с этим новым назначением. Обе страны — I , и I х и ( и я проявили интерес к возобновлению торговых
........ п . о 10113 10 договориться об открытии караванного пути
I . , , |,1,|||.|ч переговоров необходимо было иметь в составе
миссии человека, владеющего восточными языками и зпакомого с историей сопредельных стран.
Новый, давно привлекавший его край простирался перед молодым человеком. Много лет назад, будучи еще мальчиком, он стоял у задних ворот корпусного двора п удивлял товарищей мечтами о том, как когда-нибудь он станет ученым-путешествен-пиком, пройдет насквозь всю степь, что простирается перед ними сразу же за Иртышом, и доберется до самого Китая. Теперь эта мечта сбывалась.
Миновали пограничные земли. Чокап внимательно присматривался ко всему, что встречалось на путп, к тому, как живут люди, как возделывают земли, что выращивают.
Кульджа была важным торговым центром. Оказалось, что торговые люди тут — в большинстве узбеки, татары, уйгуры. Они проявили к переговорам огромный интерес, и, может быть, это явилось залогом успеха. Было достигнуто соглашение об открытии в городах Кульдже и Чугучйке русских консульств, оговорен порядок торговых сношений, намечены пути следования караванов.
Три месяца находилась делегация в Кульдже. Чокай вернулся в Верное глубокой осенью, и лини» с наступлением зимних холодов добрался до Омска.
Надо ли говорить, с каким чувством принял его Гасфорт? Радости честолюбивого старика не было предела. Немедленно составили подробный рапорт о проделанной Валпхаиовым работе п тут же отправили в Петербург. Чуть ли не в каждой фразе этого рапорта упоминалось имя генерал-губернатора.
Совещание, на котором Чокап выступил с отчетом о топографических съемках Джотысу п района Иссык-Куля, было многолюдным. Гасфорт, собравший на пего всех своих подчиненных, держался важно и торжественно.
Погладив свою раздвоенную бородку, он спросил Чокана:
— Какова площадь земель, которые мы исследовали за эти два года?
— Ваше высокопревосходительство, мы не подсчитывали, -отвечал Чокап.— Но думаю,— он улыбнулся,— что эта территория не уступит в площади любому европейскому государству.
Сослуживцы, особенно Гутковский, остались довольны па ходчивостью Чокана. Вопрос был неожиданный, а Гасфорт при подлежал к тому распространенному роду начальников, у кото рых любое недовольство подчиненным мгновенно переходило и крайнее раздражение. Неудачный ответ Чокана мог повлечь за собой немилость. В зале оживленно заговорили.
Гасфорт, должно быть, чувствовал себя па седьмом небе.
— Совершенная истина, ваше высокопревосходительство! — угодливо улыбались подчиненные.
Резко выделялся среди них полковник Ивашкевич — новый советник генерал-губернатора. С первого дня появления в Омске этот офицер, о котором шел слух как о казнокраде и взяточнике, показал себя крайне неприятным человеком. Как и следовало ожидать, очень скоро Чокап и Ивашкевич возненавидели друг друга. На совещании полковник из кожи лез, стараясь свести па нет работу поручика Валихаиова.
Теперь, заканчивая доклад, Чокан вдруг предложил:
— Вопрос вашего высокопревосходительства очень сущест-• I и: нам действительно необходимо произвести учет новых смель. К сожалению, за недостатком времени мы не успели
шостыо обработать материалы. Для этой цели я осмелился бы (• командовать полковника Ивашкевича: ведь эти земли находится теперь в ведении Пограпичпого управления сибирских I ргп.зов. Господин полковник слывет человеком скорым на м'якого рода расчеты, а тут перед ним открывается широкое " к» деятельности: меряй, как душе угодно — верстами ли, са-гпими, четвертями...
Вал притих. У Гасфорта дернулась в улыбке губа. Позеле-''I I от злости Ивашкевич. Щуря серые бесстрастные глаза, с-мот-I < I па Чокана военный губернатор фон Фридрихе.
Итак, господа,— заметил Гасфорт,— я считаю суждения и чикл Валихаиова весьма основательными. Учет новых зе-м I. необходим, отныне он должен проводиться своевременно и икаться одним из важных компонентов исследования. Прошу I'и'подин полковник, продумать, как вы можете это органн-ищаТЬ.
| "п щапие закончилось. Доклад Чокана был послан в Петер-< ,1 Поездка Валихаиова в Кульджу заложила основу «Тар-.....кою договора и открытия консульства в Кульдже и Чу-
\ Чокап вдруг затосковал. Возвращаясь в Омск, он. что на-«•«11 I I т тром промчался через Семипалатинск, только и
V. не сменить лошадей. Теперь, темным декабрьским вече-
м«м • I . о о | запершись в своем домишке и писал Достоев-
.4 ю I окаемый Федор Михайлович!
.......и пользоваться случаем, чтобы написать Вам это
..... Но, и' Вашего отъезда я только ночевал в Вашем граде
и > < | ч» . 11 > у | о и день отправился в путь. Вечер этот был для меня ужасно скучен. Расстаться с людьми, которых я так полюбил и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень п очень тяжело.
Мне так приятны отн немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что ото ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан ix как я Вас люблю...
Омск так противен со своими сплетнями и вечными интригами. что я не на шутку думаю его оставить. Как Вы думаете об этом? Посоветуйте, Федор Михайлович, как ото устроить лучше. Дуров что-то нездоров. Здесь ему, кажется, не так хорошо с чиновническими крючками...
Прощайте пока, Федор Михайлович. Скоро я буду писать более подробно и многогласио. Жду я Вашего ответа...
Ваш покорный слуга Чокай Валиханов».
Достоевский не замедлил откликнуться:
«...Вы пишете мне, что меня любите. А я вам объявляю без церемоний, что я в вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как к вам, и бог знает, как ото сделалось. Тут бы можно многое сказать в объяснение, но чего вас хвалить. А вы, верно, и без доказательств верите моей искренности, дорогой мой Валихап, да если бы на эту тему написать 10 книг — ничего не напишешь: чувство п влечение — дело необъяснимое. Когда мы простились с вами из возка, нам всем было грустно (на душе) целый день. Мы всю дорогу вспоминали о вас и взапуски хвалили. Чудо как хорошо было, если бы вам можно было с нами поехать! Вы бы произвели большой эффект в Барнауле...
Вы пишете, что вам в Омске скучно; еще бы! Вы спрашиваете ответа: как поступить вам с вашей службой и вообще с обстоятельствами. По-моему, вот что: не бросайте заниматься. У вас есть много материалов: напишите статью о степи. Ее напечатают (помните, мы об этом говорили). Всего лучше, если бы вам удалось написать нечто вроде своих записок о степном быте, о вашей жизни там и т. д. Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было бы ново, а вы, конечно, знали бы, что писать (например, вроде Джона Теннера в переводе Пут кипа, если помните).
На вас обратили бы внимание и в Омске, и в Петербурга Материалами, которые у вас есть, вы бы заинтересовали Геогр • фическое общество. Одним словом, п в Омске на вас смотрели бы иначе. Тогда бы вы могли заинтересовать даже родных ваших возможностью повой дороги для вас. Если хотите будущее лето пробыть в степи, то ждать еще можно долго. Но с 1 сентября будущего года вы бы могли выпроситься в годовой отпуск в Россию. Год пробыв там, вы бы знали, что делать.
На год у вас достало бы средств. Поверьте, что их нужно не так много. Главное с неким расчетом жить и живой взгляд иметь па это дело. Все относительно п условно. В этот год вы бы могли решиться на дальнейший шаг в вашей жизни. Вы бы сами выяснили себе результат, т. е. решили бы, что делать далее. Ворогясь в Сибирь, вы бы могли представить такие выводы или га кие соображения (мало ли что можно изобразить п представить!) родным своим, что они, пожалуй, выпустили бы вас и за границу, т. е. года на два в путешествие но Европе. Лет через 8 вы бы могли так устроить судьбу свою, что были бы необыкновенно полезны своей Родине. Например, не великая ли цель, не ■ пятое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который расти ковал в России, что такое степь, ее значение и ваш народ
• и посителыю России, и в то же время служить своей Родине просвещенным ходатаем за нее у русских. Вспомните, что вы первый киргиз, образованный по-европейски вполне. Судьба же | нс сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав вам ду-н|\ п сердце...
По смейтесь над моими утопическими соображениями и га-• мнямп о судьбе вашей, мой дорогой Валихап!
Я гак вас люблю, что мечтаю о вас и судьбе вашей по целым
• им. Конечно, в мечтах я устраивал и лелеял судьбу вашу...
Прощайте, дорогой мой, и позвольте вас обнять и поцело-| 'м 10 раз.
Помните меня и пишите чаще...»
3
1 'Ш.1ЖДЫ, в конце зимы 1857 года, Чокан забрел к Гутков-• ими
II вит, па ловца и зверь бежит! — завидя его, воскликнул Bi* l« t имнроипч.— Петр Петрович, разрешите Вам предста-
...... И' нио ученого, о котором мы только что говорили.
1 ......имн лобастый мужчина с негустой бородкой и пря-
.....ю о |>Iа поднялся навстречу Чокану.
I I I \ы польщен. Петр Петрович Семенов.
— Позвольте узнать, не тот лн вы Семенов, который летом побывал в Джетысу и на Иссык-Куле?
— Тот самый. А я слышал, что н вы только недавно из тех краев,— отвечал Семенов с улыбкой, сразу преобразившей его суровое лицо.
— A-а, это, конечно, Карл Казимирович наговорил,— рассмеялся Чокан.
— И не только Карл Казимирович. В Барнауле я совсем недавно виделся с Федором Михайловичем Достоевским.
— В самом деле! — обрадовался Чокай.— Ну, что он?
— Женился, счастлив, надеется выйти в отставку, полон творческих замыслов.
— Великолепно! Господи, как хорошо! II если бы вы знали, Петр Петрович, как я счастлив нашим с вами знакомством! Прошу вас, расскажите, где вам удалось побывать этим летом?
— Охотно, Чокай Чиигисович.— Семенов сел, откинулся на спинку кресла.— Я, собственно, интересовался Иссык-Кулем. Знаменитый Гумбольдт высказал предположение о вулканическом происхождении гор в окрестностях этого озера. Я хотел убедиться, насколько он прав. Но, к сожалению, пока пи в чем не убедился. До Иссык-Куля мы добрались, а там оказалось полно сарыбагышей. Продолжать экспедицию при таких условиях было слишком опасно. Пришлось возвращаться в Верное. Зато полковник Хомептовский, начальник Заплпйского края, обрадовал: предоставил в мое распоряжение сотню казаков и направил нас па разведку в долину Чу. И тут я все же сделал открытие, опровергающее одно из предположений Гумбольдта относительно Иссык-Куля: Гумбольдт считает, что озеро это имеет сток — реку Чу. Я проследил ее русло и убедился, что Иссык-Куль не питает Чу. Река образуется из двух ветвей: Кочкара, берущего начало в снегах Тянь-Шаня, и Кебнна.
— Я много слышал о Гумбольдте,— заметил Чокап,— по знаком лишь с его книгой «Центральная Азия».
— Удивительно талантливый ученый! Один из основоположников географии растений и физики земли. Лучше всего он знает, конечно, Центральную и Южную Америку. Прошел он и но казахским степям. Вот только па Алатау ему не удалось побывать, отсюда и ошибка с Чу. Любопытно, верным ли окажется его предположение о вулканах? По это уже до следующего лета. Алатау и Тянь-Шань — «белые пятна» в географии, ученью рвутся их исследовать... А великий шелковый путь?..
Великий шелковый путь! Это была заветная тема, так вол новавшая Чокана. Он тут же пустился высказывать предиоло
жеиия относительно торгового пути, который должсп был связать Россию с Восточным Туркестаном, с Кашгарией.
Семенов на первых же порах предостерег Чокана от поспешности.
— По вздумайте поддаваться чувствам, Чокан Чиигисович. Отыскивая древние пути, надо учитывать каждую деталь, каждую легенду и предание. Путь должен быть действительно кратчайший и самый безопасный—объединяющий пароды, сближающий их. Поэтому, прошу вас, удерживайтесь от скоропалительных выводов. Гасфорт будет торопить вас, по вы не сдавайтесь: соображения ваши должны быть отправлены в Петербург лишь тогда, когда вы сами будете полностью убеждены в их основательности.
Так они встретились — два человека, посвятившие свою жизнь путешествиям н открытиям. Впоследствии великий рус-< кий ученый Семенов-Тян-Шанский, вспоминая свое знаком-' гво с Чоканом Валпхановым, назовет его «замечательным • рудитом по истории Востока и в особенности народов, соплеменных киргизам».
Встреча с русским ученым заставила Чокана еще серьезнее взглянуть на собственный труд. Позабыты были и приятельские прушки, и балы в Благородном собрании, и долгие вечерние 'п-гды с друзьями. Вернувшийся к этому времени в Омск Гри-нщии Потанин писал:
-Я застал Чокана с восторженными воспоминаниями о толь-что проехавшем путешественнике. II еще бы Чокану не об-I о жаться этому знакомству. Чокан все более и более углублял-в историю Востока; какие-то загадочные отношения ыхекого племени к этой истории, среди которого являлись ten па древних пародов — усуией, кирёев, наймйнов — в каче-I' имен поколений, заставляли его задумываться н, может ьм i мечтать сделать разоблачения в древней истории Востока и ICTBOM данных, которые представляют народные предания и 1.П КИ старппьт казахского народа».
I и ю зиму Чокан провел в холодном и темпом помещении ар-» |,| Мечи топились скверно, тепло их было бессильно против .пых сибирских морозов.
11ni...п прочитывал отчеты местных властей, рапорты станич-I.tiч м iM.uion, рассказы, записанные со слов купцов, директивы в . | 1ч,.мы губернаторов — весь материал, который имел хоть i и • пибудь отношение к связям России со степью.
■iик II находкой, пожалуй, был документ, который давал ..и i ильные сведения к вопросу о расселении киргизов.
Записи относились к середине XVIII века. В них говорилось, что к властям крепости Усть-Каменогорск обратились двенадцать семей киргизов. Они просили пропустить их па юг, где надеялись найти своих родичей. По их словам, предки их жили «в здешнем Сибирском крае, между Томским и Енисейским городами, против города Красноярска в степи»... Но в начале XVIII века на их кочевья напали и насильно увели три тысячи семей киргизов в «Зюигарскую землицу». Двенадцать семей теперь хотели соединиться со своими родичами.
Чокай читал известную книгу историка Х\ 1 века Мухаммеда Хайдара «Тарихи-Рашиди». В этой книге говорилось, что «киргизы уже кочевали в конце XV столетия в горах около Анджана, а во времена самого историка (около 1520 года) они распространяли свои кочевья до Иссык-Куля». И киргизские аксакалы в беседах с Чоканом тоже утверждали, что родина их — район Иссык-Куля.
Чокап уселся за изучение «Маиаса». Этот древнейший и обширный эпос должен был пролить свет па происхождение народа.
Постепенно Чокап начал приходить к убеждению, что киргизы жили па Иссык-Куле с незапамятных времен, а не переселились туда вследствие войн. Польше того, «есть предание о том,— писал Чокап,— что они кочевками своими с юга на север распространялись до Черного Иртыша, Алтая и Хангая, а па восток до Урумчи. Такие перекочевки остановились только тогда, когда между Алтаем и Тянь-Шанем образовалось сильное владение джунгаров».
Работа была увлекательная. В ценности ее Чокап пе сомневался. Обобщая свои выводы, он часто советовался с Потаниным. Потанин усердно помогал ему в поисках архивных документов. В то время Потанину был поручен разбор областного архива.
Григорий глядел теперь совсем пе тем бравым хорунжим, каким был в прошлый свои приезд из Джетысу. Беседы с Чока-ном и Дуровым, знакомство с новой для него литературой, а особенно влияние Семенова сильно изменили молодого офицера.
— Обоим вам необходимо ехать в Петербург,— неустанно твердил Семенов,— пе то провинция засосет вас, погубит в вас ученых. В столице — университет, литература, культурная среда, которая так вам необходима. Поезжайте, друзья мои, учить ся. пе то упустите золотое время, тогда поздно будет.
Глаза Чокаиа сияли восторгом: да, да, непременно! Он за пишется на восточный факультет, Григорий — па естественный, а потом они вместе будут путешествовать но Востоку! Григории в ответ лишь уныло пожимал плечами: все это, конечно, прекрасные мечты, а вот действительность — она сурова и неодоли-ма. I рнгорию, казачьему офицеру, надлежит двадцать пять лет верой п правдой отслужить царю и отечеству. Поэтому, как оно пн горько, от университета придется отказаться.
Чокап пе сдавался. Надо искать выход! Не может быть та кого положения, из которого не было бы выхода! Друзья ломали головы, прикидывали так и эдак, по, увы, не могли ничего придумать.
Л пока они работали и строили планы па будущее, Петр Петрович вел переписку с Петербургом. В марте пришла радостная весть: 27 февраля 1857 года путешественник Чокап Чингп-сович Валихаиов был избран действительным членом Русского 1 оографического общества. Географические и исторические исследования двадцатидвухлетнего Чокаиа стали известны в ученых кругах Петербурга.
Научные результаты его первых путешествий были отражены в талантливо исполненных работах: «Дневник поездки на Иссык-Куль» н «Записки о киргизах».
Их автор пе подозревал, что его труд получит позже такое признание, что крупнейший востоковед Егор Петрович Ковалев-
• ' им, прочитав его отчет о поездке в Кашгар, напишет на уголке 'к> рукописи: «Гениальный молодой человек». Таково было '•пение знаменитого путешественника, одного из немногих, кто побывал в Китае и Африке. Теперь, будучи директором Ази-
• I«• кого департамента министерства иностранных дел, Ковалев-1.ИП внимательно знакомился с исследованиями Чокаиа. II ра-' шалей. Суждения совсем еще молодого Валиханова поражали
и да ментальностью змн ппй, оригинальностью, свежестью. Наступил апрель. Семенов отправился па Иссык-Куль. На "щжгствеином обеде, который давали Гутковскпе в честь отъ-' нищего ученого, присутствовал и Чокап. Когда общество | шлось из-за стола, Петр Петрович увел своего молодого • в кабинет хозяина.
Чокап Чпигнсовпч,— начал он,— мы с вамп говорили о •" 'видимости вашей поездки в Петербург. Слов пет, без упп-н к1 it кого образования невозможно стать большим ученым, ■нс хочется сделать вам одно предложение. Вы побывали ...... ысу, обследовали страну дикокаменных киргизов...
Горную страну киргизов, Петр Петрович. Казахи и киргы-|||.| разных народа.
>ги еще не доказано, Чокай Чпигнсовпч. И Гумбольдт,
1 .и р считают пх двумя племенными союзами одного парода.
— В скором будущем им придется убедиться в псверпостп своих выводов.
— Буду рад, если вам удастся доказать свою правоту... Так вот, для мировой пауки материалы о Восточном Туркестане явились бы бесценными, по европейцам путь в эти земли закрыт. Я убежден, что в настоящее время исследование этой страны под силу только вам. Что бы вы сказали, если бы вам предложили отправиться в подобное путешествие? Сами знаете, эго очень опасно, однако...
— Вы желаете мне только добра, Петр Петрович,— отвечал Чокан.— Если вы считаете, что поступление в университет можно на время отложить,— я согласен.
— Ваша смелость покоряет, милый Чокан Чипгисович. Только такая беззаветная преданность науке создает настоящих ученых.
— Даже без университетского образования?
Семенов рассмеялся, но глаза его были задумчивы. Правильно ли поступает он. толкая молодого ученого на такое немыслимо опасное дело? Чокан горяч, смело идет на риск. Жизнь только началась, а он готов играть со смертью. Понимает ли он, с чем сопряжено это путешествие?
Чокан почувствовал сомнение, охватившее ученого.
— Петр Петрович, вы поговорите с Гаефортом. Если и он считает путешествие в Восточный Туркестан необходимым — я готов.
— Вы должны быть готовы только к исследованию, не более. Эх, Восточный Туркестан, моя мечта... Однако дело это решится в Петербурге, а не в кабинете Гасфорта. С генерал-губернатором я буду говорить о другом: о бесчипствах офицеров и чиновников, посылаемых в степь Ивашкевичем, Фридрихсом и Кройерусом... Л вас прошу серьезно подумать о нашем раз говоре. Недавно в Кашгар через Индию отправился австрийский ученый Адольф Шлагинтгейт, и вот- пропал. Пикто не знает, что с ним сталось.
— Да, страшно...— чуть помолчав, проговорил Чокан.— Боюсь, что он погиб...— II тут же улыбнулся, тряхнул головой: — По со мной-то так не будет: я — пе европеец.
Резвая тройка, рассыпая по степи звон колокольчиков, унесла из Омска Семенова. Тут же следом за ним уехал и Дуров, уже отработавший свой «подневольный» срок в канцелярии: по на стоянию Чокапа он отправился в Сырымбет, нить кумыс. Чокан остался в городе — работать, готовиться к опасному путине ствпю. Тем временем в Петербурге решалась его судьба.
В докладной записке министру иностранных дел Ковалевский настоятельно доказывал необходимость организации научной экспедиции в Восточный Туркестан, или Кашгарию, как иногда называли эту страну по имени главного ее города -Кашгара. Пограничные с Кашгарией земли, указывал Ковалевский, уже исследованы поручиком Валихановым, и материалы его представляют неоценимый вклад в русскую и мировую науку.
Министерство изучало материалы, министерство раздумывало... К этому времени из Кульджи пришло письмо консула .Захарова, в котором говорилось, что из-за беспорядков и смут кокапдекие и ташкентские купцы прекратили торговлю с Илий-ским краем и Кашгарией. Сама обстановка требовала расширения торговых связей с Восточным Туркестаном и организации научной экспедиции.
Министерство обратилось к государю. Как только император наложил резолюцию, па имя геиерал-губерпатора Западной Сибири Гасфорта поступил приказ о немедленной подготовке экспедиции в Кашгарию.
педиция.
Трудно было ее организовать. Прежде всего следовало подоб рать верных людей. Легко ли их найти? II можно ли послать с ними Чокана? А вдруг каким-нибудь образом откроется, что он — офицер русской армии? Тогда — верная гибель для всей
экспедиции.
осточный Туркестан, Кашгарпя, Алтышар, или п переводе Страна шести городов,— вот многие названия земли, в которую лежал путь Чикана. В те времена ото был таинственный, неведомый миру край. Правили им китайские чиновники, ставленники династии Цип, а население — киргизы, уйгуры, дунгане, татары — находилось под духовным влиянием Коканда, самого реакционного, фанатичного мусульманского государства. Путь в згу страну для любого европейца был заказан: Коканд и Хива словно высокой стеной отгородили ее от всего мира. Время от времени доходили глухие слухи о происходивших в стране волнениях и смутах. Народы, изнемогавшие от произвола чиновнике 1!, высоких налогов, бесконечных поборов в пользу мечетей, поднимали восстания, которые жестоко подавлялись. Различные мусульманские секты враждовали между собой — и тут происходили столкновения, лилась кровь... Государственная власть была неустойчива.
Что же это за страна? Почему живет так глухо, так обособ ленно? Как склонить ее к добрососедским отношениям, вовлечь в торговлю, в общение?
Ответ па все эти вопросы должна была дать задуманная экс
Поразмыслив и так и эдак, Гасфорт поручил это дело полковнику Гутковскому. Тот выехал в Семипалатинск и встретился с купцом Букашем Аупаевым, который знал, можно сказать, весь торговый мир Востока. Власти нередко прибегали к его помощи. II па этот раз он выручил Гутковского: вдвоем они подобрали восемь купцов, согласившихся везти в Кашгарию свой товар. Караван должен был возглавить выходец из Кашгарии Муса бай Токтыбаев, у Мусабая там жили родственники, страну он знал хорошо, и поэтому представлялся полезным экспедиции. Одно условие поставили торговые люди: если они лишатся товаров, ю убыток пусть возместит государство.
Подготовка экспедиции уже началась, когда Гасфорт получил донесение, основанное на показаниях ташкентских н ко-кандекпх торговцев. Оказалось, что некий ходжи Валихан возглавил восстание кашгарских мусульман. Его отряд просочился в крепость, перебил стражу н ворвался в город Кашгар. Но развить успех ходжи не удалось. Вскоре повстанцы были разгромлены, и предводитель их бежал.
Генерал-губернатор приказал отправить Гутковскому копию донесения п официальное письмо, в котором полковнику предлагалось ехать в Верное, вызвать туда поручика Валихапова и вместе с начальником Алатавского округа Перемышльским детально разработать маршрут каравана. Обо всем проделанном < ообщить генерал-губернатору.
Гутковскнй поспешил в Верное. Через несколько дней там оказался п Чокай.
Гасфорт в письме предлагал пдти через Кульджу: он пола-I ы, что по проторенному пути Чокану будет легче добраться ю Кашгарии. Но по зрелом размышлении был выбран другой фшрут: через владения киргизского рода бугы, далее по юж-| >й долине Иссык-Куля, через перевал Зауке. Этот путь сочли па* удобным для прохождения большого каравана.
Однако возникло повое осложнение: манап Бораибай умер, ьупцы отказывались от рискованного предприятия. Они счита-I что со смертью манапа вновь разгорится вражда меж-б\ I ы п еарыбагышами. И, конечно, любой караван, следу-щий по владениям бугы, подвергнется нападению сарыоа-I ышой.
Купцы — народ осторожный п опытный, их опасения были |шраспы. Не успел еще Гутковскнй выехать в Семппала-"а., чтобы попробовать их уговорить, как с Иссык-Куля сооб-' п о новых столкновениях между родами-соперниками. Тем менее полковник помчался па переговоры. Купцы согласились снарядить караваи лишь при условии, что до самой границы ого будет сопровождать отряд в сто сабель.
Из Семипалатинска полковник привез в Верное Дунаева, который подал мысль, показавшуюся Карлу Казимировичу весьма заманчивой. Дунаев сообщил, что лет двадцать назад в Семипалатинск переехал кашгарский купец средней руки. Позднее он перебрался в Россию и открыл лавку в Саратове. Аупаев знал, что купец этот умер, а судьба его сына Длпмбая неизвестна. Теперь он был бы в возрасте Пока на. Так почему бы Вокалу не назваться Алимбаем? Тогда его поездка в Кашгарию не вызовет никаких подозрений. Судет даже лучше, если он поведет караван: родственников Длпмбая обрадует его достаток.
Чокаиу понравилась мысль купца, извещенный обо всем Гасфорт тоже ее одобрил. А Гутковский был просто счастлив: он очень тревожился за Чокала, пытался даже отговорить его от опасной затеи, но молодой ученый, одержимый жаждой попасть в неведомый Алтышар, не желал ничего слушать. Перевоплощение Чокаиа в Длпмбая, по мнению Гутковского, ограждало его друга от больших бед.
Впервые за многие годы Чокай расстался с военным мундиром. Наголо обритый, в камзоле с короткими рукавами, в длинном восточном халате, традиционной тюбетейке и мягких сапогах-ичигах он выглядел симпатичным молодым купцом. Резкий разлет бровей и цепкий взгляд свидетельствовали о напористом характере. Держался он горделиво, если не сказать — надменно. Увидев впервые своего юного друга в таком обличил, Карл Казимирович восхищенно расхохотался.
Всего несколько человек знали эту тайну, однако Чокай и Гутковский приняли целый ряд мер предосторожности, чтобы, храпи бог, кто-нибудь чего-нибудь не пронюхал. В частности, Чокай не выезжал из Джетысу вплоть до самого лета 1858 года, когда туда прибыл экспедиционный караван.
Кроме Мусабая Токтыбаева, в караване никто не ведал, что Чокай — русский офицер. Для всех он был родственником кара-вапбанш Мусабая. Поскольку русским подданным доступ в Кашгарию был закрыт, решено было назваться апдижапцами — подданными Кокаидского ханства, торговавшими в Семипалатинске.
Караван выглядел внушительно. Сто один верблюд и шестьдесят пять лошадей были навьючены самым ходовым в Капп а рип товаром. Семь приказчиков и тридцать четыре слуги были наняты купцами, но в пути все они подчинялись каравапбаши. Разумеется, никто из них вовсе ничего не знал о Чокане.
На прощальпом ужине, устроенном Аупаевым, купцы cine раз поклялись хранить в тайне цель, для которой был снаряжен караван, дали слово не оставлять друг друга в беде.
Экспедиция должна была выйти из селения Карамула, расположенного в тридцати верстах от крепости Копал. Чокап прибыл туда 28 июня.
2
Караван выступил из Карамулы, 1 июля 1858 года перешел через Алтып-Эмельский хребет и направился в долину реки Или. Как всегда, тотчас же стали обнаруживаться всевозможные мелкие неполадки, из-за которых то и дело приходилось останавливаться. Шли медленно.
Первый большой привал устроили в ауле аксакала Аблссти, того самого, который сопровождал Чокаиа в поездке на Иссыь Куль. Услышав о караване, Аблестп выехал ему навстречу. Чокан принял аксакала в своей юрте. Подошел и предводитель рода джалаир тюре Жапгазы со своей многочисленной свитой. Мусабай накрыл для гостей щедрый дастархан.
Оказалось, что джалаирские аулы нуждались в мануфактуре, п Жангазы просил каравапбаши завернуть к ним. По торговать в казахских аулах путешественникам было не с руки; слух и караване быстро разнесется по округе, его потребуют в другие аулы, а коли купцы нс пойдут — начнутся обиды.
Мусабай деликатно объяснил главе рода, что караваи снаряжен во псполпеппо торгового соглашения, и весь товар помечен в списках. Таковы, мол, условия «Тарбагатайского договора», заключенного в позапрошлом году, и нарушать его не сле-1уот. Чокап и Мусабай заверили Жапгазы, что как только вернутся домой, непременно пришлют к ним купцов с товарами I m аулов.
Два дня пробыли путники во владениях рода абдаи. Старик \блести выделил опытных проводников в помощь каравану, виданы же па заранее приготовленных плоскодонках и плотах переправили своих гостей па ту сторопу Или.
Следующий большой привал устроили в богатой травами донне реки Каркары. Путь был нелегким, верблюды и лошади | тли, исхудали. Было решено дать им попастись.
Купцы взялись закупать овес для продажи в Кашгарии, а Чокай направился в киргизские аулы, чтобы передать подарки, предназначавшиеся родным покойного манапа Борапбая.
Сразу же после смерти манапа Чокай посетил аулы буты и выразил им свое соболезнование. Теперь Чокана встретили тут как желанного гостя. Весть же о том, что он привез подарки от самого генерал-губернатора, окончательно покорила сородичей манапа. Хорошо тут было Чокапу, так хорошо, словно он гостил в родном Сырымбете. Ласково, душевно относились к нему хозяева. Как славно было чувствовать эту душевность сейчас, перед трудным путешествием...
Во владениях бугы торговали в те дин купцы из Кашгара. Чокан с ними познакомился, договорился в начале сентября вместе ехать в Кашгарию. От купцов он узнал, что все шесть городов Восточного Туркестана открыты китайцами для торговли с соседними азиатскими странами.
Последнее известие поторопило путников. Второго сентября караваи Чокана соединился с тремя небольшими караванами татарских и кашгарских купцов. Вместе с участниками экспедиции их теперь насчитывалось шестьдесят человек.
В два перехода миновали проход Сапташ, невысокий перевал Кызыл-Кпя, и вышли к северному побережью Иссык-Куля. Далее путь лежал по плодородной долине озера. Казачий отряд, выделенный для охраны каравана, следовал позади, ехал вроде бы сам по себе, для своих надобностей, отнюдь не сообщаясь с караваном.
Но все-таки слух, будто среди купцов находится русский офицер, распространился между киргизами. Это было опасно. Чокан сказался больным и, пока они находились близ Иссык-Куля, не показывался па люди. Кашгарцы не обратили внимания па слухи: они знали, что у Мусабая и Алпмбая в Восточном Туркестане есть родичн.
Девятого сентября караван снялся с реки Кызылсу н вступил в Заукипскую долину, образуемую рекой Зауке и ее притоками. Долина постепенно сужалась, пихтовые леса сменялись зарослями барбариса, жимолости, шиповника. Потом пошли огромные валуны. Здесь казачий отряд отстал: согласно приказу, он должен был охранять караваи только до этого места. Каравапбашп велел своим людям вооружиться.
В ночь па третьи сутки произошла первая стычка с киргиза ми. Несколько нападавших попало в плен, среди них оказался брат известного разбойника Джанета. Вести с собой пленных не было никакого смысла, и Чокан, посовещавшись с Мусабаем, решил их отпустить, предварительно взяв с них клятву, что они не будут беспокоить караван.
По через два дня произошло повое нападение. Купцы опозпа ли среди всадников самого Джанета. Караван был готов к любым неожиданностям, поэтому винтовки не разряжались, копи паслись на привязи. Сильная винтовочная стрельба остановила разбойников, но и в караване появились раненые.
На крутом подъеме, которым заканчивалось Заукинское ущелье, иод непрерывным дождем п мокрым снегом, произошла первая потеря: сорвались вниз и разбились пять верблюдов и две лошади.
Караван поднимался все выше. Дорога лежала вдоль обшир пого нагорья, называемого сыртом Центрального Тянь-Шаня. «Сырт» означает «спина», «хребет». На горах лежал ослепительно белый снег, дул порывистый ветер.
Они вступили в край, где не побывал еще пн один ученый. О нем мечтал Семенов. Понятно, что Чокан вел тщательные наблюдения: отмечал природные и климатические особенности, флору, фауну, собирал коллекцию горных пород.
«Сегодня мы перешли Зауку,— писал он в дневнике,— п выступаем в страны неведомые и незнаемые. Неизвестность эта заставляет меня вести более подробный и правильный дневник. Караван наш только что успел разбить коши и шатры... Кругом видны белые верхи гор, внизу чернеет ущелье, в глубине которого виднеется небольшое озеро. Идет снег и холодно. Я пишу эти строки в коше при свете походного костра...»
Проходы и подъемы следовали друг за другом. 11а одном из них, Чахыркорумском, сорвалось в пропасть около двух сотен овец.
К концу сентября караван достиг гор Терскты-Даван, составляющих южный склон Тянь-Шаня. Позади, считая ог долины Иссык-Куля, осталось около двухсот верст пути. Нелегким был этот путь. Люди и животные вконец измучились, из ста верблюдов выжили только сорок.
На южном склоне Тянь-Шаня климат оказался совсем дру-шм. Будто снова вернулось лето. Чокай закопал в ущелье Те ректы-Давап свой дневник, выехал вперед, поднялся на пере вал. Сзади, сияя снежными шапками, высился Тянь-Шань. Посреди лежала таинственная Кашгария — мечта великого Гумбольдта п Риттера. Гордые мысли овладели Чокаиом. Но чт его ищет в неведомой европейцам стране? Труден был путь, н'щако, быть может, в этом последнем переходе его подстере |а(Ч’ смертельная опасность. Что принесет ему гибель? Кинжал \ секс, знаменитого разбойника Теректинского ущелья? Сабля ■ ч,жп Валихапа? Топор палача в Кашгаре? Или какая-пи-б\дь неизвестная болезнь?
Он стоял в задумчивости, и вдруг почувствовал дурноту. Но хватало воздуха для дыхания, ударил приступом кашель. Это все высота — бог с ней совсем... Потом оп увидел, как остановился караван, засуетились люди: нал еще один верблюд. Караванщики с браиыо стаскивали с пего тюки...
До Кашгара оставалось сто тридцать верст. По совету каш-гарцев, Чокан и Мусабай послали гонцов к кашгарскому правителю. На Востоке окрестности торговых городов особенно опасны.
Навстречу им кашгарский аксакал выслал специальный отряд. Оп принес добрые вести: в городе восстановлен порядок, остатки отряда ходжи Валихана казнены. Несмотря па то, что кокандцы имели отношение к этому восстанию, власти оставили им прежние права в управлении страной.
Вот почему аксакал Кашгара прислал каравапбаши письмо и халаты в знак особой милости. Он лично знал Мусабая и поверил, что караваи принадлежит аидижанцам, подданным Ко-кандского ханства.
На другой день путники достигли первого пограничного пикета. Оп был обнесен глиняным дувалом с четырьмя невысокими башнями но углам. Однако офицера па месте но оказалось, пришлось заночевать возле крепости.
Чокай до утра не сомкнул глаз, так оп волновался. Что-то ждет его в этой стране? Ее география, история, политическое и культурное состояние почти неизвестны Европе. Здесь пропал без вести путешественник Адольф Шлагиптвейт. Как-то примет Алтыппр Чокапа?
На память приходили великие первооткрыватели. Знаменитый итальянец Марко Поло, в XIII веке побывавший в Кашга-рип. Оп несколько лет служил при дворе монгольского хана Хубилая и потому имел возможность посетить любую страну Внутренней Азии. Португалец Госс Бепедикт, глава одной из иезуитских миссий в страны Востока. В истории оп известен как «иезуит Гоес». Предприимчивый монах служил при дворе великого правителя Индии Акбара и по его поручению совершил путешествие в Китай. Это было уже в XVII веке.
И вот теперь ему, Чокапу, посчастливилось попасть сюда. Пет, нет, мало оказаться в этой стране, надо описать ее, сделать свои труды достоянием европейской науки. Надо еще уцелеть... Что-то думают сейчас о нем на родине?
С восходом солнца Чокай был па йогах. Из пикета сообщили, что прибыл офицер и требует к себе каравапбаши. Наступил ч.и первых испытаний па чужой земле.
Мусабай и Чокап представились офицеру, знаком отличия которого был золоченый шарик на головном уборе. Офицер принял купцов вежливо, просмотрел опись товаров. Пропустили стада через единственные ворота, пересчитали людей. Вся процедура окончилась довольно быстро — не зря офицер получил пода рок.
Миновав пикет, караваи в два дня достиг предместья Кашгара. На пути встречались маленькие деревеньки, окруженные садами и огородами. Теперь Чокап во всем положился на Мусабая.
Возле города каравап остановили китайские чиновники и вновь тщательно осмотрели поклажу. Повторная проверка озадачила путников, Чокан же не на шутку встревожился. Опытного Мусабая рядом не было: он с одним из попутчнков-купцов отправился приветствовать кашгарского аксакала. Но осмотр прошел без осложнений, и караван проследовал дальше.
О причине второй проверки узнали позднее. Оказалось, что переводчик на пограничном пикете не получил ожидаемою подарка и в отместку, составляя опись поклажи п списки людей, нарочно все переврал. По его записям выходило, что купцы вовсе не андижанцы, торговавшие в Семипалатинске, и что их нс пятьдесят семь, а более ста, и у каждого ружья.
Получив такие сведения, правители города, пережившего за последние годы несколько восстаний, встревожились. 11а город-| кие степы была поднята стража, приведен в боевую готовность гарнизон, насчитывавший пять с половиной! тысяч воинов.
Однако аксакал Насреддин принял Мусабая радушно. Оп не обратил внимания па донесение, переполошившее китайские власти, благосклонно поговорил с известным купцом и разрешил ему свободно располагаться в городе.
Вместе с Мусабаем в караваи прибыл особый чиновник аксакала. взимавший пошлину в пользу мечети. Едва успели пересчитать скот п уплатить пошлину, как появился уже особый итайский чиновник. Опять осмотр — тщательный, подробный, юлгнй...
Наконец с формальностями было покончено, и первого октяб-I 1858 года караван вступил в долгожданный Кашгар. Прите со скотом оставили за городом, с собой взяли только опары.
Узкими пыльными улицами пробирались к центру. По дерс-Iиному расшатанному мосту перешли через речку Тюмень.
Мусабай и Чокап ехали впереди.
Ну вот, теперь можно н отдохнуть,— с облегчением проговорил Мусабай. II вдруг улыбнулся, хптровато прищурившись.— Попьем вволю вина, полюбуемся на танцы девушек, наслушаемся песен. А какие здесь встречаются красавицы!
Слова почтенного купца удивили Чокана. Говорить о вине п женщинах в этом центре магометанской веры казалось но меньшей мере безрассудным. Потом он решил, что старик над ним потешается.
— Мусеке, вы, кажется, изволите шутить?
— Что вы, я вовсе не шучу! — Купец рассмеялся.— Здесь в самом деле не преследуется употребление вина, п женщины пользуются свободой.
Они свернули на большую площадь, уставленную по краям бамбуковыми жердями с ящичками наверху. В ящичках были отрубленные человеческие головы. Посреди площади высилась целая пирамида из таких голов.
— Что это, Мусеке?..
— А-а! — Мусабаи махнул рукой.— Это головы казненных нукеров — воинов ходжи Валихана. Их тут выставили, чтобы народ устрашить.
Улица, хотя п считалась центральной, была пустынна. Лишь появление каравана вызвало на ней некоторое оживление. Зато сами путешественники приуныли и ехали молча. Позже они узнали, что всех чужестранцев специально проводили по этой улице.
Наконец они добрались до андижанского караван-сарая, где и пристали. А вскоре к ним пожаловал сам аксакал Насреддин со своими приближенными. Это было актом высокого уважения. Спустя какой-нибудь час весь Кашгар знал о его визите. Таким образом аксакал как бы взял приезжих купцов под свое покровительство.
Через день-два отдыха их вызвал к себе доргабек, один из высших чиновников в Кашгаре. Он учппнл купцам форменный допрос. Все интересовало доргабека: и по какой дороге они ехали, тт какой товар привезли, и сколько с ними людей, и бывали ли в России. Чокай и Мусабай вновь и вновь повторяли заученные ответы.
Снова тревога овладела Чокапом: неужели слух, возникший на Иссык-Куле, дошел сюда?
Па другой день новый вызов. На этот раз опп предстали перед амбанем. После нескольких вопросов генерал сказал по-
китайски своим подчиненным:
— Никакие они не русские и не татары. Это самые настои щие апдижапцы. По беспокойте их больше, пусть торгуют.
Чокан и Мусабай вздохнули с облегчением. Однако нс приходилось сомневаться 15 том, что какие-то слухи все же просочились в Кашгарию. Опасность не миновала, она лишь па время отдалилась.
3
Чокан и Мусабай открыли свои лавки. Появились первые покупатели и первые собеседники. Горожане и торговцы подолгу задерживались в лавках. Непременно затевались разговоры.
Чокан понемногу знакомился с городом, с его историей, хозяйством, жпзпыо народа. Приходилось встречаться с людьми разных национальностей и сословий. Покровительство аксакала Насреддина открыло доступ к письменным источникам — официальным документам, донесениям, книгам. Несколько ценных исторических книг Чокан приобрел у купцов, кое-что — через ученых и поэтов Кашгарин. Особенно радовался он таким редким книгам, как «Жизнеописание султана Сутук-Вугра-хана», первым принявшего ислам и распространившего его в Кашгаре, п «Жизнеописание Туглук Тимур-хана» — о первом монгольском хане, принявшем ислам.
В стране, которая представлялась как один из мусульманских центров, процветала веротерпимость. Здесь по утрам не загоняли людей насильно в мечети, как это было принято в Кухаре. Женщины ходили без паранджи, при желании могли беспрепятственно оставить мужа. Правда, при этом опп не имели права на часть его имущества. А вот муж, бросающий жену, должен был обеспечить ей безбедную жизнь.
В Кашгаре не существовало и особых духовных надзирателей, сопровождаемых слугами с палками. Горожанам не приходилось бояться, что кто-то может остановить их на улице и заставить читать молитвы. А в Бухаре за незнание Корана немедленно следовало наказание палками.
Кашгарцы отличались общительностью, гостеприимством, невозможным в Бухаре. Женщины и мужчины па равных правах участвовали в увеселениях. Чокан побывал на нескольких вечерах, где было вино, музыка, танцы.
Через несколько дней, когда торговля наладилась, Мусабай обратился к Чокапу:
— Теперь нам с вамп надобно жениться.
Чокан, занятый изучением рукописи, только отмахнулся — не мели, мол, чепухи. По купец не отставал.
— Алимбай-мурза, я по шучу. В Кашгаре ость закон, по которому каждый иностранец обязан взять себе временную жену — чаукен,— иначе его выдворят из страны.
— Вот как?!
— Ничего не поделаешь, надо решаться.
— Эх, дал айран — не жалей ведра,— тихо пробормотал
Чокай.
— Что вы сказали, Алимбай-мурза?
— Это я себе,— рассмеялся Чокай.— Здесь самое страшное— ссориться с властями. Придется соглашаться.
— Тогда мы сегодня же пойдем в дом невест,— заторопился
Мусабай.
Он расправил сутулые плечп, заулыбался. Без особой нужды переложил с моста на место тюк материи. Было видно, что почтенный купец не без удовольствия подчиняется обычаю
страны.
Не прошло и двадцати минут, как Мусабай вывел Чокана из дома. Он шел впереди, то и дело оглядываясь на молча шагавшего за ним спутника, словно опасаясь, что тот сбежит. Вдруг рассеянное лицо молодого человека сосредоточилось, на него легла какая-то мрачная тень. Купец бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел Чокан, н увидел в конце проулка знакомую жердь, на которой висела клетка с головой казненного. Бывалый купец вздрогнул. О всевышний, что за мысли бродят в голове этого юноши? Не часто увидишь, чтобы человеческое лицо так менялось: на нем как бы отразился трагизм людских судеб, вовлеченных в чудовищную игру истории.
Тем временем они уже подходили к дому, где содержались
невесты, предназначенпые для иноземцев.
Приняли их приветливо. Девушки с пасурмлепными глазами и бровямп, без паранджи, держались непринужденно. Почти всех привела сюда нужда, по они не унывали. Лицо Чокана прояснилось: ему нравилось мужество этих слабых созданий. И вместе с тем в сердце родилось горькое сожаление: девушки
улыбались, а в глазах их светилась тоска...
— Алимбай-мурза, вот псвеста, предназначенная вам
аллахом.
Купец и тут показал свою растороппость: он подвел к Чока ну миловидную восемиадцатилетпюю девушку. Румянец смущения пылал па ее щеках. Должно быть, не о таком замужестве мечтала она... Стройный молодой жених ее тоже был взволпо ван. Лишь па мгновение поднял он глаза па невесту. Тонкое лицо его побледнело.
Их обвенчали по кашгарскому обычаю, а на другой день отпраздновали это событие. Мусабай нашел родственников настоящего Алимбая и оповестил их о свадьбе. Из всего-то этот купец умел извлечь пользу! Родственники Алимбая были счастливы: нашелся давно пропавший родич, да еще и богатый! Как и всем купцам Востока, им хотелось торговать с западными странами. Алпмбай мог им в этом помочь... Новоявленные родственники Чокана, а их оказалось немало, обставили свадьбу настолько пышно, насколько это позволяли условия Кашгара. Лучшие танцовщицы показывали здесь свое искусство. Танцы сменялись песнями. Чокан чувствовал себя словно в чудесной восточной сказке, в одной из тех, которыми бредил в детстве. Но теперь это была не фантазия, не грезы. Это была сказка трудной человеческой жизни. Искрились от невиданно богатой свадьбы глаза невесты, покорно улыбались Чокану...
Прошло два-три дня, п Чокап еще раз убедился, что па опыт Мусабая можно положиться: избранница его оказалась ласковой и искренней.
Из рассказов чаукен Чокан узнал, что росла она в добропорядочной семье, по родители скоропостижно скончались, родственников не оказалось. Нужда заставила ее прийти в дом повеет и ждать, что пошлет ей судьба. К внимательному, заботливому Чокану она быстро привязалась и ничего от пего не скрывала. Рассказы ее были для Чокапа бесценны.
4
Торговые дела купцов шли ходко. А Чокан неустанно собирал и обрабатывал все новые материалы. Он изучал страну со всех сторон, ничто не оставалось вне его поля зрения. И ему
■ ткрывалась жизпь парода с ее непарадной, непраздничной стороны. Спустя год он напишет: «Ненависть туземцев к китайцам непримирима и нс мудрено: китайские чиновники грабят и
корбляют народ, забирают даром товары; всякий китаец попишет себя вправе бить кашгарца, который при встрече с пим по
■ о и дет с лошади. Вообще состояние Восточного Туркестана само«' плачевное и вдобавок безвыходное, благодаря вражде разных' партий, не позволяющих пароду соединиться для сверже-| ия с себя ненавистного ига».
Чокап покупал керамические изделия, фигурки из слоновой
■ "сти, бамбука, золота и серебра — словом, лучшие образцы о родного прикладного искусства. Через некоторое время моло-
дой любознательный купец Алимбай был уже своим человеком в торговых факториях бухарцев, персов, афганцев, армян.
Поскольку города Алтышара — Кашгар, Аксу, Уч-Турфаи, Япысар, Яркенд и Хотап находились под политическим влпя-иием Кокапдского ханства и были открыты для торговых связей со странами Средней Азии, Чокай решил их посетить.
У купца Мухснна Сагптова осталось еще изрядное количество сафьяновых сапожек, которые пользовались в этой стране особенным спросом. Чокай уговорил купца продать их в Яркенде и Хотане.
На несколько дней небольшой караван их остановился в Яныс-аро, где Чекана радушно приняли знакомые купцы. Дальше путь лежал через песчаную степь Кумшайдап. Стояла жара, ослепительно белел выжженный солнцем песок. Чокай с интересом глядел вокруг, делал зарисовки, собирал скудные пустынные травы. Ехал и вспоминал, как еще в детстве с муллой Аубд-киром читал книгу о прогремевшей в этих местах священной войне мусульман... Здесь столкнулись две веры — ислам и буддизм. В нескончаемых кровопролитных боях гибли тысячи людей. Павшие провозглашались праведниками, над их могилами воздвигались молельни, их чтили все мусульмане. Когда-то Чокай только в мечтах представлял себе это громадное поле битвы, и вот увидел его въявь. Земля была сурова: пески уходили все дальше па восток, дышали в лицо неживым жаром, кое-где виднелись соленые озерца...
В безлюдной пустыне их догнал нарочный из Кашгара. Мусабай просил Чокана срочно вернуться. Вести были действительно тревожные: в Кокапде сменился хан, ожидались болыпн > перемены, возможно, даже война. Ходили слухи, что ходжи Ва-лихан собирал под свое знамя новый отряд мятежников. В Алтышаре имя ходжи вызывало у людей неописуемый ужас: последнее его восстание было сопряжено с большими жертвами, жестоко подавлено. В таких условиях передвижение по стране и даже само присутствие в 11011 иностранцев могло окончиться для них весьма печально.
Чокап п ого спутник поспешили в Кашгар.
За две педели в городе произошли ощутимые изменелп к Аксакал Насреддин и его семья были взяты под стражу, из Ко-канда приехал новый аксакал Нурмагомёт. К счастью, он ок и зался человеком мягким, обходительным, любителем веселых компаний. Купцы быстро с ним сблизились, часто приглашали в гости. Приязнь аксакала передалась и чиновникам, и Чокай стал пользоваться еще большей свободой в городе.
| Нид города Омска. |
Вывший генерал-губернаторский дворец в Омске, где служил Ч. Валиханов в 1853—1859 гг.
N крепление Верное.
| Здание Омского кадетского корпуса. Здесь учился Ч. Валиханов. |
|---|
| Ф. М. Достоевский и Ч. Ва.шхатж. |
/
' у/Д. „
/Г
......i pii(|> письма Ч. Валиханова Ф. M. Достоевскому от Г> декабря 185(5 г.
1*11.( С Кунгом Амтах на олоро 11erык Куль п 'Горской Амтах. . 1
Жсчпцпмы мссык-кульокн.ч киргиапн.
i il.и Ч. I > ; i. i и камина и K.i.ia xckoíi народном чулыко.
Г. 11. Потанин
II. II. Семенов-Тян-Шанский
Чокаи Иалпханон
*
'Л
Диплом об избрании Ч. Валиханопа в действительные члены 1’усского гсч) графи чес кого общества.
■
Воранбай верховный мамам кирш зон племени бугу.
Мальчик (сын манана Алчи из рода сары-оагыш).
■ .quail мамам киргизского рода еарыбагьпи.
Omi,я киргизского манапа По ран 6а я.
11аска.п,ны1‘ изображении Там га. штаг на боре г,s реки П.ш.
Наскальные изображения Тамгалытас на берегу реки Или.
Наскальные рисунки в горах Чулактау.
Каменные изваяния на северном иобережье Иссык-Куля.
■
■
| Джейраны. |
| Кабан. |
Киргизское кладбище на реке Тюп.
| Надгробное сооружение Козм-Корнеш и Каян-C.iy на реке Лягуз. |
|---|
I ,,|мепные изваяния у гробницы Кояы-Корнеш и 7
>аян-(1ду.
f пи Kn.iax'ckoi d
купца,
Совещание Ч. Валиханова и II. II. Захарова <• представителями китайского правительства в гор. Кульдже.
Текст английского издания работы Ч. Валиханова. «О состоянии Алтышара...»
CHAPTER V.
Eastern Lcrkestan is enclosed bv mountains on three sides : by the Thian-Shan on the Northern, the Bolor on the Western, and Kuen-Lun on the
| í? |
|---|
.....I• >II llff)l> МЧН<1ЛМ'..)Г
v rrV/
Oí/,
I o.miia I . II. Потанина.
| Автопортрет. |
ik
| #* |
* ifv
X *
** - A
Maitao.icii 4. lia.inxaiiona. Ямс.
Между тем началась зпма. Не выожпая, без сильных метелен, по с обильными снегами. Конечно, она не могла сравняться с сибирской зимой, и все же снег напоминал родину. Тяжелая работа, тревога, не оставлявшая ни днем, пи ночыо, беспрестанное ощущение опасности сделали свое дело: Чокап почувствовал усталость. Все чаще думал он о возвращении домой. Кони п верблюды уже откормились за городом на хорошей траве и тоже были готовы к дальней дороге. 11о ехать через Тянь-Шань зимой — дело немыслимое. Волей-неволей приходилось ждать весны.
Зимой население города как будто увеличилось. Занятые летом в основном полевыми работами, теперь кашгарцы слонялись без дела, курили анашу, гашиш. Многочисленные бэпгп — курильщики опиума, бродили по улицам, одни просто сидели, безучастные ко всему, что происходило вокруг, другие валялись на снегу, третьи в исступлении пели и плясали. Страсть к опиуму была трагедией трудолюбивого, доброго парода, который вечно работал, но из-за непомерных налогов лишался всего заработка. Платил он и китайскому императору, и кокандцам, и своим, местным властям, и мечети. А производил столько, что мог бы жить в полном достатке и благополучии, если бы имел возможность распоряжаться плодами своего труда. Вместо обеспеченной жизни уделом его было безумие, порождаемое наркотиками, и болезни.
Так страна знакомила путешественников со своими добрыми сторонами и пороками.
Остаток’ зимы был посвящен поискам следов Адольфа Шла-гиптвейта. Это оказалось трудным делом: с кем ни заговаривал Чокап, никто ничего не рассказал ему о путешественнике из Европы. Одни о нем слыхали, другие отмалчивались, третьих пугало одно упоминание его имени.
И все же кое что Чокапу удалось разузнать, причем самым неожиданным образом. Однажды он завел разговор о Шлагип-твейте с чаукеп.
— Что же вы не спросили меня о нем раньше, Алимбай-мурза? — отвечала она.— Я своими глазами видела, как его схватили, а потом...— Голос ее дрогнул.
— Говори.— Чокап положил руку ей на плечо, мягко привлек к себе.
— Прошлым летом у нас правил ходжи Валихав. Однажды я увидела, как по улице вели высокого светловолосого мужчину. * 'розу было видно, что он иноземец. Люди вокруг шептали, что сю ведут к ходжи. А человек отот был удивительный: руки ему
$ Чои III 11.1. III \ ЛИО» |,
связали за спппой, а он идет прямо, высоко подняв голову, полы халата развеваются, бьются позади, будто крылья подбитой птицы. Нукеры провели этого человека во дворец, и больше его иикто не вндсл. В то время город был уже окружен. А когда войска вошли в Кашгар, они перебили повстанцев и головы их выставили на улицах. Головы иноземца среди них не было...
Чокан н раньше чувствовал, что со Шлагинтвейтом случилась беда. Свпдаппс с ходжи вряд ли кончилось для него добром. Но все же могло быть и такое, что ученому удалось спастись? Вдруг он каким-нибудь образом сумел бежать? Нет, надо еще искать, надо расспрашивать все новых и новых людей.
Чокан пытался узнать хоть что-нибудь о рукописях Шла-гиитвсйта, но поиски не увенчались успехом. Действовать приходилось осторожно, чтобы не вызвать подозрения властей.
Постепенно завеса начала приоткрываться. В Кашгаре вновь наступали смутные времена. Мусульмане уже открыто готовились к восстанию и, по словам купцов, ждали только сигнала ходжи Валихана. Это многим развязало языки, что и помогло восстановить картину недавних событий.
Ученый Шлагинтвейт прибыл I! Кашгар из Индии. Благодаря содействию английского посла, оп получил разрешение па въезд в Алтышар.
Вот как впоследствии рассказал Чокан об обстоятельствах гибели знаменитого ученого.
Адольфа Шлагинтвейта «привели к Валихану-тюре, который, к несчастью, был тогда в припадке сумасшествия от хаши-ша; перед этим же путешественник поручил одному купцу по имени Памапбай из Маргелана н родственнику Валихан-тюрс купить несколько кусков парчи для поднесения подарка ходжи. Но свидание свирепого вождя с путешественником кончилось трагически. Валихан спросил у последнего его документы, когда тот ответил, что может вручить их лишь кокапдскому хану, па имя которого они адресованы, то Валихан в яростп приказал тотчас отрубить ему голову».
5
В конце зимы из Кульджн и Семипалатинска вернулись кашгарские купцы, п снова по Кашгару поползли слухи, что при одном из караванов находится русский. Аксакал Нурмагомет не придал значения слухам, по положение становилось тревожным. Говорили, что ходжи Валихан пошел на Уч-Турфап.
В Кашгаре появились усиленные патрули, был приводеп в готовность гарнизон.
— Пора нам возвращаться домой, Мусабай-мурза,— сказал Чокан купцу.— Работу я свою кончил, вьючный скот в силе.
— Дорогой Алимбай-мурза, я день и ночь думаю о возвращении. В феврале здесь наступает весна, по горные перевалы откроются только в марте. Бураны и глубокий снег не менее опасны, чем ходжи Валихан.
— Дело не только в ходжи. Говорят, в Алтышар идут новые караваны из Бухары и Коканда. Они могут остановиться па Иссык-Куле для закупки скота, и тогда все откроется. Народ-пая песня говорит:
Трудно содержать в кашгарском городе лошадь,
Потому что связка сена стоит двенадцать пулов,
Но еще труднее сохранить голову,
Потому что — ван-ван!
— Понимаю,— невесело усмехнулся Мусабай.— Будем готовиться.
В феврале и в самом деле пришла весна. Тепло наступило быстро, по улицам забурлили арыки. Озера побелели от птичьих стай, отдыхавших тут но дороге па север. Призывные крики птиц будоражили души путешественников.
Чокан упаковал дневники, гербарии, зарисовки, стараясь, чтобы они не попались на глаза при досмотрах. А в соседней комнате тихо плакала маленькая кашгарская женщина...
Седьмого марта 1859 года караван выступил из Кашгара. Дорога дожала через кокапдекую крепость Куртку, к коменданту которой у Мусабая было рекомендательное письмо. В горах еще стояла зима, на иных участках приходилось расчищать себе путь лопатами. Особенно трудно пришлось возле высокогорного озера Чадьтркуль. Снежные сугробы и камни совсем завалили щрогу. На каждом пикете чиновники накидывались на караван, изымали какие-то пошлины, вымогали подарки. Через пятнадцать дпей путники достигли реки Нарын, па правом берегу которой находилась Куртка. Комендант этой крепости управлял киргизами, кочевавшими в верховьях Нарыла и на сырте.
Через два дня снова двинулись в путь, уже через кпримские аилы. Веспа была в разгаре, киргизы пахали землю, разъ-г калясь по весенним джайляу. Как водится, роды и аилы враждовали между собой, что осложпяло продвижение каравана. Шли медленно; согласно обычаю, останавливались в аилах знатных родоначальников. Предводителей задабривали подарками, кое-где давали выкуп за проезд через владения. Даже особый чиновник, прикрепленный к каравану начальником крепости, был бессилен против этих неписаных законов.
В месте слияния Большого и Малого Нарына встретились
Теперь предстояла встреча с Турегельды, видным родоначальником сарыбагышей. Избежать ее было никак нельзя.
Турегельды уже поджидал караван, надеясь па хорошую поживу. Повел он себя дерзко... «взял подарков на триста рублей и взял самым наглым образом; если ему нравился халат, он говорил: «Эй, сними халат и дай нам». Беспрестанно грозил, что он разграбит караваи, а меня отправит в Коканд»,— записал Чокап в дневнике.
Разговор происходил в шатре Мусабая.
— Ты думаешь, я не знаю, кто это? — Manan указал камчой 3 на Чокана.— Зачем возил русского офицера в Кашгарию?
— Вы ошибаетесь, мурза, это мой родственник Алимбай. Кашгарские власти его знают. Плохого же вы о них мнения, если так говорите.
Турегельды кивнул державшемуся чуть позади пожилому мужчине, и гот коротко и точно рассказал, где видел Чокана, как тот был одет и кто его сопровождал. Дело принимало скверный оборот.
— Как бы вас не погубила жадность,— с усмешкой сказал Турегельды, разглядывая путников.— Дорого дадут в Коканде за поимку русского офицера.
Делать было нечего. Пришлось задабривать свирепого Турегельды. Не скоро он сдался: несколько дней не выпускал караван из своего аила.
К счастью, подоспел казачий отряд, высланный навстречу, и путешественники, наконец, отправились в Верное.
Позади были величественные горы Тянь-Шаня. За ними раскинулся Алтышар — богатая, по измученная страна с великим и нищим народом; цветущие долины, где жили честные труженики, и безлюдные пустыни, пристанище бараптачен-разбойни-ков; страна ученых и поэтов, танцовщиц и дервишей. Там осталась молчаливая подруга Чокана. Что ее ждет? Снова дом для невест?
В Верпом Чокан не стал задерживаться: полковник Хомен-товский сообщил, что Гасфорт ждет его с нетерпением. Чокай и Мусабай выехали па свежих лошадях в Семипалатинск. После трудного перехода настроение было приподнятое, путники горячили копей. Чокап шутил. В знакомом ущелье за крепостью Копал он и совсем развеселился.
А горы все еще на прежних местах?! — с комическим удивлением заметил он.— Ай-ай-ай! Запланированные начальством горы... >! -то думал, что тут эхом разносятся слова: «Укрепление имени его высокопревосходительства генерала от инфантерии господина Гасфорта»!
Мусабай добродушно смеялся. В самом деле, приятно чув ствовать себя в безопасности.
Генерал-губернатор Западной Сибири сообщил в Петербург, что караваи, «посланный... в Кашгар, окончив успешно свои торговые дела, возвратился в Семипалатинск. Вместе с тем прибыл в город Омск п находившийся при этом караване поручик султан В а л и х а п о в ».
В Омске Чокан слег, проболел несколько месяцев. Составление отчета экспедиции задерживалось. Гасфорт писал в Петербург: «Валихаиов, вследствие испытанных в течение продолжительного путешествия лишений, физических трудов, неудобств п нравственных потрясений от опасностей, которым подвергался, рискуя жизнью, если бы настоящее звание его сделалось известным, о чем уже высказывалось некоторое подозрение, при быв в Омск, сильно занемог, так что при его природной слабой! организации нельзя было определить исход этой болезни, долго продолжавшейся».
При этом генерал-губернатор очень высоко оценивал собранные Чоканом материалы.
Б Петербурге п официальные лица, и друзья с нетерпением ждали приезда Чокана. Запрашивали, может ли поручик прислать хоть какие-нибудь сведения о проделанной экспедиции. Директор Азиатского департамента Ковалевский торопил с подготовкой отчета. Поэтому, едва только оправившись от болезни, Чокап тотчас же принялся за работу.
В конце августа в Омск заехал Федор Михайлович Достоевский. Писатель спешил в Тверь, где намеревался поселиться. Друзья встретились радостно. Один наконец избавился от солдатчины, другой побывал в невиданных доселе землях, избежал столько опасностей... Впереди обоим виделись огни столицы.
Наконец отчет был закончен и срочно отправлен в Петербург. Он вызвал огромный интерес. По количеству новых материалов он не имел себе равных в те годы. Громадная эрудиция молодого ученого, способность его к глубокому анализу, точность, образный язык, наблюдательность покорили всех, кто читал эту работу.
Покончив с делами, Чокал несколько дней провел в кругу друзей п близких: у Гутковскпх, Капустиных, Дабншнских.
Ощущалось отсутствие Дурова: поэт наконец получил долгожданное разрешение «возвратиться из Сибири п жить где пожелает в пределах империи, за исключением С.-Петербурга и Москвы». Летом 1857 года он уехал и жил теперь в Одессе.
Приехал Вейсеи, передал поклоны от родных и близких, сообщил новости. Чокан рвался в Сырымбет, но... вместо этого он но первому сапному пути отправился в далекую столицу.
.13 ноябре 1859 года ему исполнилось двадцать четыре.
ппистр иностранных дол был бесконечно любезен.
— Ваш отчет представляет громадный интерес как научный, так и государственный. Сведения и наблюдения, доставленные вами, неоценимы. Сожалею, что тяжкие испытания, которые вам пришлось претерпеть, сказались на вашем здоровье. Позвольте осведомиться, как вы теперь себя чувствуете?
— Благодарю вас, неплохо.
— Господин Ковалевский и господин Семенов хлопочут за вас. Оказывается, вы желаете прослушать курс лекций па историко-филологическом факультете и совершенствоваться в европейских языках?
— Это моя давняя мечта.
— Похвально, господин поручик. Однако мы сейчас не можем отказаться от вашего сотрудничества в министерстве, поэтому университет вам придется посещать лишь в качестве воль послушателя. Вы совершили подлинное географическое открытие н показали себя большим знатоком жизни пародов Востока...
— Благодарю за доброе мнение.
— Поэтому мы нашли целесообразным прикомандировать !!••• к Азиатскому департаменту.
— Господин Семенов считает, что я должен отдаться науч-
ным занятиям.
Об этом и речь. По вы числитесь по армейской кавалерии, министр заглянул в листок бумаги.— В шестом полку Сибирского линейного казачьего войска. Перевод ваш может со'тояп.ся лишь но высочайшему повелению. Господин Сухо-
запет согласился с нашим предложением на условии, что вы будете состоять одновременно в Ученом комитете Генерального штаба.
Министр взял Чокана под руку, показывая тем самым, что официальная часть беседы закончена, и повел его в другую комнату.
— А теперь, дорогой султан, расскажите мне то, что не вошло в ваши записки...
Еще более теплая встреча ждала Чокана у директора Азиатского департамента Егора Петровича Ковалевского. Двум путешественникам было о чем поговорить.
Затем он был принят в Военном министерстве и в Ученом совете Географического общества.
И каждый прием прибавлял Чокапу обязанностей. При непосредственном его участии стали разрабатываться проекты устройства торговых факторий в Кашгаре и расширения торговых и культурных связей России с Западным Китаем. Под его редакцией начали составлять «Карту пространства между озером Балхаш и хребтом Алатау», «Карту к отчету о результатах экспедиции к озеру Иссык Куль».
Зима пролетела быстро. Чокай похудел, но работал увлеченно. А за окнами шумел город — удивительный, непостижимый, полный живых соблазнов. В этом городе у Чокана объявилось вдруг множество знакомых. II прежде всего — Федор Михайлович.
В декабре 1859 года Достоевскому разрешили вернуться в Петербург, и теперь писатель наверстывал потерянные годы: жадно искал встреч с людьми, посещал театры, сам играл в любительских спектаклях п в то же время работал как одержимый — редактировал прежние своп произведения, работал над «Записками из мертвого дома». С Чоканом они виделись часто, и оба выносили из этпх встреч радость.
Потом — Семенов. Петр Петрович заботливо опекал Чокана, старался помочь в скорейшем опубликовании его трудов, в выборе лекций, которые следовало посещать в университете.
На квартире Чокана начали собираться студенты-сибиряки во главе с Григорием Потаниным, который все-таки ухитрился вырваться в университет. Человек десять бедных, вечно голодных, по не унывающих молодых людей стали завсегдатаями дома Чокана.
И, наконец,— гвардейцы, столичные франты, из тех, что обычно фланировали с полудня но «улице любви», как в шутку прозвали они часть улицы от Чернышева моста до Александрин ского театра. Золотая молодежь, поклонники молоденьких воспитанниц театрального училища, рабы мимолетной моды. А в тог год Чокап был в моде. Как же, такой молодой, и уже много путешествовал, побывал в таинственном Кашгаре, говорят, даже там женился...
По ночам Чокап засиживался за работой, утром вставал с головной болыо. Однажды в такое хмурое неладное утро, едва только он сел завтракать, вошел Семенов.
— Чокап Чнпгисович, я к вам но срочному делу. Решено издать обширный очерк о вашем путешествии в Кашгарию. Издание в «Записках императорского Русского географического общества» — дело серьезное, откладывать ни в коем случае нельзя.
— Спасибо, Петр Петрович, постараюсь как можно скорее управиться.
— Я знаю, вы теперь по горло заняты, по дело паше безотлагательное. Ценнейшие ваши материалы нс приведены в надлежащий вид, а интерес к ним огромный.
Семенов взял предложенный ему чай.
— Сергей Федорович пишет вам?
— Пишет. Живу, говорит, в веселом городе Одессе и скучаю но степи.
— А как Достоевский? Я что-то давно его не видел.
— Федор Михайлович бодр п радостен. Собирается открыть свой литературный журнал.
— Прекрасная мысль! — отозвался Семенов.
— А у меня, Петр Петрович, есть для вас сюрприз,— неожиданно сказал Чокай.
Ученый встрепенулся.
— Чокап Чингисович, я только п знаю, что жду от вас новостей. Помните восточную пословицу: «Не говори, что это эль-чин1: еслп он крепок — станет битой. По говори, что это мальчик: если разумен — станет тебе наставником». Мудро сказано.
— Я давно хотел вам рассказать, да за суетой все упускал. Мне ведь удалось узнать подробности гибели Шлагпптвейта.
Семенов вскочил, обнял Чокана.
— Дорогой мой! Да что же вы прежде молчали!
Чокап поведал историю, которую услышал в Кашгаре.
— Вы обязаны, да-да, обязаны сделать подробное сообщение! — Семенов в возбуждении заходил по комнате.— Сегодня же готовьте статью!
1 А л ь ч в к — «бабка», кость для игры.
— Слушаюсь, Петр Петрович.
— Я засыпал вас заданиями, Чокай Чиигпсович, по вы уж постарайтесь управиться п, бога ради, не тяните время.
— Полноте, Петр Петрович,— с улыбкой отвечал Чокай.— Псе ото по труднее, чем само путешествие в Кашгарию.
2
Через несколько дней путешественнику Валихапову было предложено сделать доклад на заседании Географического общества. В пем Чокан подробно рассказал о гибели Адольфа ПГлагиптвейта п о тщетных поисках оставшихся после пего бумаг. Вскоре этот материал появился в газете «Северпая пчела», а оттуда попал в нностраипые газеты.
И снова шумный успех, вновь глаза — любопытные, восхищенные, долго глядящие вслед...
Как-то раз мокрым февральским вечером Семенов и Чокан шли по набережной. Мутно желтели сквозь туман фонари, сырость проникала повсюду, слепила, глушила, не давала дышать. Чокан ежился, старался поглубже упрятать нос в мокрый мех воротника.
— Да, Чокан Чиигпсович, завтра прошу вас пожаловать ко мне на ужин,— неожиданно сказал Семенов.— Мепя осадили друзья-литераторы, жаждущие знакомства с вами. Покоя не дают. Однако, не заручившись предварительно вашим согласием, я им ничего не мог обещать. Прошу вас, пожалейте мепя, грешного: съедят ведь...
Оба рассмеялись.
— Наши друзья, Петр Петрович,— моп друзья. Сами зпаете, как я стремился в Петербург, как* мечтал войти в круг ваших единомышленников. Поэтому не премину явиться.
— И еще...— Семенов чуть замялся.— Сердечное расположение к вам побуждает мепя сообщить о некоем разговоре в министерстве иностранных дел. Речь шла о вас. У мепя справ лились, не приняли ли вы кашгарского подданства, поскольку были там женаты. Потом интересовались, не воспользовались ли вы дпевппковымп записями Шлагинтвейта. Кое-кто, видите ли, сомневается, что инородец мог совершить столь важное геогра фнческое открытие и так фундаментально исследовать Восточный Туркестан. Вот почему, друг мой, я настаивал па скорейшем завершении ваших работ п подготовке их для печати.
Глаза Чокапа потемнели от обиды.
— Узнаю руку господ пвашксвичей, кройерусов и фридрих-сов,— холодно заметил он.
— Но в одном ваши недруги правы.
Чокан вопросительно взглянул па Семенова.
— В том, что вы в Сибири общались с политическими преступниками п, следовательно, являетесь лицом неблагонадежным.
— Это уже менее оскорбительное обвинение,— усмехнулся Чокан.— Во всяком случае, более справедливое.
— Обо всем этом я рассказал Егору Петровичу Ковалевскому. Он обещал лично побеседовать с министром.
— Это необходимо?
— Безусловно.
— Спасибо вам, Петр Петрович,— растроганно проговорил Чокан.— Спасибо. Не знаю, удастся лп когда-нибудь отблагодарить вас.
— Мой долг, Чокан Чншисович, помочь изданию вашего исследования, только п всего. Прощайте, до завтра.
— Всего вам доброго, Петр Петрович.
Чокан зашагал к дому. Шел пешком, чтобы рассеяться. На душе было горько и скверно. Пришла слава, а вместе с пей — грязь наветов п подозрений. Им гордились, и его же презирали. Им увлекались, его превозносили, и тут же отпускали пошлые шуточки насчет женитьбы. Жизнь, как и следовало ожидать, оборачивалась не одной только светлой стороной. По принять ту, другую сторону, не было сил.
Дома Чокан сразу же сел за стол. Устало откинулся в кресле, закрыл глаза. «Нет! — прошептал он.— Нет! Я прошел Тянь-Шань, побывал в Кашгарии, я честно выполнил свой долг, привез ценные материалы. Меня голыми руками не возьмете, господа казнокрады!..»
Он вскочил было, потом снова сел, придвинул к себе бумаги. Через несколько минут он уже с головой ушел в работу.
Б доме Семенова было немноголюдно. Хозяин представил Чок.чпа гостям.
Дорогие друзья, позвольте вас познакомить: султан Чо-I in Чиигпсович Валихапов, наш молодой, талантливый орнеп-1.1 nier п путешественник. Поэт Аполлон Николаевич Майков, по 11 Яков Петрович Полонский.
Ну накопец-то! — воскликнул Майков, улыбаясь. -Знали бы вы, господин султан, как мы о вас мечтали! Нижайшая вам благодарность, Петр Петрович, за приятное знакомство.
Разговор завязался сразу. Чокан был рад встрече с известными поэтами. Любопытно, что спрашивали они совсем не о том, чем обычно докучали Чокану в обществе. И Майкова и Полонского интересовал Человек — его жизнь, его радости. Расспрашивали они и о социальном устройстве, и о культуре восточных государств. Много говорили о поэзии. Увлекательный рассказ Чокана, полный топких наблюдений, забавных деталей, вызвал у слушателей восторг. Майков заинтересовался гербарием Чокана.
— Я готов показать его вам хоть сейчас! — Со свойственной ему непосредственностью Чокан предложил немедля ехать к себе на квартиру.
— Нот те на! — воскликнул под общий веселый смех Семенов.— Чокан Чнигисович намерен, кажется, захватить власть в моем доме. По покамест я здесь хозяин и никуда вас не отпущу.
Ма икон зашел к Чокану через несколько дней. Разговорились уже по-приятельски. Чокан рассказал несколько восточных легенд, показал гербарии, собранные па Алатау, Иссык-Куле, в Кашгарии. Поэт загляделся на засушенный цветок эдельвейса.
— Чокан Чнигисович, подарите мне этот цветок,— попросил он вдруг.— Я вещей не собираю, коллекционирую лишь то, что рождает у меня вдохновение.
— Прошу вас, Аполлон Николаевич! Буду счастлив хоть так послужить поэзии.
Чокан бережно вложил цветок в маленькую изящную шкатулку восточной работы и вручил поэту.
3
В «Отношении Департамента Генерального штаба Военного министерства в Управление иррегулярных войск», подписан пом генерал-адъютантом бароном Лнвеном, говорилось:
«Государь император вследствие ходатайства командира Отдельного сибирского корпуса в G день минувшего марта соизволил всемилостивейше пожаловать:
1) Состоящему по армейской кавалерии поручику султану Чокану Валиханову во внимание к усиленным трудам, лишениям п опасностям, которым он подвергался при исполнении возложенного на него осмотра некоторых из пограничных сред неазиатских владений, следующий чин штабс-ротмистра, орден св. Владимира 4 степени и 500 руб. серебром в единовременное пособие».
Этим же приказом были отмечены почетными и денежными наградами полковник Гутковскнй, купец Букаш Аупаев, кара-ванбаши Мусабай Токтыбаев.
Вскоре увенчались успехом хлопоты Ковалевского о переводе Чокана в распоряжение Азиатского департамента. Министр иностранных дел, ходатайствуя перед императором, писал:
«Штабс-ротмистр Валихаиов, совершивший в минувшем году поездку в Кашгар, изучивший на месте восточную часть Средней Азии и знающий в совершенстве несколько наречий тюркского языка, может быть полезен Азиатскому департаменту своими специальными сведениями. А потому но предварительному соглашению с военным министром я полагал бы причислить Валихапова к сему департаменту... Беру па себя смелость испрашивать на сие высочайшего вашего императорского величества повеления».
К прочим заботам Чокана прибавилось теперь преподавание в департаменте тюркских языков лицам, ехавшим в Среднюю Азию.
Видные ученые-востоковеды стали друзьями Чокана. Он сблизился с профессором А. 11. Бекетовым, редактором «Записок Русского географического общества», с Ф. Р. Остеп-Сакеном, с И. И. Захаровым, профессором Петербургского университета, бывшим консулом в Кульдже, с В. В. Вельяминовым Зерновым.
Через Аполлона Майкова Чокан познакомился с братьями Василием и Николаем Курочкиными, поэтами, близкими с 11. Г. Чернышевским. Чокан побывал в редакции журнала «Современник». Знакомство с Чернышевским, беседа с ним произвела громадное впечатление па Чокана. «Какой замечательный человек этот Чернышевский и как хорошо он знает жизнь не только русских! — восторженно писал Чокан.— Я после бесе ды с ним окончательно укрепился в том смысле, что мы без России пропадем, без русских — это без просвещения, в деспотии и темноте, без русских — мы только Азия и причем другими без нес не можем быть. Чернышевский — это наш друг».
Чокан сидел у себя в отделе, изучая старинную карту Валлийскою края, когда его вызвали к директору департамента.
— Дорогой Чокан Чнигисович,— встретил его Ковалевский,— спешу вас обрадовать: государь прочел отчет об экспедиции в Кашгар и сообщение относительно гибели ТПлагпнтвен-та. Теперь он желает вас видеть. Немедленно отправляйтесь в министерство иностранных дол, вас там ожидают. Ну, с богом, голубчик!
Через полчаса Чокай был в приемной министра. Молодой стройный чиновник но особым поручениям просил ученого немного обождать и скрылся за дверью. Через минуту он снова появился.
— Прошу вас, господни штабс-ротмистр.— Он жестом пригласил Чокана пройти в кабинет.
— Господин Валиханов, его величество выразил желанно видеть вас,— объявил министр.— Аудиенция назначена на завтра, в два часа. В ожидании ее рекомендую вам подготовиться к возможным вопросам государя. Смотрите,— министр с улыбкой погрозил ему пальцем,— не навлеките на нас монаршыо немилость. Желаю вам удачи.
Чокан поблагодарил и вышел.
День был сумрачный, холодный, с Невы дул острый злой ветер. Чокан свернул под арку, вышел на Невский. Голова туманилась от дум. О чем его спросит император? О Кашгарии? О переходе через Небесные горы — Тянь-Шань? А может быть, о казахском народе? Знает ли он о злоупотреблениях чиновников на окраинах? Вряд ли, откуда ему знать?..
Чокан у вдруг вспомнился эдельвейс, так понравившийся Майкову. Где он был сорван? На обратном пути? Нет... Что было па Заукипском перевале. У подножия ледника Чокан нашел эдельвейс и поверил в удачу, в то, что вернется живым на родину. Шел снег, дул пронзительный ветер, у него начался жар, кружилась голова. II вдруг он увидел весну... Что-то схожее с собственной судьбой почудилось Чокапу в попытке этого маленького цветка противостоять мертвящей силе льдов. Теиепь все опасности п невзгоды позади и лишь дыхание их снится ему но ночам. Но о чем же спросит его самодержец всея Руси? О дорожных впечатлениях? Об опасностях? О мыслях, владев шпх им на Тянь-Шане? А может, о путях возрождения былой восточной культуры? Он, Чокан, может рассказать о древни\ картах, которые ему удалось расшифровать, о многочисленных манускриптах...
Па другой день в назначенный час Чокан был в приемной императора. Вдоль стен в длинных рядах кресел сидели гот* ралы, министры. Сняли эполеты и аксельбанты, приглушенный говор мешался с легким звоном орденов. Чокан растерялся: впервые oit оказался среди такого множества высокопоставлен пых особ. В следующее мптовсппс он увпдел молодого лощенок» генерала, который вопросительно смотрел на пего. Чокан дом
дался, что это адъютант императора, подошел п предстлвился. Генерал слегка поклонился ему и тотчас вышел. Минут через пять он возвратился и объявил:
— Господин штабс-ротмистр Валиханов, его величество ждет вас.
Император стоял у большого окна. Чокан прошел до середины кабинета. Ковер скрадывал звуки шагов. Четко отдал рапорт.
— Здравствуй, султан Валиханов! — Александр не спеша приблизился к Чокапу.—Читал твои записки относительно Кашгарии. Я тобой доволен. Оказывается, в этой стране иностранцы подвергаются большой опасности? — Император, словно в недоумении, поднял правую бровь.— Как чувствуешь себя после столь трудного путешествия?
— Благодарю вас, ваше величество. Относительно иностранцев ваше величество изволили сказать совершенную истину. Иностранцам, в особенности лицам христианского вероисповедания, доступ в Кашгарию закрыт. Я степняк, знаю язык и обычаи народов Восточного Туркестана, это и помогло мне туда проникнуть. Буду счастлив, если мои изыскания пригодятся России и пауке.
Император благосклонно кивнул головой.
— Я слышал, что ты, султан, женился в Кашгарии,— проговорил он с легкой улыбкой. Почему же ты не привез свою избранницу па родину?
— По закону страны, все иноземцы обязаны временно жениться на местных девушках, ваше величество. Тот, кто не желает почему-либо расстаться с супругой, может добиться этого, лишь примяв подданство родины жены.
Император просиял. Ответ султана ему понравился.
— Если жена тебе по сердцу и вы расстались только из-за законов страны...—Император снова поднял правую бровь п взглянул на Чокана.— Это печально и несправедливо. Я хотел бы для тебя что-нибудь сделать. Может быть, следует похлопотать > приезде твоей жены в Россию?
— Премного благодарен.за участие, ваше величество. Но мне но хотелось бы, чтобы с таким трудом установившиеся отношения между двумя странамп были использованы для интересов столь незначительной особы, как ваш покорный слуга. Если ваше величество позволит, я осмелюсь высказать другое свое пожелание.
Император медленно повернулся к окну. Прошло несколько го штельпых минут, прежде чем он вновь взглянул па Чокана.
1Г.9
•— Ваше величество! Парод, который вы видели несколько лет назад во время своей поездки по оренбургским степям, до сих пор ведет кочевой образ жизни. Казахам неведомы европейская культура и образование. Грамотных можно пересчитать по пальцам. Осмеливаюсь просить ваше величество помочь преданному вам народу, сыном которого я являюсь, приобщиться к культуре и просвещению, чтобы он стал единоправиым с другими народами могучей России.
Александр слушал и все больше мрачнел. Потом медленно, ровными шагами стал ходить вдоль стены, заложив руки за спину. Сердце Чокапа гулко стучало. Кажется, так сильно он еще никогда не волновался. Но вот царь остановился, глянул из-под насупленных бровей па Чокапа и спокойно проговорил:
— Ты — ученый, Валиханов, и занимайся своей наукой. Заботу о моих подданных бог возложил на меня, и одному мне дано знать, что нужно сделать для того или иного народа.
Чокан стоял все так же вытянувшись в струнку. Надежда рухнула. По на лице его ничего не отразилось: он давно научился владеть собой. Он думал о степняках, которые считали, что царь по знает об их страданиях. Стоит, мол, только дойти до царя и рассказать ему правду, как все изменится. Царь все может. Он издаст справедливые законы, прогонит взяточников и назначит па их место честных чиновников. Укротит алчных баев и лживых мулл. Обеспечит народ хлебом и одеждой. Пет! Ничего этого не будет. Верпа старая казахская пословица: «Горой полюбуйся издали — не восходи на нее, о хорошем луч гае слушай — не ищи его». Должно быть, сложена по такому вот случаю.
Император кивнул головой. Аудиенция окончилась.
В приемной Чокапа окружила плотная толпа. Все вокруг зашумело, залопотало, словно тростник па ветру.
— Значит, вы и есть тот самый путешественник?
— Поздравляю вас с высочайшей аудиенцией!
— Как вас принял государь? Он в добром расположении?
— В весьма добром, господа,— отвечал Чокан.
II торопливо выбрался из круга.
4
Напряженный труд начал сказываться на здоровье. Зима п весна в Петербурге... Разве похожи они на зимнее велпколепп ■ на роскошную весну в Сырымбете или даже в Омске? В столиц • и летом солнце светило скупо. Шли беспрерывные дожди, воздух был влажен. Чокапа все чаще мучил кашель. Друзей беспокоила его худоба. Но молодой ученый, увлеченный своим большим делом, не обращал внимания на недуг. Разве что язвительнее стали его шутки в адрес чинодралов да взяточников.
Ночная работа отнимала последние силы. Теперь по утрам Чокан подолгу залеживался в постели. Вызывал татарипа-деи щика, тот уныло стоял посреди комнаты, пряча от своего господина лукавые глазки, а Чокан глядел на него и недоумевал: зачем он тут, рядом — чужой, немилый? Для чего его приставили к Чокапу? Работы от пего никакой, а стоит кому-нибудь прийти, и малый тут как тут, вертится под ногами...
В такое именно утро, полное недовольства собой и всем ми ром, к Чокапу заглянул Аполлон Майков.
— Чокан Чингисович, я обещал вам стихотворение. Помните? Позвольте вручить. Хоть мал стишок, по все лее лучше пустого обещания.
— Благодарю вас, Аполлон Николаевич.
— Сперва послушайте. Название — «Альпийские ледники».
Сырая мгла лежит в ущелье,
А там, как призраки легки,
I! стыдливом девственном веселье,
В багрянце утра —ледники!
Какою жизнью веет новой Мне с этой вышины,
Из этой чистой, бирюзовой II света полной глубины!
Там, знаю, ужас обитает,
II пет людского там следа,—
Но сердце точно отвечает На чей-то зов: «туда! туда!»
— Какая чудесная возвышенная лирика!—восхитился Покой.— Мечта поэта — чистая и свободная... Как близка мне ваша муза, дорогой Аполлон Николаевич!
Он взял листок, несколько раз перечел стихотворение. Потом переписал его и, возвращая автору, сказал:
— Эти строки мне дороже всех наград.
Болезненный румянец вспыхнул на лице Чокапа.
— Спасибо п вам, Чокан Чингисович, я ведь принес стихи на ваш суд,— признался Майков.
1G0
Шло время, и Чокай вес более слабел. Врачи гнали его в степь, на кумыс, а дела держали в Петербурге. Несколько дней проводился он со своими зарисовками: Николай Курочкин, редактировавший журнал «Иллюстрации», решил напечатать их. Завершил в Генеральном штабе работы над картами. Оставалось привести в надлежащий порядок собственные рукописи.
Отец, до которого, возможно, дошли слухи о нездоровье Чо-капа, писал:
«Дорогой мой сын, мы получили твое письмо... радовались всей семьей. До получения письма мы про вас знали от Карла Казимировича, он писал нам два письма о тебе, чем очень обрадовал нас... Здесь очень хорошо отзываются о статьях, напечатанных о тебе в газетах.
Пиши чаще, сообщай о своем здоровье. Пусть ниспошлет аллах здоровье вам там. а нам здесь и дарует встречу при полном благополучии. В свободное время не ленись писать нам почаще. Ведь не зря сказано: «Дальнее расстояние — нс помеха близкому сердцу».
Всегда молящий о твоем добром здоровье твой отец султан Чипгис Валихапов».
В хлопотах бежало время, отъезд домой все откладывался. Неожиданно пришло письмо из Одессы, от Сергея Федоровича.
«Милый мой друг Чокай Чингисович! — писал Дуров.— Я увидел в журнале Н. Курочкина «Иллюстрации» твои прекрасные зарисовки из быта казахов и очень обрадовался за тебя. Ты не только большой ученый, по и превосходный художник. Зная тебя хорошо, я совсем не ведал о твоем этом даре... Как здоровье? Если стало хуже, немедленно уезжай в степь, бросай на некоторое время все работы...»
Вновь наступила зима. Удержать Чокала от занятий пытался теперь и Петр Петрович Семепов.
— Чокай Чингисович, с чахоткой шутки плохи. Петербургский воздух вреден для ваших легких. Вы гордились, что поставили па ноги Дурова, почему же теперь не хотите вылечить себя?
— Клянусь, что скоро уеду! Дожидаюсь друзей.
— Кого же?
— Двоих вы знаете: это преподаватель университета Хусаин Фаизхапов и востоковед Ишмурат Ибрагимов, мой друг еще но кадетскому корпусу. Оба страдают тем же, чем и я. Да и на помощь их я надеюсь: ведь съедят меня в Омске господа чинуши!
— Друзья ваши — прекрасные люди. А кто еще с вами едет?
— Студент Иванов. Тоже больпой, да к тому же интересуется жизнью народов восточных окраин России.
Только весной 1801 года собрался Чокан в степь.
Приятели наперебой звали его к себе, затевали шумные проводы, по он никого не оповестил о дне отъезда. Довольно обедов! Одного только Достоевского хотел видеть Чокай в свой последний столичный вече]). Кто знает, когда еще они увидятся? Когда вернется Чокан в этот прекрасный и коварный город, отравивший его ядом чахотки? Когда доведется вновь открыть двери' университета? Сегодня, в вечер прощания, они с Федором Михайловичем всласть наговорятся и намолчатся, может быть, поедут в последний раз в Александринку, а после спектакля пустятся без цели бродить по бледным прозрачным улицам май ского Петербурга...
Д"и> олгий путь подходил к концу. Позади остался
В неоглядном небе плавали коршуны, зеленела травой, алела маками степь, солнце грело ровно и щедро, легкий ветерок овевал лицо, ворошил непокорную прядь волос на лбу. Казалось, родина ласково приветствует возвращение своего сына.
По обочинам дороги толпился народ: всякому хотелось хоть глазком глянуть на земляка, ставшего большим человеком, побывавшего в гостях у самого белого царя! Старики норовили пожать руку Чокану, молодые, те, что выехали верхом, присоединялись к кортежу.
Вот наконец и аул. Он так многолюден, словно тут собралась вся степь. Жакып остановился у юрт, устроенных специально для Чокана и его товарищей. Соблюдая этикет, Чокай тотчас же послал брата к отцу с просьбой принять приехавших. Султан ответил, что ждет их. В сопровождении друзей и родичей Чокая немедля отправился к родителям.
Чипгпс п Зейнеп сидели на своих обычных местах. Чокай но дошел сперва к отцу, опустился на колени. Чингис обнял сына и, как когда-то, нежно прижался носом к его лбу. Глаза поста ревшсго султана были влажными.
— Чокапжан, мальчик мой! — Зейнеп не выдержала, протянула руки к сыну.— Радость моя...— Она обняла Чокана, расцеловала и заплакала в голос: — О аллах, как ты исхудал!..
Султан жестом остановил ее. Указал сыну па место но правую от себя сторону. Чокал сел и представил родителям своих товарищей.
Расторопные жигпты расстелили перед гостями дастархап, подали душистый весенпий кумыс. Начались расспросы о здоровье, о петербургских новостях, о дороге.
Через некоторое время гостп удалились в отведенные им юрты. Дорога изрядно утомила Чокана, ему следовало лечь.
Часа через три Жакып подошел к юрте брата. Чокан немного отдохнул п чувствовал себя значительно лучше. Он с улыбкой прислушался к происходившему за дверыо разговору. Короткая беседа денщика с Жакыном завершилась в духе последнего: послышалась звонкая оплеуха и падение тяжелого тела, сопровождавшееся многоголосым смехом.
Жакып вошел и объявил:
— Чокан! Тебя хотят приветствовать акыны.
— Пусть войдут,— разрешил Чокан.— Пригласи сюда и моих гостей. А денщика ты поделом. Молодец!
— Гады стираться, вашбродь! — Жакып шутливо вытянулся.
— Кру-гом! — скомандовал старший брат.— Живее зови их! Посвятим вечер песням.
Иванова, пожалуй, больше, чем остальных, поражало все, происходившее в этот день. Он не отрывал глаз от акына Орын-бая, который с песней переступил порог и, аккомпанируя себе на домбре, стал воспевать успехи Чокана, его путешествия, признание его заслуг белым царем. Упомянул акын и славные дела дедов Чокана, и ум и прозорливость родителей, давших сыну русское образование.
Ибрагимов шепотом переводил Иванову слова песни. Пмпро визаторский дар Орыпбая пленил гостей, особенно Фапзхапова, которому до сих пор не приходилось слышать казахских акынов.
Угадав в одном из гостей татарина, Орынбай ввел в песню несколько татарских выражений. Получилось не очень складно, и Чокан мягко прервал акына:
— Ореке, не стоит портить песню. Она родилась на казах с ком языке, пусть и остается казахской.
— Тюре верно заметил,— поддержал хозяина Фаизханов.— li t родном языке у вас получается красивее.
Импровизация акына продолжалась около часа. Это был со-
всем особый вид искусства, которым Орыпбай владел в совершенстве. Окончив, он чуть передохнул и сказал:
— Л теперь пусть звучит песня молодости. Начинай, Толен-берген.
Худощавый светлолицый жигит, к которому обратился Орыпбай, немного робея, принялся настраивать кобыз. Потом на миг задумался и заиграл. Первые же звуки, вылетевшие из-под смычка, заставили людей притихнуть. Это был страстный гимн любви, тотчас нашедший отклик в сердцах слушателей.
А Чокай смотрел иа певца и вспоминал далекое детство, тот день, когда он впервые увидел сказителя Арстана п обнаружил в нем нечто общее с Мыеыком. Теперь-то он знал, что ого общее был свет вдохновения, озарявший лица двух талантливых людей. Но вдохновение — удел немногих. Вот Толепбергсп им владеет, вернее, вдохновение владеет исвцом...
— Ну как, господа, нравится вам казахская песня? — обратился Чокап к гостям.— Вы в Петербурге, конечно же, полагали, что она нестройна, немелодична, одним словом — дика?
— Полно, Чокан Чипгисович, вы знаете, я душой всегда был с вашим пародом,— не без обиды возразил Фаизхапов.
— По ото же прекрасно! — воскликнул Иванов.— Вееподоб-пая музыкальность, благородство исполнения... Этот певец — удивительный талант!
Чокан с улыбкой слушал Иванова.
До позднего вечера не смолкали в юрте песни и сказания.
2
Целый месяц пролетел в празднествах, прогулках, охоте. Лето уже набрало силу. Порыжела степь, закрутились на ней первые, пока еще слабые пыльные смерчи. Далеко стали уходить па выпас табуны. Траву вокруг аула истоптали, тропинки между юртами запылились. Пришло время менять стоянку.
Перед самой откочевкой Чокан провожал своих друзей в Омск. Животворный степной воздух и целитель-кумыс сделали свое дело: все трое окрепли, порозовели. Благодарный Иванов на радостях раздарил родичам Чокана все свои многочисленные ружья. Ему, сыну богатого помещика, такие подарки были но в тягость. Фаизхапов и Ибрагимов чувствовали себя неловко: им, людям служилым, несостоятельным, нечего было дарить. Фанз ханов со смущенной улыбкой заметил, что, живя на хлебах у щедрых хозяев, он еще и сам ухитрился сбить добрую казну: собрал немало казахских песен и этнографических материв юн Чокан от души поздравил его с этим приобретением.
Тройка умчала гостей. Из петербуржцев рядом остался лишь постылый денщик-соглядатай. Началась однообразная, замкну тая жизнь. Отец, из уважения к заслугам Чокана с прошлой* года вновь утвержденный старшим султаном Кокчетавского округа, был постоянно занят, что ни день — в хлопотах. Однажды он пригласил сына к себе в юрту.
— Дорогой мой, послезавтра большой мусульманский празд пик курбан-айт. Прошу тебя, в этот день посети могилу бабушки. нашей матери, и вознеси молитву в мечети.
Чокап екрепя сердце обещал исполнить волю отца.
Мечеть находилась совсем близко от кочевья, на расстоянии ягнячьего перехода. В тот день вокруг нее собрались жители всех окрестных аулов — таков был наказ старик го султана. Да п любопытство разбирало людей: но джайляу прошел слух, что на молитве, намазе, будет присутствовать ученый молодой тюре, ездивший в ставку самого царя.
Чокан опоздал, пришел когда молебен оканчивался. Огромная толпа не вмещалась в мечети. Люди молча слушали непонятные арабские слова. Потом все упали на колени, стали бить поклоны. Поднимались и снова падали ниц. Одни лишь Чокап оставался стоять, глядя па море распростертых тел. Он вено мнил, как когда-то поссорился с родными из-за мечети, вернее из-за медресе, в которой народ должны были учить молиться. Тогда только задумали ее строить. Со слезами простилась в тот день со своим внуком старая Айгаиым. Страх перед надвигав шейся смертью владел ее сердцем. И вот теперь народ валяется в пыли, убивает свою душу во славу мертвой культуры, которая уводит его от просвещения. Несчастный, темный народ...
Тяжкое зрелище! Чокап пе может, не в силах больше его видеть! Он круто повернулся и зашагал прочь от мечети.
И вновь пошло странное, обособленное бытие — вроде бы рядом с родными и в то же время как-то на отшибе. В своих одиноких прогулках по степи Чокан, случалось, останавливался у какой-нибудь убогой торты. Хозяин усаживал гостя па серую с искавшуюся кошму, хозяйка ставила перед ним кумыс в щер-батой пнале. В темпом уголке жались, поблескивая глазенками, дети. После обычных расспросов о здоровье, о благополучии дома Чокап норовил завязать беседу с кем-нибудь из ребят.
Скажи, Муса, в школу-то ты ходишь?
Эн мой хожу.
А кто вас учит?
— Мулла.
— Что же там проходите?
Молчание. Мальчишка краснеет, испуганно хлопает ресницами.
— Ну, чему вас там учат?
— Коран читать.
— О-о, это дело серьезное. Почитай-ка мне, ладно?
Хозяин достает из укладки Коран — затрепанную книжку с пожелтевшими страницами. Муса, старательно водя пальцами по строчкам, нараспев читает.
— Молодец! А теперь скажи, о чем тут говорится.
Снова молчание — испуганное, недоуменное. Мальчик не понимает, чего хочет от него тюре. Чокап вздыхает: и это просвещение! Эго называется — учить народ! А ведь Муса способный, эго сразу видно. Вон как бойко справляется он с арабской вязыо! Только смысл прочитанного темей для него.
— Строгий у вас мулла?
— У-у, сердитый! Палкой дерется.
— А как же иначе, мой тюре? — вмешивается отец.— Науку надо крепко вбивать, чтобы век помнилась. Мы, когда отдаем детей в школу, так и говорим мулле: «Бери себе моего сыпа, отныне тело его — твое, только кости мои».
В беседах со взрослыми Чокан снова открывал для себя степь со всей ее неустроенностью, со всей несообразностью действовавших в ней законов. По то, что в юности воспринималось лишь как отдельные случаи несправедливости, в глазах зрелого Чокапа стало отливаться в некую систему. Теиерь-то он понимал, что мир, в основе которого лежит социальное зло — неблагополучен, и его необходимо переустроить. Каким образом? Прежде всего надо просветить народ, поднять его до современного уровня культуры, свойственного передовым нациям. А раз так, то следует всеми силами противостоять влиянию мусульманского духовенства. II кроме того, нужно дать сгони справедливые законы.
А пока Чокан взялся выступать ходатаем за бедняков перед султаном.
3
К юрте молодого тюре потянулись просители. Один жаловал ся па жестокость и самодурство богача, другой — что хозяин по платит ему за работу, третий плакался па побои, полученные от чиновника. Были п такие, что лишились своих ммоль и по
знали, как жить дальше. Каждый из таких несчастных рассчитывал найти у Чокапа защиту и помощь.
Как и следовало ожидать, отношения со стенными феодалами обострились, а хлопоты далеко не всегда оказывались успешными. Ведь в степи не существовало единого кодекса законов. Решение тяжбы зависело от того, кто вершил правосудие. Султаны старшего поколения руководствовались древними заветами, например, «Законами Гауке», привлекали на совет известных биев. Султаны, подпавшие под влияние мулл и имамов, опирались на шариат — кодекс религиозных законов. Правители молодого поколения решали дела по царским законам. Попятно, что от этого в судопроизводстве царила страшная неразбериха. Одних толстосумов она не тяготила: богатому закон — не указ.
Вопросы правопорядка в степи интересовали Чокапа еще со времени его первого путешествия 1855 года. У него сохранились подробные записи о крупных тяжбах, положивших начало межродовым войнам, о решениях известных в пароде биев, о ссорах между тремя жузами. Сейчас он утвердился в мнении, что без сведения всех стихийно действующих законов воедино нечего и думать о порядке в степи. Чокан засел за работу, предварительно сообщив о своих изысканиях в Омск Гутковскому. По с каждым днем он все более убеждался, что не сможет сколько-нибудь значительно облегчить страдания парода.
А родные все дальше отходили от пего, все меньше его понимали. Б письме к Майкову Чокап с грустью признался:
«Мои родные имеют множество как национальных, так и сословных предрассудков и качеств. Особенно выделяется непомерное упорство н тщеславие... Попятно после этого, что они имеют слишком высокое мнение о себе, о своем уме и проч. И попятно II то, что всякие советы или споры только раздражают их тщеславие и укрепляют упорство. Я вижу теперь, что трудно одному бороться со всеми, вижу, что истина, как бы она пи была светла, не может изгнать самых неверных заблуждений, когда они освящены временем...»
Скоро Чокану сообщили, что в канцелярию генерал-губернатора Западной Сибири па пего поступили жалобы и доносы.
Отношения с родителями окончательно порвались. Последней каплей, переполнившей чашу, был отказ Чокапа жениться. Пн узнал, что невеста, которую сватал для него Чипгис, дочь одного из оренбургских султанов, любит Жакыпа. Естественно, Чокап нс исполнил волн отца. Это привело Чингиса в бешенство. п они поссорились.
Тем не менее Чокап продолжал борьбу. Надеясь облегчить
положение хоть небольшой части степняков, он предложил свою кандидатуру на должность старшего султана Атбасарского округа. Победа, казалось, была уже в руках: он был избран большинством голосов. Но тут вмешались чиновники во главе с военным губернатором Фридрихсом: штабс-ротмистра Вали какова обвинили в вольнодумстве н сношении с неблагонадежными лицами, постарались распустить про него множество сплетен и добились назначения в Атбасарский округ его соперника.
Новый генерал-губернатор Дюгамель был также настроен против Чокана. Единственной опорой оставался старый друг Гутковскнй, но и он был па ножах с Фридрихсом. II все же когда Карл Казимирович сообщил, что при Областном управлении создана юридическая комиссия по вопросам казахской судебной реформы, Чокан немедленно выехал в Омск.
Недолгое пребывание в ауле окончилось. Здоровье полностью не восстановилось, однако Чокан чувствовал себя куда бодрее.
Белая накатанная дорога уходила за холмы. Позади оставалась родная степь, обласканная песнями, политая слезами. Ч >-кап не знал, что впереди у пего дорога длиною всего лишь в три года.
18()2 году Чокан отправился в Каркаралиискую степь для выяснения народного мнения о том, каким же должен быть суд в степи. Уже сама система опроса привела его в возмущение. Опрашивали мавным образом крупных феодалов, волостных управителей, старейшин. По не народ.
«Па мнения привилегированных классов общества следует 1 мотреть не иначе, как па отрицательное выражение истинных и.(родных нужд, ибо интересы знатных н богатых людей, даже и в ошцествах высокоцпвнлпзованных, бывают большей частью аждебны интересам массы, большинства...» — так утверждал •и в своей «Записке о судебной реформе».
Болезнь то отпускала Чокана, то вновь на него набрасывать. II чуть только ему становилось легче, как он снова искал шла.
Весной 186-1 года оп принял участие r экспедиции генерала Черняева по присоединению к России земель, которые теперь •зывают Киргизией и южными районами Казахстана. Стлра-м\;п Чокана несколько киргизских родов мирно перешли в р ' скос подданство.
Затем Чокан отправился в укрепление Верное, и генерал 1 таковский назначил его представителем начальника Алатав-ш о округа па китайской границе.
• Последние месяцы жизни Чокай провел в Семиречье, в ауло султана Тсзека. Там он принимал посланцев китайских властей, распечатывал и переводил дипломатическую почту.
Там встретил он девушку — милую, как степь, тихую, как степь, мудрую, как степь... Сестра султана Тезека, Айсара, стала женой Чокана.
Недолго пришлось им быть вместе: 10 апреля 1805 года Чокай Валпханов скончался. Он умер неполных тридцати лет.
За два месяца до смерти Чокана туркестанский генерал-губернатор доносил военному министру:
«Со времени прибытия во вверенный управлению моему край я неоднократно получал неодобрительные от местных властей отзывы о штабс-ротмистре Валпхановс, распространявшем между киргизами Семиречеиской области вредные для спокойствия края слухи. Летом истекшего года замечено было волнение умов кочевого населения южной части Семиречья и в то же время получены достоверные слухи о тех толках, которые позволяет сеэе штабс-ротмистр Валпханов даже в разговоре с местными властями».
Военный министр Милютин предписал генерал-губернатору: «...принять меры для наблюдения за штабс-ротмистром Валиха-новым, п если он полагает, что пребывание его в Сибирской степи столь же неудобно, как и в Семипалатинской области, то переместить бы его на жительство куда-нибудь подальше от степи киргизской».
За три дня до рокового часа начальник Главного штаба в свою очередь доносил военному министру:
«Вследствие вредного влияния, производимого на умы киргизов Семиречеиской области штабс-ротмистром Валихановым, офицер этот переведен был в Западную Сибирь. В настоящее время командующий войсками Западно-сибирского военного округа признает, с своей стороны, неудобным пребывание его в киргизской степи вверенного ему края потому, что почет и уважение, которыми пользуется род Валихановых между киргизами Сибирской степи, может породить также весьма вредные для спокойствия их последствия... Вследствие этого генерал-лейтенант Хрущев полагал бы более соответственным перевести штабс-ротмистра Валиханова на службу в какой-лноо кавале рийскпй полк внутри империи, где, по условиям окружающей его среды, пребывание его не может повлечь за собой никаких вредных последствий...»
Сколько хлопот причинил высокому пачальству штабс-ротмистр Валпханов! А сам он хлопотал лишь об одном — чтобы лучше было степи. С тем и ушел из жизни.
* *
*
Высокий памятник стоит в Алма-Ате перед зданием Академии наук Казахской ССР. Памятник славному ученому от благодарных потомков.
СОДЕРЖАНИЕ
| этой | |
| книги и ее авторе . . . . | . . 5 |
| Детство......... | . . 12 |
| Начало пути...... | . . 42 |
| Семиречье ........ | . . 101 |
| Иссык-Куль....... | . . 114 |
| Страна шести городов . . . | . . 132 |
| Петербург........ | . . 151 |
| Степь ......... | . . 104 |
| Эпилог ......... | . . 171 |
Для среднего и старшего возраста
ЧОКАН НАЛИХАНОВ
Повесть
Ответственный редактор
Сдано в набор 5/У 1976 г. Подписано к печати 28/X 1976 г. Формат 60 «,84,/|в. Г ум. типогр. Л4 1. Печ. л. 13. Уел. печ. л. 12,09. Уч.-изд. л. 10,02+16 вкл.= 11,67. Тираж 75 000 экз. А08673. Заказ Ла 3111. Цена 66 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Детская литература». Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Ордена Трудового Красного Знамени фабрика «Детская книга» № 1 Рос-главполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Сущевский вал, 49.
1 ni.чанов
К <> р е г с — решетки, из которых составляется иижпяя часть (степы) юрты.
К а мча — ременная плеть.